Будь Тенрик северянином до мозга костей, как Шейн, убил бы жену-отравительницу на месте, а Ардерика и его людей вызвал бы на поединок. Элеонора не сомневалась, что весной её отец лично собрал бы войско и сровнял с землёй и замок, и горы до самого побережья, но северяне, истребляя друг друга в межклановых распрях, редко загадывали так далеко.
Но Тенрик не был ни тем, ни другим, ни рыбой, ни мясом, а значит, ждать от него можно было чего угодно. Стало быть, если с Элеонорой он пока обходился по имперским законам, то с Ардериком мог поступить так, как сотни лет поступали с врагами его предки.
Игла дрогнула в руках Элеоноры, и снег на шёлковом поле окрасила настоящая кровь.
— Бригитта! — окликнула она служанку, сидящую на окне.
— Никого, госпожа, — отозвалась та.
Элеонора наскоро обмотала палец обрывком ткани и вновь вонзила иглу в полотно. Без сотни Ардерик в любом случае не смог бы её защитить. Он лишь скрашивал досуг да поддерживал её в спорах с бароном. То, что он выжил после резни на пустоши, было уже чудом. В конце концов, такова судьба воинов — умирать с честью, не дожив до зрелых лет, и глупо дарить им своё сердце. Либо умрут, либо предадут, как Шейн. Быть может, кто-то из выздоравливающих воинов тоже окажется хорошего рода и будет предан несчастной баронессе, попавшей в беду…
Так уговаривала себя Элеонора, кладя на окровавленное полотно аккуратные шёлковые стежки. Однако в груди расползалась леденящая пустота, а горло перехватывало от тоски и бессилия.
***
Часы показывали девятый час. Замок давно проснулся: за кухней кололи дрова, у колодца стучали вёдрами. Однако очертания гор и леса обрисовывались в мутнеющем мраке с раздражающей медлительностью.
Сегодня Ардерик поднялся на стену первым. За ним следовали уже пятеро воинов, покинувших лекарскую. Они шумно топали, бодро звенели оружием и дышали после крутой лестницы, как стадо телят, больных загниванием лёгких.
— Молодцы, ребята! — подбодрил их Ардерик. — Отъедитесь маленько и будете здоровее прежнего. По такой тьме и морозу будет непросто, но вы-то справитесь. Воздух только так не хватайте, а то кишки замёрзнут! — Отвернулся и пробормотал сквозь зубы: — Скоро у нас будет аж полтора десятка калек против трёх сотен. И ещё сотня здоровых лбов, которым боров-барон не велит сражаться!..
Сейчас ненавистного барона на стене не было, и Ардерик снова и снова оглядывал замок и пустошь, прикидывая, как распорядиться имеющимися силами. Идти на укрепления было безумием, зато руки так и чесались напасть на небольшие заставы, выстроенные перед замковыми воротами.
Было тихо, так тихо, как, пожалуй, и не бывало со дня битвы. Даже камнемёт молчал, хотя северяне пристрелялись настолько, что иной раз метали камни и среди ночи. Ардерик всем нутром ощущал, что за крепкими стенами его бывших укреплений что-то затевается. А кроме нападения на замок затеваться ничего не могло.
Скоро он увидится с Элеонорой, они испытают ядовитые камни, и, если всё получится, уже завтра барона-борова можно будет уложить на пару недель в постель и распорядиться здешними воинами, как подобает. «А после уложить в постель и его жену» — жарко и гулко отдалось в голове и следом в бёдрах. Перед внутренним взором мгновенно встали блестящие серые глаза, тонкие пальцы и нежная шея в вырезе кольчуги… Желание заполнило целиком, поднялось, как пена во вскипевшем котелке. Ардерик любовался Элеонорой с первой встречи, но только после последнего разговора осознал, что под мехами и бархатом скрывается живое тело, ждущее ласк и, несомненно, умеющее их дарить.
— Верен! — хрипло позвал он. — Расскажи-ка, как взять малое укрепление небольшим отрядом?
— Нападающие всегда проигрывают тем, кто находится в укреплении, а потому нужно возместить это преимущество либо численным превосходством, либо, при небольшом отряде, внезапностью нападения, — без запинки проговорил Верен. Его спокойный голос вливался в сознание, как холодная и свежая вода, отрезвлял и успокаивал. Образ Элеоноры таял перед глазами, и Ардерик выдохнул сквозь сжатые зубы. Замечтался о красавице, как мальчишка, у Верена, поди, и то побольше ума и выдержки… Рассветные силы! Да он бы рад был сорвать с неё эту проклятую накидку, скрывающую линии тела, распустить шнуровку платья и медленно впитывать пальцами и губами упругость её кожи, пока внутренний огонь не заставит обоих совсем потерять рассудок…
«Вот только ребёнок будет носить ненавистное имя Эслингов», — отчеканил внутренний голос. Ардерик вздрогнул, будто его окатило ледяной водой. Его семья и без того вытерпела много бесчестья. Нельзя было допустить, чтобы сын продолжил чужой род. Да ещё носил бы имя человека, которого Ардерик презирал и ненавидел даже сильнее, чем маркграфа Вилларда, отобравшего его родовые земли.
— Хватит о войне, — прервал он Верена, возвращая мысли в прежнее русло. Желание ушло, как отшептало. — Скажи-ка лучше, скучаешь ли ты по дому?
— Скучаю, как не скучать, — отозвался Верен. — На то и дом. Правда, я там давно не был…
— А по красильному делу что-нибудь помнишь?
— Всё помню, — уверенно кивнул Верен.
— Красную краску, скажем, из чего берут?
— Смотря для чего. Можно корень марены взять, можно ржавчину настоять… У нас чаще ржу брали. На продажу, ясное дело, такое не шло, на нашем береге красили в синий, но для себя-то — чем хотели. Вообще, когда красишь шерсть, главное — протравить хорошенько. Без протравы никакая краска не удержится.
— А про красные камни слышал что-нибудь?
— И слышал, и видел. Только это не для пряжи, а чтобы по бумаге рисовать. Занятная штука. — Верен поудобнее прислонился к стене и приготовился пуститься в обстоятельный рассказ. — Мы с Такко года три назад были в Львиной Гриве. Вернее как — были. Не дошли буквально два перехода — на обоз напали. Груз мы отбили, и купец пристроил нас к своему родственнику, пока не подлечимся. Как добрались — и не помню, честно говоря… Так вот, а родственник тот держал мастерскую, где рисовали книги. Ну я там и сдружился с подмастерьем. Тайны он, само собой, не выдавал, но кое-что показал, особенно когда узнал, что я тоже в красках понимаю…
— И что, видал ты там такие камни? — нетерпеливо перебил Ардерик. Обычно немногословный Верен мог часами рассказывать о доме и ремесле.
— Видел. Их трут в порошок в ступке, пока в пыль не сотрут, потом мешают с маслом…
— И не травятся?
— Кто с красками работает, знает, как не потравиться. С камнями главное, чтобы в мастерской было прохладно. Если рядом с печью работать или на солнце, говорят, может голова закружиться.
— А если положить такой камень в огонь, что будет?
— Подзатыльник от мастера будет. А то и выгонят. Дорогие же камни!
— Так, а как мастер узнает, что камень бросили?
— Вонять будет. Это как задуть в чулане разом с десяток-другой свечей. Сразу слёзы потекут и в горле будет скрести.
Верен пересказал всё, что поведал ему словоохотливый подмастерье о красных камнях. Даже название вспомнил — киноварь. Ардерик слушал, кивал, а в мыслях благодарил на все лады свою удачу. Хоть что-то за последний месяц он сделал верно — уговорил баронессу испытать тайное оружие северян, прежде чем пускать в дело.
— А может, они разные бывают, эти камни? — спросил он напоследок Верена. — Бывают такие, чтобы не воняли?
— Не слышал. А ты что красить-то собрался?
— Да ничего. Так просто спросил.
Чтобы успокоиться, Ардерик зашагал по стене взад-вперёд. Он всегда знал, что нельзя доверять оружию, полученному неизвестно от кого! Оставалось выяснить, кто хотел так жестоко подставить баронессу, и столь же жестоко его наказать. От одной мысли, какой опасности они с Элеонорой избежали, Ардерика захлестнула ярость.
— Идёмте вниз, — велел он своим спутникам. — Нового мы здесь не увидим, пожрать дадут нескоро, так что самое время размяться. Но хотел бы я знать, где же госпожа Элеонора и барон, сожри тьма его потроха!
