— Северяне теперь будут дневать и ночевать под стенами. Наверху будут нужны хорошие стрелки… больше, чем в подземелье.

— Я тебя понял, — отозвался Ардерик. — Твой лучник и правда будет полезнее наверху. После завтрака найдёшь Дарвела и скажешь, чтобы послал парня на стену.

— Я?

— Ну а кто? Привыкай. И, знаешь, твоему лучнику повезло иметь такого друга. Я и забыл о нём.

— Если бы не я, Такко вообще не оказался бы здесь, — виновато поморщился Верен. — Спасибо!

До завтрака начальник стражи обходил нижние коридоры, но после мог быть где угодно. Верен не нашёл его ни в просторной столовой, ни на кухне и вышел во двор. Хотел спросить у конюхов, выгонявших лошадей на вытоптанный участок на заднем дворе, но на полпути к конюшне услышал сзади девичий смех и едва успел увернуться от метко пущенного снежка. Верен быстро огляделся, зачерпнул снега из-под ног, сжал в ладонях и растерянно уставился на рыхлую массу, не желавшую лепиться в комок.

— Снежка слепить не может! — звенело неподалёку.

— Если он меч так же держит…

Настырные девчонки явно прятались за углом сарая — оттуда нёсся смех и мелькали края меховых накидок. Верен, разом припомнив забавы с младшими сёстрами, в несколько широких и неслышных шагов пересёк двор и успел швырнуть пригоршню снега прямо в показавшееся перед ним лицо. Девчонки с визгом бросились прочь; Верен поймал за руку ту, что была ближе, и легонько толкнул в сугроб у стены. Он ждал, что девушка успеет выставить руку и удержится, но она с громким «Ааай, дурак!» повалилась в снег, как подкошенная.

— Сдурел совсем? — наградила она Верена толчком в грудь, как только он вытащил её и поставил на ноги. — Сотника своего в сугробы швыряй, медведь!

— А ты крепче стой на ногах, — проговорил Верен, пытаясь отряхнуть её капюшон, чтобы холодная крупа не сыпалась за ворот.

— Да ты меня так пихнул, будто бык налетел! — проговорила она уже мягче. Вторая подоспела, облила Верена негодующим взглядом и принялась сама отряхивать подругу. Верен знал их обеих — это были служанки баронессы, с которыми он каждое утро виделся на стене, только случай познакомиться не выдавался.

— Я Бригитта, — назвалась наконец девушка, которую Верен так неловко уронил.

— Я Грета.

— А тебя мы знаем, ты Верен!

— А снег в такой мороз не лепится, и не пытайся.

— Ну и дела, — усмехнулся Верен. — Тут и от снега не знаешь, чего ждать. Как же ты слепила?

— А у стены подтаяло!

Бригитта снова смеялась, словно забыв о купании в снегу. Верен рассматривал её тонкое, нежное лицо с ясными серыми глазами и румянцем цвета маковых лепестков и не сразу заметил, что сам улыбается.

— Пойду сотнику доложу, что во дворе тоже могут напасть, да сразу двое, — сказал он наконец. — Чтобы тоже берёгся.

— А ты что думал? Ходишь тут такой важный, что и заговорить с тобой не смей!

— В другой раз не зевай!

Девушки подхватили корзинку, которая всё это время стояла позади, укрытая платком, и направились к замку. Верен какое-то время смотрел им вслед, потом опомнился и обругал себя последними словами. Заигрался, как щенок, которого первый раз выпустили на снег! Он торопливо направился к конюшне, по дороге сгоняя с лица дурацкую улыбку. И — странное дело! — думать о защите замка стало проще, когда те, кого предстояло защищать, обрели имена.

***

Серебряные шпильки тихо звякнули о перламутр изящно изогнутой раковины. Пока служанки расплетали и расчёсывали волосы Элеоноры, она следила, как огни свечей мерцают в самоцветах на концах шпилек, и перебирала в мыслях детали утреннего разговора.

— Госпожа, не хмурьтесь, морщины будут, — шепнула служанка, бережно распутывая тёмные пряди. Элеонора улыбнулась и откинула голову, позволив волосам водопадом струиться по спинке кресла. Красота была её главным оружием. Глупо было бы утратить её раньше времени.

— Скажите, сотник Ардерик защитит замок? — спросила девушка. — На кухне говорят разное… Будто враги уже разгуливают по замку, в нижних коридорах…

— Защитит, — твёрдо сказала Элеонора. — Не слушай глупые сплетни, Бригитта, и ничего не бойся.

— Жаль, что его войско погибло… Он теперь надолго останется в замке, да? И его люди тоже?..

— Потеря войска — огромная утрата для всех нас, — подтвердила Элеонора. — А почему ты о нём расспрашиваешь?

— Все говорят, что он доблестный воин, и…

— А ещё он тебе приглянулся, не так ли? Ну, не отворачивайся! В этом нет ничего плохого. Сотник Ардерик храбр и честен, и собой хорош. Нет дурного, когда красавицы вроде тебя на него заглядываются.

Несмышлёные и любопытные девчушки, приехавшие с Элеонорой с юга, превратились в молодых женщин, и, по-хорошему, надо было подыскивать им мужей. Элеонора вздохнула. Мужчины совершали подвиги на поле боя или при дворе, подвиги женщин сводились к выбору мужчин, с которыми стоило разделить постель. Элеонора прикрыла глаза и отдалась умелым рукам служанок, выбросив из головы мысли о неустроенных браках, войске под окнами, обо всём. Наверняка тревога снова поднимет её с постели среди ночи, вот тогда она и обдумает всё как полагается.

Служанки уже расстилали постель и снимали с Элеоноры последние украшения, когда в передней послышались тяжёлые шаги, дверь распахнулась и вошёл Тенрик. Девушки оставили работу и присели в неглубоких поклонах. Тенрик смотрел только на Элеонору, и взгляд его не предвещал ничего хорошего.

Любой мужчина в ответ на такой взгляд без слов обнажил бы меч, но Элеонора привыкла к другому оружию. Она знала, что ночная рубашка не скрывает линий тела, что сквозь тонкую ткань видны выпуклости сосков и темный треугольник между бедер, что шелковая вышивка ворота подчеркивает нежность и белизну кожи. Никакая кольчуга не защитила бы ее лучше этого полупрозрачного полотна. Безоружные руки скрестились под грудью, сделав ее выше и полнее. Элеонора переступила на месте, позволив складкам скользнуть по бёдрам и коленям, и вздернула подбородок, глядя на мужа с вызовом. Взгляд Тенрика просветлел, сделался цепким, предвкушающим. Ни один клинок не успокоил бы его так быстро.

Элеонора улыбнулась и звонко хлопнула в ладоши:

— Вина и фруктов для господина барона! Да поскорее!

Вино хранилось у нее в особом шкафчике, но за фруктами нужно было идти в погреб мимо главного повара. Значит, к утру весь замок будет знать, зачем барон приходил к жене. Служанки быстро, но без лишней суеты расстилали постель, расставляли вокруг свечи и жаровни с углями. На низкий столик поставили кувшин и кубки, серебряные и хрустальные чаши с мочёными ягодами, персиковыми и яблочными дольками в медовом сиропе. Тенрик ухмыльнулся, вышел за дверь и вскоре вернулся без доспеха и верхней рубахи.

— Я пришел напомнить госпоже баронессе о приличиях, — проговорил он. — Но после такой встречи упрёки — последнее, чем хочется заниматься.

Он прошел к постели, на ходу расстегивая пояс, налил вина и залпом осушил кубок.

— У моей жены лучшее вино на всем Севере, — заявил он, и Элеонора улыбнулась, уловив двусмысленность его слов. Постель была ее полем битвы, тонкая рубашка — доспехом; в кубках алело густое вино, а вместо лязга оружия её шаги сопровождал легкий перезвон украшений. Она скользнула в постель вслед за мужем, служанки опустили полог и вышли, плотно закрыв за собой дверь.

Тенрик храпел, когда Элеонора выбралась из-под одеяла и опустила ноги на устланный шкурами пол. Кувшин был пуст, угли в жаровнях почти прогорели. Битва определённо была выиграна.

Сердце стучало, но не от близости, а оттого, как удачно всё складывалось. Элеонора надела толстые кожаные перчатки, которыми пользовались ее служанки, взяла ближайшую к спящему мужу жаровню, совок и зачерпнула из камина свежих жарких углей. Затем достала из тайника ларец и в нерешительности уставилась на камни. Сколько же взять?.. Когда Шейн впервые показывал камни, у него был всего один. Элеонора выбрала камень поменьше и решительно опустила на угли. Подумала, метнулась к дровяному ящику, сгребла со дна щепки и, отворачивая лицо, высыпала сверху.