Сотня отозвалась дружными возгласами. Вот она, истинная опора: чужие шальные глаза, руки, сжимающие мечи и арбалеты, закипающий в груди азарт, предвкушение битвы. Даже тоска по Верену на миг отступила — но только на миг.

Ардерик оборвал гомон взмахом руки:

— Не зевайте. Выступаем с началом отлива.

***

Наверху раздался голос Шейна, а вскоре Такко увидел и его самого — на узкой тропке, по которой сам бы не отважился пройти, не подумав трижды. В руках Шейна была длинная палка, которой он толкнул клетку, чудом удержав равновесие.

— Говорят, у южан принято поправлять здоровье на морях, — заговорил он. — Как, чувствуете целительную силу северного ветра?

— Ты тоже почувствуешь её, когда закачаешься на виселице, — отозвался Верен и с проклятием дёрнулся: палка сквозь решётку ударила ему в плечо. А следом скрипнул блок, и клетка рывком опустилась на пару локтей.

— Вода поднимается и простоит до утра, — бросил Шейн. — А там и ваши заявятся. Погляжу, как вы оба станете держаться, когда они будут топтаться там, на берегу! И что скажет ваш сотник, когда увидит, что его лучший воин похож на мокрую курицу.

Сверху послышался каркающий выкрик старого барона, и Шейн скрылся. Верен выругался сквозь зубы, а Такко беззвучно застонал. Он не просто подставил друга — вся Северная война могла быть проиграна из-за его дурости. Ардерик не сможет спокойно смотреть, как Верена макают в воду, и либо примет унизительный мир, либо совершит другую ошибку.

Верен будто окаменел, только по плечам изредка пробегала дрожь. Такко видел его таким всего раз или два — когда явился от очередных заказчиков избитый и со сломанными стрелами. Верен тогда молча перевязал его и ушёл, а наутро Такко пришлось собирать последние медяки, чтобы выручить друга из тюрьмы. Заказ достался им — вчерашние соперники после кулаков Верена лежали по домам. Даже в суд не явились.

— Слушай меня, — заговорил наконец Верен. — Сейчас мы ляжем и перекатимся к той стенке, что ближе к крепости. А потом к другой. И обратно.

— Зачем?

— Сделай хоть раз, как я говорю! И больше я тебя никогда ни о чём не попрошу.

Такко прикинул расстояние до стены. Клетка и правда слабовата — сказывался недостаток дерева. Если хорошенько раскачать и ударить, да не один раз…

— Да ну! Мы скорее оборвём блок и потонем, связанные-то!

Верен молчал, и Такко наконец понял. Друг не на словах клялся ценить честь выше жизни. И сейчас был готов уйти на дно вместе с этой проклятой клеткой, лишь бы не дать Шейну преимущество.

— Погоди, Верен! — быстро заговорил он. — Нас же заметят, просекут, в чём дело! Подождём, когда ветер усилится. К приливу всегда усиливается, помнишь, Кай говорил? Тогда и качать будет легче. А я пока попытаюсь выбраться. Лучше-то выплыть и предупредить наших, вдруг Кай не добрался…

Верен пробормотал что-то неразборчивое, но раскачивать клетку не спешил. Такко снова извернулся, рванулся, пока плечо не затрещало от боли. Даром, что ли, его столько лет дразнили недомерком! Небольшой рост и гибкость выручали его не один раз, выручат и сегодня. Хоть все суставы вывернет, а отдаст другу долги.

Тем более, Верена ждали в замке и дома. Такко же ждал разве что Оллард. Вот он бы оценил, с какой гибкостью Такко сейчас крутится в путах! Грета не в счёт, она завтра же найдёт другого. Мелькнула мысль: раз Оллард не примчался выручать его драгоценные кости, значит, окончательно излечился от безумия…

Песчаная коса наполовину скрылась под водой, когда Такко удалось высвободить запястье. Верен всё смотрел на горы и не сразу заметил, что прилив в разгаре. А когда увидел — выругался и, уже не спрашивая, дёрнул Такко за собой на пол.

Решётка больно ударила по рёбрам, а следом раздался треск — клетка с размаху влетела в каменную стену. Но прутья уцелели, а затем сверху раздался окрик, скрипнул блок, и клетка рывком опустилась в воду.

Такко задохнулся от холода, хватанул невозможно солёной воды, зажмурился от того, как обожгло глаза. Клетку подняли, и ветер прошёлся по мокрой коже, как острое лезвие. Зато плотная верёвка стала скользкой — и, едва глотнув воздуха, Такко снова задёргался. Пока наверху снова не скрипнул блок и не накрыло солёной волной.

— Качай клетку, трус паршивый! — зарычал Верен, когда их снова подняли.

— Тяни верёвки, герой грёбаный! — выплюнул Такко.

С каждой новой волной умирать хотелось всё меньше. Только не в этой жуткой холодной воде! Только не накануне победы!

— Качай, недомерок! Ты присягу давал, трус!

Верен рванулся к стенке, увлекая Такко за собой не хуже волны.

— Не давал! И тонуть не собираюсь! И тебе не дам! — выговорил Такко между вдохами.

Волна снова накрыла. Такко и Верен покатились по дну клетки, глотая воду. «Жить, жить!» — стучало в висках, когда Такко выдернул из пут локоть — за миг до того, как клетку подняли над водой, чтобы сразу же опустить снова.

***

Крепость торчала из моря, как кость из похлёбки. Вода стояла высоко. Ардерик снова прикинул по солнцу — полночь. Как раз пик прилива. Воины спали, измученные коротким, но трудным переходом. Ардерик же не смог сомкнуть глаз, и виной тому была не только светлая ночь.

Сверху было видно, как вокруг каменных стен вскипают белые буруны, а на длинном шесте болтается не то распяленная сеть, не то клетка. Ардерик присмотрелся внимательнее, даже выставил ладонь, чтобы не так слепили солнечные блики…

— Это для ловли рыбы. — Оллард подошёл незаметно. — Я читал о таких приспособлениях. Не думал, что увижу вживую.

Ардерик подвинулся, уступая смотровую площадку.

— Выходит, взять Бор-Линге измором не получится. Еда плавает прямо под окнами.

— А вы собирались?

Ардерик хмыкнул. Сейчас, когда проклятая крепость лежала внизу, он снова и снова прикидывал, удастся ли атаковать. По всему выходило — удастся.

За скалами было не различить лиамских судов, но Ардерик знал, что они рядом — убрали паруса, бросили якоря и ставят на борта высокие щиты. Такие же щиты подвезли в условленное место на берегу, и два десятка воинов вот-вот должны были принести их.

Прямо над стоянкой, на уступе отчётливо виднелся часовой. На ясном небе он казался вырезанным из закопчёной коры. В замке в жизни не смекнут, что настоящие часовые давно кормят ворон и чаек, а на скалах сидят люди Ардерика — меховые накидки и колчаны, снятые с убитых, на таком расстоянии дали полное сходство.

Оллард стоял, скрестив на груди руки, и смотрел на крепость. Ветер трепал его волосы.

— Вы ничего не потеряете, если останетесь на берегу, — бросил Ардерик.

Губы Олларда тронула лукавая усмешка:

— Знаете, Ардерик, когда мы с лиамцами две недели сидели в зимнем лесу, размышляя, как подобраться к Эслинге, я каждый день думал, что умру там. Стояли ужасные морозы, и еда была тоже ужасная. И я каждый день говорил себе: только не в лесу, только не в грязном шалаше! Если умирать, то в бою. Неужели вы отнимете у меня эту возможность?

— Полагаю, никто из лиамцев не догадался о ваших переживаниях?

— Разумеется, нет. Вы же сохраните мою тайну?

Ардерик не удержался от смешка:

— Как вам будет угодно. Но и умереть не дам ни в бою, ни где вам ещё приспичит, пока не выручите мои земли. Так что, если вам не сидится на берегу, пойдёте сзади и будете прикрывать нас. Двух десятков вам хватит.

— Хватит и одного. Вы тоже берегите себя.

— Да с чего такая забота?

Не связывайся со знатью, одёрнул себя Ардерик. Не к добру эти доверительные беседы.

— Элеоноре без вас не обойтись, — улыбнулся Оллард. — Если мы возьмём крепость, она получит титул не позднее зимы. И ей понадобится надёжный человек и мудрый советчик.

— Титул-то получит барон, — Ардерика захлестнула обида: он почти забыл, что победа, которую он добывал для Элеоноры, достанется не ей. — И станет зваться маркграф Тенрик Эслинг! Маркграф Тенрик, сожри его тьма! В жизни не слыхал большей нелепости!