– Да ты издеваешься! – удивляюсь осматривая с жадностью его точеные черты лица, – Ты божественно красив, пойдем, – толкаю его, встаю, беру за большую руку и веду в наш гардероб, где давно стоит произведение от Петрова.

Парень бежит за нами, – Мы в этом доме никогда не останемся одни, – смеюсь.

– Это твоя любовь, – ругает.

– Амиран! – возмущаюсь.

– И моя любовь конечно, – соглашается.

Включаю свет, беру в руки холст, который мне по пояс и начинаю снимать бумагу.

– Я вижу тебя вот таким, – разворачиваю к нему его фотографию с Моро.

– Черт! – улыбается, зажимает рот рукой. Таким милым он не был со дня нашего венчания.

– Детка, это реально я? – указывает на фотографию.

– Ага, детка, – закусываю губу, – Надо бы повесить ее где-то здесь или поставить у стены.

– Мир, мой Мир, господи ты невероятна, – обходит и зажимает меня в объятиях, пока Моро внимательно рассматривает себя и тычется носом.

– Да парень, выглядим мы опасно, какая у нас мама, невероятная, – гладит меня по волосам и я таю, растворяюсь в нем, забывая про все свои доводы и догадки.

– Амиран, я хочу тебя, – шепчу, отводя глаза, ловя волну смущения словно молодая девчонка.

– Твои месячные? – шепчет, смотря прямо в глаза.

– Закончились пару недель назад, – трусь щекой о его ладонь.

– Ты была у врача? – осматривает меня, раскрывая полы халата.

– Да, все впорядке, – киваю, понимая к чему он клонит, но я не готова сейчас это обсуждать.

– Мирослава, я не остановлюсь, ты же понимаешь? Если ты хочешь поговорить о чем-то сейчас лучший момент, – покрывает мое лицо короткими поцелуями.

– Я просто попрошу тебя не сейчас Амиран, я не готова,совершенно, у нас есть множество других забот, неужели я не нужна тебе какая есть, – перехожу на шепот, – неужели для тебя так важно обрюхатить меня? – поднимаю глаза и сталкиваюсь с огорчением.

– Мир, сколько прошло? Десять лет? Я хочу этого, – гладит мой живот, – Не вру, очень хочу нашего ребенка.

– У нас есть Тимур, которого ты не видишь Амиран, зачем тебе наш ребенок? Чтобы также отсутствовать? Или я стала невыносима? Твоя любовь ко мне угасла, что ее может спасти только ребенок? – пытаюсь придумать тысячу отговорок, вместо простого “не хочу”.

– Мирослава, девочка, я хочу нашего ребенка, хочу видеть как ты станешь мамой, – его губы дрожат.

– Амиран, – отворачиваюсь, закусывая губу. Горько признавать, что мы дошли до точки.

– Ты отказываешь мне? – в своей манере хватает меня за подбородок, заставляет посмотреть в глаза.

– Да, – шепчу, – я не хочу.

– Ты не хочешь ребенка от меня? – серьезен, земля под ногами исчезает, появляются гвозди и раскаленный песок для мучений.

– Я просто пока что не хочу ребенка, муж мой, ты здесь ни при чем, – заикаюсь, в горле пересохло, – Мне нужно восстановиться.

– Сколько можно, – шепчет, зажмуривает глаза и качает отрицательно головой словно не верит и измучен.

– Любимый, все не так просто, – пытаюсь объяснить.

– Жизнь, Мирослава Витальевна, вообще штука не простая, а вы вечно подкидываете в нее наломанных дров, – отпускает, пятится назад.

– Любимый – это не уменьшает моего желания, просто я боюсь, – иду к нему, протягивая руки.

– Мир, – выставляет ладони перед собой и смотрит на меня так, словно я предатель, что режет больней ножа.

– Амиран, ты не можешь, не веди себя как мальчишка, – одергиваю его за руку.

– Мальчишка?! – разворачивается, – Я бегаю за тобой все это время, как малолетка, терплю твои закидоны Мирослава! – идет на меня, толкает прямо к стене, – У меня своих забот полно девочка, а ты мне только мешаешь своими выходками, своей недосказанностью, я делаю все как ты хочешь, дорогая, только как ты пожелаешь… – рычит.

– Ам, не надо, – дрожу от страха, моя маленькая девочка внутри забилась в угол и зажала уши ладошками.

– Что не надо? Жить? Может ты уже наконец все отпустишь. Может хватит скорбеть? Может уже откроешься? Поговорим? Или сложно скинуть с себя груз вины? Проще в роли жертвы, да? Вить себя, жалеть! – со всей дури бьет по стене рядом с моей головой.

Вздрагиваю, обнимая себя руками, – Остановись.

– Я устал детка. Я прихожу домой и каждый раз вижу как ты сидишь с собакой и тихо плачешь, как ты плачешь в ваной, как дрожишь над Тимуром. Хватит! – снова бьет.

Пытаюсь отвернуться от него, но он быстро перехватывает лицо и заставляет смотреть на себя.

– Не смей отворачиваться, ни ты одна потеряла что-то, ни одна ты умирала, ни одна ты жалеешь, что так все вышло, понимаешь? Ни одна ты прогадала несколько лет назад, – он выплевывает слова так, словно перестал себя контролировать, проскальзывают непонятные мне изречения на другом языке, его трясет.

– Любимый, – шепчу, ощущая мокрые дорожки на щеках, понимая, что это точка невозврата.

– Замолчи. Хватит. Ко всему добавилась ревность. Чего еще мне ждать? – несколько раз лупит по стене, орет словно раненый зверь, срывается и выходит вон, оставляя меня одну, сползать на пол, принимать всю боль.

Господи я разрушила свою семью, не оправдала его ожиданий. Мой муж. Заползаю на кровать и утыкаюсь в подушку, ощущая как мокрый нос залезает ко мне в руку.

– Мой мальчик, прости меня, – смотрю на Моро.

Господи как же долго я прятала голову в песок не замечая очевидного. Стоило засунуть свою боль по дальше, стоило снова вспомнить каково это быть маленькой и беззаботной, стоило Персефона спасать темную душу своего мужа Аида, а не копаться в себе.

Быстро засыпаю, вздрагивая периодически от шорохов. Он напугал меня своими выходками, заставил крепко задуматься о том, какой мне стоит быть. Какой стоит проснуться, чтобы встретить утром маму с мальчиками. Я смогу обязательно. Нужно только его тепло, которого так не хватает, что толкает проснуться посреди ночи и пойти искать его, молить о прощении игнорируя стокгольмский синдром.

Иду по холодному паркету, сердце грохочет, заглядываю в одну из спален, где он мирно спит.

Подхожу к кровати, любуясь его безмятежностью.

Вздрагиваю от вибрации телефона. Подхожу к нему.

Неизвестный номер: “прости малыш, я уеду до выходных”.

Блять! Его манипуляция? Это все манипуляция? Зажимаю рот рукой, иду в кабинет за оружием. Хватаю и снимаю с предохранителя, настроена жестко, назад пути нет. Включаю свет в его спальне.

– Просыпайся! – кричу, тыча в него стволом.

– Мирослава? – протирает глаза, садясь в кровати.

– Одевайся и вали отсюда нахуй, – спокойно говорю, пытаясь унять дрожь в руках.

– У тебя все впорядке? – встает абсолютно голый.

– Стой на месте иначе я буду стрелять, я не шучу, собирай свои манатки и проваливай, – кидаю в него телефоном, – Малыш.

– Ты точно рехнулась, – в два счета преодолевает расстояние до меня, выбивает из руки пистолет, заламывает мне руку за спину, кидает на пол, навалившись сверху.

– Это ты из-за недотраха такая нервная? – дергает мои штаны вниз.

– Не смей! Не смей! – пытаюсь вырваться, – я не хочу тебя. Ты врал мне! Врал! – срываю голос.

– Я не спрашивал чего ты хочешь, – шлепает по заду и резко входит, не заботясь об удовольствии.

Закусываю губу от боли, нет сил больше дергаться, терплю зажмурив глаза, пока он имеет меня как животное, наводя внутри полнейший разгром.

– Что ты не стонешь? Не приятно? Ты же хотела этого? За этим сюда шла, – бьет по щеке, сжимает лицо, просовывает пару пальцев во рот, – соси.

Делаю как он говорит, становится тошно, зажмуриваюсь от неприятных ощущений.

– Ну давай девочка поиграй, я почти у финиша, а ты чего не кончаешь? Не хочешь, настолько я тебе противен? а?! – наращивает темп, шлепки разносятся по комнате как единственный звук.

Перестаю дышать, когда он до боли сжимает мои бедра кончая внутрь.

– О да, да и не смей уходить, легла рядом, – бесстыдно встает, кидает меня к подушкам.

Сжимаюсь калачиком, всхлипывая.

– Ты же этого хотела, Мирослава, в чем проблема? – грубо разводит мои ноги, – не дергайся, – аккуратно вытирает меня.