Усевшись под березой, он принялся за обед. Быстро, даже как-то незаметно, исчезла картошка, лук и яйцо. Опорожнив бутылку молока, Митя взял оставшийся кусок хлеба и пошел к лошади. Заметив приближавшегося хозяина, лошадь подняла голову от травы, тихонько заржала и медленно двинулась ему навстречу. Отламывая по небольшому кусочку, Митя скормил ей хлеб и снова пустил пастись, а сам свернул в лес.
В лесу было хорошо. Пробравшись между разлапистым ельником, Митя очутился в густом черничнике. Невысокие кустики черники были усыпаны уже переспевшими сизовато-черными ягодами. Вскоре Митины руки, губы и язык сделались лиловыми, зато он всласть наелся вкусных ягод.
После обеда работа пошла спорее. Но всякий раз, когда Митя начинал новый загон, ему в глаза бросалась злополучная ложбинка, пробороненная кое-как: брошенные семена не перемешались как следует с комковатой глинистой землей.
Мысль о плохо сделанной работе засела в Мите, как заноза, и он, не выдержав, повернул лошадь обратно к ложбинке.
И тут случилось несчастье. Лошадь, тащившая борону поперек перевернутых пластов земли, споткнулась. Вздыбившуюся от рывка борону кинуло в сторону, ее острый зуб ударил Митю по щиколотке. Митя взвыл от боли и повалился на землю.
Лошадь остановилась. Покосившись на корчившегося у ее ног мальчика, она глубоко вздохнула, как будто сожалея о случившемся.
Митя попытался встать, но тут же, застонав, снова опрокинулся на землю. Его бросило в жар, на лбу выступил липкий пот. Он лежал, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить ушибленную ногу. Она заметно опухла и стала какого-то зловещего грязно-фиолетового цвета.
Вскоре прибежали Гришка с Ленькой.
- Что тут у тебя?
Митя молча показал ушибленную ногу.
- Ух ты-ы! - воскликнул Гришка. - Чем это тебя так садануло? Бороной? Мы глядим, лошадь на месте стоит, а тебя не видно. Я говорю Леньке: "Айда, мол, сходим, посмотрим, не случилось ли чего..."
- Надо домой ехать, Митька, - посоветовал Ленька. - Гляди, как нога посинела. Вдруг перелом?
- Нет, не похоже, - отозвался Митя. - Как я уйду домой? А норма?
- "Норма"! - передразнил его Гришка. - Не умирать же тут из-за этой нормы. Езжай домой!
- Погожу еще немного, может, пройдет, - нерешительно сказал Митя.
- Ну, как знаешь. Айда, Ленька!
Ребята убежали, Митя остался один.
Между тем солнце стало клониться к западу. От леса на пашню легли длинные тени.
Митя подумал, что и вправду надо выпрячь лошадь да ехать домой, уж очень болела нога.
Но тут ему вспомнились руки его матери.
Усилием воли он заставил себя подняться и заковылял к меже. Из пестеря он достал материнский платок, в который она сегодня утром завернула ему хлеб. Присев под березой, он туго перевязал щиколотку платком. В первое время ему даже показалось, что боль в ноге немного утихла. Но, вернувшись к лошади, он понял, что идти за бороной он не сможет.
И тогда он решился на крайнее средство: он стал боронить сидя на лошади верхом, что строго-настрого запрещал мальчишкам-боронильщикам дядя Федот, колхозный бригадир.
Бригадир появился на поле незадолго до захода солнца. Заметив его издали, Митя поспешно слез с лошади.
С саженью в руках бригадир замерял пробороненные участки. Приблизившись к Мите, он напустился на мальчика:
- Ты что же, сукин сын, за целый день и полнормы не выполнил? Отец на фронте кровь проливает, а сынок баклуши бьет! Ты бы хоть матери своей постыдился! Видал ее руки?
Митя молчал, низко опустив голову.
- Твоя мать сегодня вручную, - тут бригадир наклонился и своей единственной правой рукой как бы сделал несколько ударов серпом, - вручную выжала две нормы! А ты?
- Он ногу сильно зашиб, - вступился за Митю прибежавший Гришка.
Бригадир взглянул на Митину ногу.
- Что ж ты не сказал? - сразу подобревшим голосом спросил он.
Митя поднял голову, сказал решительно:
- Дядя Федот, отмеряйте, сколько там осталось до нормы.
Бригадир махнул рукой:
- Зачем? Завтра вам в школу идти...
- То завтра, а сегодня день еще не кончен, - возразил Митя.
Бригадир хотел что-то сказать, но Митя уже тронул вожжи и, сильно припадая на ушибленную ногу, пошел краем загона.
