Благодаря ребятам я живо переживаю теперь разные периоды своего отрочества и юности. Я очень полюбил вспоминать. Данте сказал: «Nessun maggior dolore Che ricordarsi del tempo felice Nella miseria»115. Одно из двух – или он неправ, или же все же наше время далеко еще от Nella miseria.
Т. Н. массу времени работает с детьми и по хозяйству, а по ночам занимается по исторической статистике для недавно умершего А. А. Кауфмана. Мама очень ослабла, но все же немало помогает нам. Дети здоровы, но худы, и Павел слабенький. Однако оба очень веселы и ласковы. Избран я профессором в Ташкент116, но вряд ли поеду. Хотелось бы устроиться поближе к Москве.
Всего доброго. Привет всем Вашим.
Федю, Вашу и мою няню целую.
Привет вам от моих.
10 июля 1918 г. Янишполе, Карелия
Дорогой Алексей Федорович!
Мне помнится, что Петрозаводск – Ваша родина117. Во всяком случае, он у меня тесно связан с Вами. Сейчас встретил восход солнца над Онежским озером. Памятники Петру и Александру снесены118. Осмотреть город подробно не пришлось. Поезд стоял недолго. Еду на Мурман с экскурсией кончивших Тенишевское училище.
Собираюсь быть в Москве в конце августа.
Привет Вашим сыновьям.
5 сентября 1918 г. Петроград
Дорогой Алексей Федорович!
Будьте так добры написать мне несколько слов о себе и о Вашем потомстве. Как здоровье Феди? Я очень беспокоюсь о нем, т. к. оставил его во власти сильного жара. Устроился ли Гриша в Ветлуге? Или все еще в Москве. Как идут Ваши занятия? Как справляетесь с переездами во все концы Москвы? У нас еще до сих пор не наладилась жизнь. Жить совершенно с семьей в Питере невозможно. А ехать некуда. Живу только верой, что «все образуется». С удовольствием вспоминаю наши прогулки и Ваши рассказы.
Мы шлем Вам привет. Привет Вашим сынам.
<1918 г. Петроград>
Дорогой Алексей Федорович!
Спасибо за адреса. Простите, что беспокоим Вас. Жду обещанную книгу по вопросу об образовании. Встретил Щепкину119, передал Ваш привет, она была очень тронута и сказала: «Лёля Фортунатов, какое далекое прошлое!» Я ей сказал о существовании воспоминаний Екатерины Федоровны, и она очень пожалела, что Вы не собираетесь пока их печатать. Недавно видел Лемке120. Он готовит 20-томное собрание сочинений Герцена, выпустить его хочет сразу. Пока подготовлено 9 томов.
Собрал много писем лиц, связанных с Герценом. Между прочим, до 20 писем Гервега. Лемке подтвердил, что Наталия Александровна не покидала Герцена121. Сочинения выйдут «по окончании войны», немного похоже на «после дождика в четверг». Нехорошо теперь в общей жизни. Дух гаснет. Живешь работой и личным и ждешь мира, как сказывают первые христиане ждали второго пришествия. Увлекаюсь Роменом Ролланом. Не встречались ли Вам в «Северных записках» его переводные статьи? Особенно хороши «Кумиры»122.
Привет Маше и Мише.
Наши шлют Вам привет. Мечтаю побывать в Москве.
Любящий Вас
5 мая 1919 г. Петроград
Дорогой Алексей Федорович!
С тех пор, как мы с Вами гуляли по окрестностям Петровского, прошло около года, и какая тяжелая зима пережита. Однако мы бодрости не теряем и умеем находить удовлетворение и светлые минуты в нашей суровой жизни. Мне приходится ежедневно уходить из дому в 8 часов и возвращаться лишь в 10 ч. Детей совсем не вижу. Татьяна Николаевна занимается исторической статистикой по ночам, т. к. днем присесть не может. Но бывает праздник, и мы воскресаем душой. И снова работа. Дети здоровы. Мама очень ослабла. Что со всеми Вами? Жду с нетерпением ответа. Привет всем Вашим сыновьям.
30 июля 1919 г. Петроград
Дорогой Алексей Федорович!
Ряд тяжелых несчастий помешал мне ответить Вам.
Опасно была больна Таня.
Лежала в больнице и подверглась операции. Одновременно ненадолго заболела мама. На мне лежал весь дом. Когда все вновь наладилось, заболел и умер Павлинька, а за ним умерла и Наташенька от дизентерии. После похорон детей мы все получили эту болезнь. Таня перенесла ее на ногах и ухаживала за нами.
Я уже болен 10-ый день. Со вчерашнего дня немного лучше. Хотелось бы резко изменить и внешнюю обстановку жизни.
Думаем принять предложение Гриши.
О своем решении попробую Вам написать, когда несколько очнусь!
Наш новый адрес: М. Посадская, 19, кв. 15. Будьте добры, сообщите мне адрес Гриши. 30/VII н. ст. 1919 г.
31 сентября 1920 г. Петроград
Дорогой Алексей Федорович!
Побыл с Вами мало, и захотелось поскорее написать Вам.
Мои периодические возвращения в Вашу семью эти 24 года сделались для меня часами внутреннего испытания. После смерти отца – я нашел у Вас родной дом. Ваш дом стал для меня какой-то гранью, у которой я останавливаюсь, осматриваюсь на пройденный путь и думаю о будущем. Это я почувствовал в первый раз весной 1913 года, когда приезжал к Вам со своей невестой. Мне кажется, что у Вас я встречаюсь с самим собой, каким был в предыдущий приезд, и сужу себя. Я вот сейчас помню каждый приезд. Как все быстро менялось. Но в этот раз я был взволнован особым чувством, о котором хочу написать Вам.
Я увидел Вас снова окруженным родными лицами. И среди них были три лица, волновавших меня, – дети Кости. Кирок так живо напомнил тех «мальчиков Фортунатовых», с которыми я познакомился 24 года тому назад. То же выражение лица – движения – даже такая же серая курточка с поясом и высокие сапоги. Арочка же так странно сочетала черты матери и Мани. Младшая тоже Фортунатова, но в ней я не мог ясно узнать кого-нибудь из Ваших детей.
Когда я видел всех их, и Гришу, и Мишу, рядом с Вами и слушал Ваши слова об этике хореизма и харитизма123, я порадовался за Вас, дорогой Алексей Федорович.
Простите, может быть, мое письмо будет Вам неприятно, напоминает много тяжелого. Но я пишу Вам смело. И я несу в жизнь с собой два гроба.
Хочется Вам сегодня на прощанье привести выдержку из XIX тома Герцена, м. б., Вы и не так скоро его получите (XIX том кончается 1867 г.).
Последняя запись из дневника:
«Декабрь 20/66 г.
Первый раз после похорон в мае 1852 я иду один на кладбище – я приехал один в Ниццу.
В 61 году я был с сыном.
В 65 – я был с двумя гробами124.
Теперь я являюсь один перед двумя прошедшими, перед закатившимся светилом – и потухнувшими надеждами – до всхода.
Что я скажу гробам?
Что в себе скажу перед вечной немотой?
Скоро пройдет 15 лет – какая исповедь, какие „были и думы“ в них»… 125