Жаркое лето запомнилось всем и трагедией в небе. Боинг. Над маленьким шахтерским городом, над закрытом от полетов небом появился аэробус международной компании, диспетчеры Украины намеренно отправили в зону военных действий самолет международной гражданской авиации…Диспетчеры загадочно исчезли, самолет был подбит и рухнул с последней своей высоты. Как это видели очевидцы – многочисленные тревожные звонки кричали друг другу об этом ужасе – «на нас с неба падают мертвые люди… На поле лежали рюкзаки, чемоданы, детские игрушки, догорали обломки самолета… Пробив крышу маленького домика, мертвый мужчина упал в кресло, и перед ним светился экран телевизора… другой висел на заборе…Трогать нельзя было пока не приедут криминалисты и не зафиксируют этот факт. Это была жестокая, по своей сути, провокация. Обвинили сопротивление Донбасса, со всех телевизионных каналов кричали о террористах, забыв о том, что аэропорт Донецка был уничтожен, Луганский сравняли с землей и не было радаров, не было никаких средств слежения за самолетами… Напрочь отсутствовала логика. Было желание обвинить в терроризме и уничтожить Донбасс.

Бывшие шахтеры, рабочие, металлурги взялись за оружие. Было уже неудивительно, что на остановках стоят, в ожидании троллейбуса, мальчишки из соседнего дома с автоматами в руках и в камуфляжной форме, вместе с ними шли их отцы, те самые кто вечерами играл в домино и пил пиво во дворе многоэтажек после тяжелого рабочего дня. Их лица были суровыми. Не те и не другие никогда не были на войне, но они были готовы идти на защиту своего города. Еще не было блокады и в супермаркетах можно было видеть военных, их автоматы лежали в тележках для продуктов. Подумаешь – странно! Автомат и пакет с молоком, хлеб. Никто не удивлялся –ВОЙНА… А пожилые женщины, не скрывая слез, крестили их тайком. В городе оружия было достаточно в воинских частях, Луганский патронный завод имел запасы снарядов на двадцатилетнюю войну, но об этом никто не думал… рассчитывали, что все закончится за пару месяцев. Шестой год обороны! Но самое страшное – начало этой ужасной войны! Она была гражданская! Родственники разделились, друзья исчезли, семьи рушились.

Небо рухнуло. Ангелы улетели…Мир трещал по швам…Дети смотрели в глаза испуганно «мы не умрем? »… Сколько погибло родителей, прикрывших своих детей от осколков!! Сколько детей погибло, не добежав до убежищ! Сколько седых молодых мам! Сколько умерло от разрыва сердца, увидев, как в жилой дом попадает снаряд! Дети, которые молчали, молчали от испуга… вышел человек в магазин и не вернулся. Попал под обстрел, так и лежал с батоном хлеба и бутылкой воды на пешеходном переходе под свист взрывающихся снарядов. Цветущий город, город мощнейшей промышленности, город шахт, заводов, высотных зданий, город роз превратился в город стона, горя и грохота взрывов.

Оставались только самые смелые – врачи, медсестры, коммунальщики, водители всех категорий, пожарные. Деньги исчезли из оборота. Их не ввозили в город. Города сопротивления брали в осаду. И была настоящая блокада – закрыли ввоз продуктов и медикаментов. Закрылись аптеки и закрылись большие магазины, в их окнах уже долго не будет гореть призывно свет. Закончились в городах лекарства и продукты. Весь следующий год работали бесплатно…Медсестры просили разрывать на полосы простыни, из них делать перевязочный материал – было много раненых, и когда они шли на работу им выносили пакеты с самодельными бинтами. Бомбоубежища, которые годами стояли заброшенные с незапамятных времен, превращались в родной дом, в подвалы пятиэтажек переселялись вместе с кроватями и коврами, срочно делали буржуйки и обустраивались надолго… В одном бомбоубежище кто -то поставил кровать и на ней лежала записка «здесь живет Леха», такое чувство юмора во время войны. Чувство инстинкта выживания. Запасы муки подходили к концу …» возьмите хлеба четверть, а то другим не хватит», – просили в магазине…Пустой магазин, продукты закончились…

Жажда жизни. Желание утром проснуться живым, не думать ни о чем, просто жить, смотреть на голубое небо и не видеть в нем самолетов, несущих смерть и горе. В тихом ветерке не слышать свист мин и грохота взрывов. Не находиться в состоянии бегства от бомбежки – успеешь, не успеешь и это как «любит не любит». Один Бог знает, что уготовано тебе через минуту, с какими испытаниями придется столкнуться, какое горе увидеть и увидеть ли.

Может самое страшное это сейчас, когда натянут как струна и любое сообщение о чьем -то горе взрывается аккордом страдания за совершенно незнакомых людей. Черт, возьми эту власть, запихни ее в свой ад, поджарь на своих сковородках, опусти в кипящие котлы и никогда! Слышишь, никогда! Ни в какой другой жизни не выпускай их из своих лап. Мир нас не слышал! Ей хотелось кричать на весь мир! Мир, услышь! Планета, остановись!

Да что вы знаете?!

Лихие девяностые?

Четырнадцатый! Нежный май!

Горящий с пассажирами трамвай.

Осколками троллейбус был убит

И мальчик, окровавленный лежит.

Май в городе – прекрасней его нет!

Расстрелян самолет в обед.

Да что вы знаете?

Как плача "скорая" записывает "дети"…

Они же не дожили до рассвета,

Разорванные бомбами родные наши дети.

После подвалов и расстрелянных домов

Они молчат по году наши дети.

Закрыли мир в себе – на этом свете

Они живые, но уже на том.

Их папы своим телом прикрывали,

А мамы в двадцать пять седыми стали.

Да что вы знаете?!

Как хоронили мать в воронке,

Расстрелян танком отчий дом.

Как трупы собирали по бетонке

В Камазы их грузили мы потом.

Да что вы знаете?!

Как мир смотрел на это шоу?

Четыре года длится сериал!

Как фейерверки "Градов"

Наш город на кусочки разрывал.

Да что вы знаете?!

Как брошена квартира,

В которой счастливо жила семья.

Родители, в которых сила от коммунизма все еще жила,

Они остались. "Не волнуйтесь, дети,

Ну кто нам дачу будет поливать?

А в восемнадцатой квартире тетя Маша!

Ну кто ей, дети, будет помогать?

И в камуфляже мальчики-соседи

Идут свой город с автоматом защищать

Их бабушка на остановке крестит

"Храни вас, детки, божья мать!"

Да что вы знаете?!

Как простыни мы рвали?

На складах уже не было бинтов.

Как в магазинах резко пусто стало,

Блокадой зажимали нас в кольцо.

Фанерой окна забивали от осколков

И АЗС в мешках с песком стоят

Там танки заправляют только-

Рефреном там – "ХРАНИ ВАС БОЖЬЯ МАТЬ"…

Да что вы знаете?!

Эта неудобная правда, некомфортная и никто не хотел оправдывать свое бессилие и свое равнодушие. Донбасс оставался один, Донбасс, который бросался на помощь – где-то наводнение и шахтеры перечисляли свои, тяжело заработанные, деньги для помощи, ехали восстанавливать после землетрясения дома, своими сильными руками и добрым сердцем всегда готовы были прийти на помощь.

Все уезжали от войны, кто как мог и куда мог. Старший сын выехал в Крым, увозил своих детей от войны. Младший уехал в Чехию, муж уехал тоже… Она осталась одна в своем дорогом сердцу доме. Страха в ее сердце не было.

Утром в 4-20 начинались обстрелы города из «Градов»… Самый сладкий сон. Двадцать ракет за двадцать секунд … Только взглядом можно провожать эти знаки смерти. И знаешь, что не успеешь добежать до бомбоубежища, что можешь только видеть из окна вспышки взрывов, черные клубы дым, огненные вихри и молить Бога, чтобы выжили те, кто попал под обстрел. Ежедневная утренняя чашка кофе, еще оставался запас ранее купленного, окно с пейзажем войны не разрушало ее сознание, а укрепляло мысль -«если я здесь, значит еще я нужна кому-то». Жизнь продолжалась в таком сюрреализме, что порой казалось вот проснусь и все быстро закончится. Как ночной кошмар. Не закончится. Будет Саур-Могила. Стратегическая высота, за которую насмерть бились несколько дней. Мамы на коленях день и ночь стояли в храмах пока их двадцатилетние мальчики сражались насмерть. Их слезы видел Бог, но и он был бессилен. Будет Иловайский котел. Зимний снег будет черным и кровавым, а синее небо закроют тучи черного дыма от горящих домов и машин. Будет котел Дебальцевский. Будут слезы, будет смерть, будут молодые мамы в черных косынках с потухшими глазами, пожилые женщины в черном, в этот цвет одет город…в цвет горя, печали и скорби. Этот город миллиона роз и чистого голубого неба, этот город, окруженный степями и божественным запахом травы летом. И если вдруг где -то вы видели плачущую женщину, рядом с ней ее окружали проходившие мимо люди и утешали, как свою родную дочь, сестру, мать… Горе было общим, оно проникло в каждый дом, оно было в сердцах тех, кто успел уехать и в сердцах тех, кто остался. Мы все стали родными. Мы были Донецкие, Луганские, Горловские. Мы были сильные, смелые и мы знали, что мы победим! Да, мы и не сидели без дела. Делились с соседями какими- то запасами, лекарствами, утешали, как могли, более слабых. Когда в город эвакуировали дебальцевских – их город был разрушен до основания, разрушили его потому, что это был самый крупный железнодорожный узел, был декабрь. Людей привезли в том, в чем они успели выскочить из горящих домов. Она организовала сбор одежды, обуви и посуды для беженцев из Дебальцево. Привозила в общежития, записывала, что кому нужно и ехала дальше. Еще рядом жила многодетная семья – десять приемных детей, которым было особенно тяжело, не было пособий, продуктов, денег. Она в социальных сетях размещала посты с просьбой о помощи с адресом и люди привозили и приносили кто что мог. Тогда еще мы выживали, как могли. С помощью друг друга. Это называлось взаимовыручка, а у нас это просто звучало «надо!». Жизнь в войне несет с собой новые ценности. Ценным становится каждый прожитый день, утро – бесценное счастье, что ты проснулся. Дорогие дома оставались брошенными, в многоэтажных по вечерам горел свет в трех- четырех квартирах. Многие машины попадали под обстрелы и ездили с рваными ранами на капоте, на дверях, но они ездили и заправлялись на АЗС обложенных мешками с песком. Окна торговых центров были забиты листами фанеры, а окна жилых домов украсили белые полосы бумаги крест-накрест…как в 1942, 43… На воротах домов было написано- «здесь живет два человека», чтобы не тратили напрасно время на поиски живых после попадания ракет. По центральным улицам в сторону аэропорта мчались танки. Их пропускал, как пропускают скорую помощь.