– Ink fish[19], – подсказал шофер.

Она медленно прожевала. Шелковистая плоть моллюска ласкала нёбо, а в голове проплывали образы кошек, озер, пепла. Непонятно почему ей вдруг захотелось смеяться, в ожидании, пока мгновением позже не обрушится секущее лезвие – но на что? – и из того, что должно быть болью, не родится острое наслаждение. Она сделала еще глоток пива, попробовала красное сашими (Fat tuna[20], – сказал он), которое потрясло ее чувства; сколько удовольствия, рожденного из простоты, восхитилась она, а официантка уже несла жареную рыбу. Она не совладала с палочками, пытаясь отделить мясо, сосредоточилась, в конце концов выработала медленную, тщательную стратегию и победила. Вкус у рыбы был тонкий, есть больше не хотелось, ею овладел непривычный покой.

Они вернулись домой. Там их ждал мужчина, европеец. Он вежливо приветствовал ее, когда она зашла в комнату с кленом. Рядом, скрестив руки на своих пионах, стояла Сайоко и смотрела на нее. Роза молчала. Мужчина сделал шаг в ее сторону. Она заметила, что он двигается по-особенному, рассекая ставшее как будто жидким пространство и словно плывя между двумя водами реальности. А еще она обратила внимание на его светлые глаза, синие или зеленые, и на перерезающую лоб морщину.

– Меня зовут Поль, – сказал он. – Я был помощником вашего отца.

Поскольку она промолчала, он добавил:

– Возможно, вы не знаете, что он торговал произведениями искусства?

Она отрицательно покачала головой.

– Произведениями современного искусства.

Она огляделась.

– Не вижу здесь ничего современного, – сказала она.

Он улыбнулся:

– Существует много разновидностей современного искусства.

– Вы француз?

– Бельгиец. Но живу здесь уже двадцать лет.

Она прикинула, что они ровесники, и задумалась о том, что могло в двадцать лет привести его в Японию.

– Я изучал японский в Университете Брюсселя, – сказал он. – Приехав в Киото, я познакомился с Хару и начал работать на него.

– Вы были друзьями? – спросила она.

Он заколебался.

– Он был моим наставником, но под конец, да, можно сказать, что мы стали друзьями.

Сайоко обратилась к нему, в ответ он кивнул и знаком предложил Розе устроиться за низким столиком слева от клена. Она села с ощущением, что жизнь вытекает из нее, как из проколотого шарика. Сайоко принесла чай в глиняных шероховатых чашках, бугристых, как вспаханная земля. Роза повертела свою в ладонях, погладила ее неровности.

– Кейсукэ Сибата, – сказал Поль.

Она подняла на него непонимающий взгляд.

– Гончар. Хару был его представителем больше сорока лет. Кроме того, он поэт, художник и каллиграф.

Он отпил глоток чая.

– Вы не слишком устали? – спросил он. – Я хотел бы обсудить вместе с вами ближайшие дни, так что скажите мне, как вы себя чувствуете.

– Как я себя чувствую? – повторила она. – Мне кажется, усталость – это не главный показатель.

Он посмотрел ей в глаза. Она смутилась и умолкла.

– Разумеется, – сказал он, – и мне все же хотелось бы знать. Про остальные показатели мы еще подробно поговорим.

– С чего вы взяли, что я хочу разговаривать? – спросила она с запальчивостью, о которой тут же пожалела.

Он ничего не ответил.

– Что нужно сделать? – спросила она.

– Поговорить и в пятницу пойти к нотариусу.

Он все так же смотрел ей в глаза и говорил спокойно, неспешно. Снова появилась Сайоко, войдя в дверь по другую сторону клена, опять налила им чаю и осталась поодаль, сложив руки на своих розовых пионах и вопросительно глядя на Поля.

– Там в ванной стоит пион, – сказала Роза. – Он называется «Хёутен». Его разводят на острове Дайконсима, на вулканической почве. Слово «Хёутен» означает что-нибудь по-японски?

– Оно значит «ледяная вода» или, точнее, «температура ледяной воды», «точка замерзания», – ответил он.

Сайоко посмотрела на Розу.

– Volcano ice lady[21], – произнесла она.

– Вы ботаник, – продолжил Поль.

И что? – подумала Роза с тем же раздражением, которое испытала перед цветами магнолии у входа.

– Он постоянно рассказывал мне о вас, – продолжал он. – Не проходило дня, чтобы он о вас не думал.

Она восприняла его слова как пощечину. Он не имеет права, подумала она. Хотела заговорить, но смогла только потрясти головой, сама не зная, соглашается она, отрицает или вообще не понимает только что произнесенные им слова. Он поднялся, она машинально тоже встала.

– Вы пока отдохните, но я скоро вернусь, – сказал он. – Поужинаем в городе.

В своей спальне она упала на татами, скрестив руки на груди. В черной вазе нежились, склонив головки в точеном изгибе, изящно расположенные в ней три кроваво-красные гвоздики. Это был китайский сорт, с хрупкими стеблями и незамысловатыми лепестками невероятно насыщенного карминного цвета. Она восприняла эти три венчика, наивность простых цветков, их ароматную свежесть как упрек; что-то в их расположении взволновало ее; на нее накатила волна ожесточения. Она заснула.

Неожиданно ее разбудили два тихих стука в дверь.

– Yes?[22] – сказала она.

– Paul san waiting for you[23], – произнес голос Сайоко.

На мгновение она растерялась, потом вспомнила.

– Coming[24], – ответила она и подумала: звонок, вызов к директору, прогулки под присмотром – хуже, чем в школе.

Она задумалась, сколько проспала. Долго, решила она. Никак не приспособлюсь к разнице во времени, я все еще живу по другим часам. Взглянув в зеркало в ванной, она заметила отпечатки подушки на щеке. Взялась было за тюбик помады, но тут же отложила. Он постоянно рассказывал мне о вас. Швырнула тюбик через всю ванную, вернулась в спальню, глянула на гвоздики, успокоилась.

В комнате с кленом она увидела Поля.

– Ну что, идемте? – спросил он, подходя к ней.

Она впервые заметила, что он прихрамывает, и тут же сообразила, что этому дефекту он и обязан своим свойством перемещаться в пространстве, как речная рыба, чтобы его дефект растворялся в текучести. Она последовала за ним в прихожую, где цветы магнолии соревновались друг с другом в безмолвных пируэтах. Они прошли по маленькому саду, лежащему между домом и улицей. Азалии запускали звездчатый фейерверк своих розовых и сиреневых лепестков. У изножья каменного фонаря из того же невысокого бархатистого мха, который виднелся повсюду, возникали хосты[25]; вереница кленов справа; слева белая стена, на которой в зарождающихся сумерках плавали тени бамбуковой рощицы.

– Куда мы идем? – спросила она.

– В Киото Хару сразу узнавали, стоило ему где-то появиться. Его тайным убежищем было кафе «Кицунэ».

Как и утром, шофер повез их на другой берег, и снова за окнами машины замелькали бетонированные улицы и электрические провода. Алая лампа перед рестораном, справа от раздвижной двери, показалась Розе маяком в ночи. Внутри дымка застилала глаза. В глубине, за баром, заставленным бутылками саке, поднимались запахи жареного мяса; в передней части – четыре столика темного дерева, полутьма, подсвеченная несколькими подвесными лампами, на выкрашенных черной краской стенах афиши манг[26], рекламные плакаты, фигурки супергероев; повсюду ящики с пивом, загадочные бутылки, книги с картинками; в целом обстановка необычная, озорная, много дерева. Может, все их рестораны похожи на чердаки детства? – подумала она и ощутила голод.

– Я представляла себе Японию продезинфицированной, – сказала она, – а не пропахшей кухонным жиром.