Может, оно и так, но приближалась первая зима Джо на улице, и он рассудил, что пора начать отращивать бороду, если хочется меньше мерзнуть. Джо прикончил кофе, поставил на землю пустой стаканчик и зажег сигарету. Одну он предложил Билли, и на этот раз приятель согласился. Так они сидели некоторое время, курили и глазели на проезжающие по улице машины. Некоторые водители сворачивали на заправку – покупали бензин или заглядывали в магазинчик. Джо заметил, что у Билли трясутся руки, и не похоже было, что дело в холоде. Или, по крайней мере, не только в холоде. Насколько Джо знал, Билли не употреблял ни алкоголь, ни наркотики, так что отходняк тут ни при чем. Оставалось только надеяться, что Билли не заболевает.

– Как день прошел?

– Не особенно продуктивно.

– А где ты пробовал? Как говорится, все зависит от места.

Джо подумывал соврать, но смысла в этом не видел. Гордость – дурацкая, кстати, гордость – на улице ни к чему.

– Я и не пытался. Просто шатался по городу то туда, то сюда. Думал.

Билли последний раз затянулся, бросил окурок на асфальт и придавил подошвой кроссовки. Потом повернулся к Джо:

– Я знаю, чувак, это тяжело. Я бездомный уже почти четыре года, и мне все еще нелегко просить у людей деньги. Но иногда приходится делать то, что не нравится, чтобы выжить, понимаешь? Не позволяй гордости вступиться. Это как у буддистов: нужно умереть для себя, чтобы достигнуть просветления.

Джо понятия не имел, о чем речь, но основную идею уловил.

– Иногда мне кажется, что только гордость у меня и осталась, – он раздавил окурок.

Джо когда-то работал на округ. У него была хорошая работа – он водил снегоуборочную машину зимой и трудился на строительстве дорог летом. Ему нравилась работа на свежем воздухе (сидение в офисе было не для него) и ощущение, что его дело немного облегчает жизнь другим людям. А потом паршивая экономическая ситуация заставила округ урезать бюджет, и Джо сократили. Через неделю его жена подала на развод, забрала их маленькую дочь и уехала к маме в Эш-Крик. Он не мог позволить себе адвоката, так что в конце концов Шейла оформила опекунство только на себя, и ему пришлось выплачивать алименты и на жену, и на ребенка. Джо искал другую работу – искал каждый чертов день, – но никто не нуждался в работнике. Постепенно деньги кончились, банк лишил его права пользования домом, он потерял машину и в следующий момент понял, что оказался на улице. Джо твердил себе, что это временно, только до тех пор, пока он не встанет на ноги. Случилось это четыре месяца назад, а он по-прежнему оставался здесь: жертва не выпивки, дури или психического заболевания, а элементарной паршивки-удачи. Джо приспособился так хорошо, как только можно было, но чего он пока так и не сумел принять, так это необходимости выпрашивать у незнакомцев деньги. Одно дело быть бездомным, другое – попрошайкой. В разговорах с Билли он никогда не употреблял это слово. Он пробыл на улице достаточно времени, чтобы прекратить судить других за то, как именно они выживают. Он понятия не имел, какую историю нес за плечами Билли и как он оказался здесь. На улице такое держали при себе и доверяли только самым близким друзьям. Но какой бы ни была история Билли, Джо знал, что она у него есть. У всех она была.

– Знаешь что, – проговорил Билли, – я сегодня сумел добыть несколько долларов. Как насчет зайти в «Фоксхол» и взять пару кусков пирога? Я угощаю.

– Я ценю твои попытки помочь, но подбадривать меня не нужно. Думаешь, если мне тяжело принимать подачки от незнакомцев, мне будет легче принимать их от тебя?

Билли широко улыбнулся:

– Ну надо же когда-то начинать, правильно? Пошли. – Он взял Джо за плечо и встал.

Джо позволил поднять себя на ноги:

– Ну… давненько я не ел хорошего пирога.

Билли хлопнул его по спине:

– Так держать!

Они направились к закусочной, срезая дорогу через узкие переулки. Переулки не только сокращали путь: там можно было поживиться чем-нибудь хорошим. Испорченными или потерянными вещами, которые удастся продать за пару баксов, иногда даже выброшенной одеждой. Разумеется, переулки могли быть темными и небезопасными, но зато полезными – а это для бездомного самое важное.

До «Фоксхола» оставался квартал; они как раз проходили между прачечной самообслуживания и пиццерией, когда у Джо появилось ощущение, что за ними кто-то идет. Раньше он бы проигнорировал это ощущение, решив, что просто показалось. В переулках все ходят настороже. Но даже после сравнительно короткого времени, проведенного на улицах, его инстинкты выживания обострились, и он не игнорировал ни одного ощущения, каким бы обыденным оно ни казалось. Он схватил Билли за предплечье, останавливая, и оглянулся вполоборота. Он совсем не ожидал, что увидит кого-нибудь, поэтому присутствие за спиной фигуры стало для него шоком. Еще большим шоком оказался большой, пугающего вида нож, который человек сжимал в руке.

«Черное лезвие, что ли?»

Джо показалось именно так.

– Добрый вечер, джентльмены, – проговорил незнакомец. – Прошу меня простить, но у вас обоих есть то, что мне нужно, и я боюсь, мне придется это у вас забрать. Заверяю вас, ничего личного, но если это вас утешит, знайте, что ваша жертва послужит не только развитию науки, но и поможет свершить самую великую перемену, которую только видел этот мир.

Джо развернулся к Билли:

– Ты понял, что за хрень…

Именно на этих словах человек набросился на него с ножом.

Убить этих людей удалось достаточно легко. Пара быстрых глубоких ударов ножом по горлу – и Конраду осталось только отступить и подождать, пока раненые истекут кровью. Он не испытывал отвращения к необходимости резать еще живые тела, но не хотел мараться кровью больше необходимого. Скоро потоки крови иссякли, и Конрад приступил к работе. Первым он выбрал выбритого мужчину, рассудив, что он моложе своего бородатого компаньона, а потому в лучшем состоянии. Конрад поднял над головой обсидиановое лезвие, и вырезанные на нем руны засияли серебристо-голубым светом.

– За вас, моя леди.

Потом он опустился на корточки у тела и принялся за дело.

Кровь была повсюду – на стенах, на полу, на мебели, даже на потолке. Будто кто-то таскал в дом большие ведра красной жидкости и разбрызгивал по всей гостиной, стараясь, чтобы не осталось ни одной чистой поверхности. Крови было так много, что Сэм поначалу не видел ничего, кроме алого. Но мгновением позже он разглядел две фигуры перед диваном – первая распростерлась на полу, вторая оседлала ее. Обе фигуры были настолько перемазаны кровью, что он не распознал их сразу. Та, что на полу, выглядела крупнее, выше и мускулистее второй. Сэм предположил, что это мужчина, но лицо человека было в таком состоянии (от него почти ничего не осталось), что утверждать наверняка не приходилось. Фланелевая рубашка и джинсы ясности не внесли, а вот большие ботинки послужили подсказкой. Они принадлежали Эрлу, что выглядело логичным, поскольку дом был именно его. В левой руке Эрл сжимал маленький черный предмет, в котором Сэм тут же распознал статуэтку Анубиса, египетского бога смерти.

Человек, сидящий у Эрла на груди, был тоньше и ниже, одет в пропитанную кровью футболку и порезанные шорты. Длинные волосы настолько перепачкались в крови, что определить их истинный цвет казалось нереальным, но Сэм знал, что они светло-каштановые. Знал он и то, что они обычно пахнут шампунем с ароматом земляники и киви. Он не хотел думать о том, чем они пахнут сейчас.

«Триш».

Он не назвал ее имени вслух. По крайней мере, не думал, что назвал. Однако взгляд ее переметнулся на него. Ее голубые глаза были пустыми и холодными, как арктические воды, и в них не осталось ничего даже отдаленно человеческого. В залитых кровью зубах она сжимала что-то влажное и разорванное, желудок Сэма сделал кульбит, когда он понял, что это кусок языка ее отца. Триш запрокинула голову и мгновенно проглотила кусок, потом снова посмотрела на Сэма. Ее губы поползли в стороны, складываясь скорее в гримасу, нежели в улыбку. Поднявшись на ноги, она отошла от тела отца и направилась к Сэму. Она приближалась к нему с хищной грацией дикой кошки и рвущимся из горла тихим тоскливым звуком. Звуком, в котором слышались нужда, желание и голод.