Литмир - Электронная Библиотека

Я разделась и легла. Мне казалось, что в этой тетке сошлись воедино все эти неудовлетворенные злые суки. Их время прошло, и теперь они хватаются за любую тоненькую соломинку в надежде получить то, чего у них никогда не было. Эта мысль жутко возбудила меня. Я подумала: «А что, если эта овца высосет мою матку? Я унижу ее насколько это возможно, пусть доставляет мне удовольствие. Это моя месть!» В этот момент она приблизилась и дотронулась до меня. Я была на взводе, а в таком состоянии от меня не уходил никто и никогда. Тетка была не исключением, она это почуяла и, будто того требовала процедура, со знанием дела стала внимательно меня рассматривать, практически уткнувшись в меня носом, а потом ее палец случайно соскользнул внутрь. Я ойкнула для приличия, а она заглядывала в меня то правым, то левым глазом, и напоминала состарившуюся девочку, которой показали сверкающий калейдоскоп. От ее любования и бурлившей во мне мести я была готова на все. После посещения этого кабинета во мне была абсолютная пустота. Вакуум. Мне захотелось выйти на Красную площадь и показать себя всему миру. Голова и все пространство под кожей были совершенно пусты.

Саквояж мучил меня, а я мучила Юлю. Я звонила и писала ей. Я завалила ее письмами и звонками. Она была единственным человеком, кто мог хоть как-то облегчить мое состояние. Я просила, я умоляла ее ответить. Я даже обращалась к ней в стиле восемнадцатого века: «Дорогая, Юля! Очень прошу тебя ответить, если, конечно, ты можешь читать длинные письма». Это была не издевка. Без нее я не знала, как мне жить дальше.

Этот кошмар продолжался даже во сне. Каждую ночь меня сжимают чьи-то руки. Я вырываюсь, но у меня не получается, кто-то неизвестный и невидимый крепко держит меня. Я бьюсь в оргиастических судорогах, а он не выпускает и шепчет в ухо: «Ш-ш-ш-ш-ш… Тише-е-е-е-е…» В диком ужасе и холодном поту я просыпаюсь, и дни, не имеющие никакого значения, проносятся мимо. Положив голову на подушку, тоска о подруге вновь охватывает все мое существо, я вижу ее светлые шелковые волосы, уложенные в сложную прическу, на которую льется мягкий лунный свет. В восхищении скольжу взглядом по хитросплетению множества прядей, косичек и руликов, блестящих серебром. Вдруг одна прядка выпала и сверкнула золотом. Юля повернулась, и мне стало страшно. На ней было чужое лицо.

И этим лицом стала другая Каратистка с черным поясом. Я чувствовала людей, излучающих карате, как недоступную высоту владения собой, которую мне бессознательно хотелось покорить. Как физическую силу, вызывающую тревогу и оцепенение, которой, напротив, хотелось покориться. Став их половинкой, приобретало форму мое мягкое туманное сознание. Оно их тоже влекло, как нечто непонятное, рождающее неведомые чувства и поэтому манящее. Она говорила, что влюблена в мою личность. В таком признании было что-то бестелесное, холодное, почти неживое. Влюблена не в меня, не в тело, хотя бесконечное множество раз, сидя за рулем, она отвлекалась от дороги, смотря на мои руки, а потом говорила, наконец, что у меня красивые маленькие руки и нежная кожа ребенка. Произнесенные вслух слова успокаивали ее, и дальше она вела спокойно. А я пыталась понять, что это значит – влюбиться в личность, и какой ее частью она очарована, потому что многое во мне ее злило, что она не пыталась скрывать. Она решила, что я нуждаюсь в серьезной опеке. Так оно и было. Наши отношения, почти семейные, стали смесью наслаждения и истязания. Она как бы стала моим отцом, я ее жутко боялась. Это и есть любовь. Страх.

В ее голове сидел идеальный образ меня, и отклонение от него хоть на градус превращало ее в фурию: «Ты почему так кривишь рот? Твоя куртка линяет, мне надоело чистить машину! Ты совратила бедного маленького музыканта! У тебя болит нога? Ты ее потянула, когда трахалась!»

Но даже в этих мучениях есть смысл. Зайдя в мою квартиру, она спросила: почему у меня такая плохая кровать? Я не знала, что ответить, потому что это была вообще не кровать, а место моего беспорядочного наслаждения. Но я впервые задумалась, почему я так не люблю себя. Ведь я спокойно могу купить себе хорошую кровать и даже переехать в другой дом без крыс и инопланетян. Она настояла на покупке, и мы это сделали. С тех пор место моих удовольствий обрело роскошное дубовое основание, обтянутое светлой кожей, а Каратистка № 2 как бы получила меня в личную собственность. Моя личность стала уже не моя, а ее. Она указывала, что делать, катала на машине и покупала мороженое. А я не могла без нее и шагу ступить, так как очень боялась даже во сне. Я лежу на спине, вдавленная в пол ее тяжелым телом и чувствую на своем животе ее гигантский каменный член. Это чудовище простирается от лобка до самых грудей. Мне страшно и больно, как в кабинете у гинеколога, я догадываюсь, что сейчас будет.

Из приятных новостей. От нее я узнала, что во время отпуска люди отдыхают, забрасывают дела и уезжают в другие страны или другие города, там, где горы, вода и песок. Было так странно осознать, что в тридцать три года я никогда не ездила в отпуск и ни разу не видела моря. В нашей семье в это время было принято делать ремонт, глобально и везде. Раз в год обдирались обои, клеились другие, красились окна и полы. В квартире царил хаос, отец без конца орал на мать, что она тупая дура и все делает неправильно.

В конце лета мы вернулись из Барселоны. Там мне снилось, что мы летим на самолете. Он был деревянный, а мы сидели на крыле, сметая звезды волосами и оставляя млечный путь. В самолетах и поездах я возбуждаюсь. Так было по пути в Испанию. Это очень нравилось моей подруге, но никак не укладывались в ее голове, четко расчерченной на квадраты. Испания возбуждала меня, будто я была мужчиной, а Барселона – девушкой, которая со всеми спала. Куда бы я ни зашла, в парк, кафе, музей, везде находила наслаждение. Если бы Каратистка была уранисткой, она могла бы не мучиться, занимаясь моим словесным воспитанием, а просто хорошенько отделала меня своим каменным членом. И тогда все пошло бы по-другому, но она была закоренелой сатурнианкой.

Саквояж не приехал меня встречать, и в аэропорту у меня случился нервный срыв, от которого подруга пришла в недоумение и пристыдила меня. Взрослой женщине не пристало плакать на людях по такой ерунде. Но была ли я взрослой, несмотря на свои тридцать с хвостиком? Я рыдала вовсе не от его отсутствия, это было знакомое ощущение, просто в мою голову первый раз закралась мысль, что ему на меня наплевать. В Москве все пошло по-прежнему. Мне снится моя комната, моя кровать, мое спящее на ней тело. Я просыпаюсь во сне, подношу к носу одеяло и чувствую запах мочи. Потом прыгаю в воду. Плыву в лодке бурном потоке мутной воды. Муть накрывает меня с головой, я ищу берег и выхожу на сушу. Оказавшись у подножия горы, поднимаюсь по лестнице вверх, потом иду куда-то, разговариваю с встречающимися людьми, спрашиваю, на чьей лодке я плыла. Понимаю, что плавать – это не мое. Смотрю в небо. Какие-то люди летят на параплане. Это семья – мужчина, женщина и трое детей сопротивляются ветру, который колышет их одежды. Руки привязаны к частям параплана. Кажется, если один из них отпустит свою деталь, то все разрушится. Светит солнце, дует ветер, параплан летит где-то внизу. Я смотрю на него с немыслимой вышины и вижу, как они счастливы.

Первый месяц нового года. Вот о чем я мечтаю: купить очередной деловой костюм, кресло для занятий сексом – упругое и без подлокотников, выйти замуж, сделать еще одну обнаженную фотосессию и уехать в Париж. А пока моя жизнь превратилась в цирк – самое грустное место на свете. Я стала игрушкой своей подружки и выполняю все ее команды. Что делать, если все идет не так, как хочется?

Сегодня полнолуние. В этот день особенно тяжело, словно кто-то выпил из меня силу. Беспомощность и одиночество. По пути к дому я плачу. Иду по улице, смотрю на луну и рыдаю. Хорошо, что меня никто не видит. Мне хочется поговорить по душам, но не с кем. Лишь на следующий день я поняла, почему мне было так плохо. Дело не в луне, это выходят наружу мои нереализованные желания.

9
{"b":"712505","o":1}