– Чего?

…«Вдова доктора Лисичанского… она не вылезает из спортзала и салонов красоты, и в свои сорок шесть выглядит на тридцать пять. Благо мистер Лисичанский позаботился о ней, уходя туда, откуда тоже нет возврата. Ей не надо думать, как заработать на хлеб насущный. Чем не кандидатша? Вместо того чтобы пригласить её в кафе, ты провел эти две недели в магазинах, делая закупки? Ты хоть понимаешь, что такие вдовы так просто не звонят? За последний год ты ваще часто терял грань, где сон, а где реальность.

Зачем, зачем ты это делаешь? О каких чувствах можно говорить спустя десятилетия? Зачем ты устраиваешь весь этот Аколь калюль? Почему ты так не хочешь оплошать перед ней со своим “всё включено”? Не устал думать, что ещё положить на эту All Included скатерть-самобранку? Хочешь выглядеть порядочным в её глазах, что раз морочил ей голову весь этот год, то уж нужно довести всё до конца? А она, тогда в Литве, вела себя порядочно, играясь с тобой девять месяцев как кошка с мышью? Ты решил поиграть теперь уже со взрослой тётей в игру “доверие”? Или это переоценка по новой идеала молодости? Зачем тебе эта попытка разговора с прошлым? Над тобой всё ещё доминирует непреодолимое желание пробить пелену лет и всё-таки прикоснуться к ней? Даже в такой ипостаси, как она сейчас?

Что это? Любовь, которую ты пронёс через всю жизнь, или обида, нанесённая отказом тридцать лет назад? Что говорит сейчас в тебе? Жажда реванша? Бессмертие надежды? Ревность? Ненависть? Красное вино?

Спутница жизни и хранительница очага, она одобрит там, сверху, твою прыть? – Открыв прикроватную тумбочку, он долго смотрел на оставленные в память о ней очки – Может, по этическим нормам, мог бы подождать годик? Чьим этическим нормам? Её? Вдовы доктора Лисичанского? Своим собственным нормам, которые не нарушил ни разу после того, как вручил матери сыновей своих всё то, что предназначалось ей?

Подождать бы хорошо, а она там, на Земле Обетованной ждать согласна? Знать бы заранее ответ на всё это…Ну что, ковбой, иди спать. Программу наметил обширную. All Included… Скатерть-самобранка. Все включено. Аколь калюль.

После двух, без выходных, лет борьбы с её жутким раковым кошмаром, почва для бессонницы стала пересыхать довольно скоро после похорон. Он вернулся к своему обычному безопасному снотворному – получасовым телепередачам о выборе недвижимости в разных частях Америки. К двадцатой минуте просмотра рука либо дотягивалась до пульта, и последним вечерним усилием нажимала на кнопку, либо утром, первое что видели его глаза, был всё тот же канал «Домоводство». Выбор квартир и домов на экране сегодня упорно отказывался выдать ему желанный результат. Недвижимость была уже выбрана три раза; в Аризоне. во Флориде. на Карибах… Сон упрямо не хотел слышать его безнадёжный клич.

Он спустился вниз на кухню. Он прибегал к этому только в крайних случаях. Когда уж совсем было плохо, сон отказывался подходить к кровати, а завтрашнее утро требовало во что бы то ни стало нести жизненный груз на своих плечах. Этот метод ему вручил психотерапевт, которого он посещал во время её болезни:

– Забудь всё о чём мы говорили здесь. Выпей немного водки. Подожди минут пять и, потом… вот эту таблетку. И главное старайся. ни о чём не думать.

Выловив из морозных недр первый компонент забвения, он прошёл в гостиную и подсел к ней к чайному столу. Большое фото, выставленное год назад по её просьбе в «Одноклассниках», смотрело на него из-под слабой защиты тонкого стекла. Пробивая линзы её очков, его глаза брали патент на машину времени.

Пальцы долго отрешенно крутили между собой обнадеживающий белый кругляшок. Холодная влага от запотевшей четвертинки на ладонях противно отбрасывала опять назад, в реальный мир. Поднявшись наверх в спальню, он свернул пробку с плоской бутылочки…

Аэропорт Ньюарк.

Зона прибытия международных рейсов

Он стоял, прислонившись плечом к киоску сувениров и держал в руках букет цветов. Шипы свежесрезанных роз больно кололи руки; один укол всё ещё продолжал немного кровоточить.

…«Да перестань ты так волноваться, – бубнил он мысленно заученную с утра мантру, – .В конце-то концов, сколько тебе лет, что за бред, что с тобой?».

Нервное пережевывание жвачки помогало ему лишь отчасти.

…«Выплюнешь, когда появятся первые пассажиры, первые прибывшие в проёме выхода», – говорил он себе. Перевод взгляда с табло на этот проём, назад с проёма на табло выдавал окружающим всю нервозность ситуации.

…«Впрочем, а кто за мной сейчас наблюдает, – повторял он?.Успокойся».

Первые, как обычно, инвалиды в колясках. Американская бабушка с кислородными трубочками в носу. Её муж с чемоданчиком на колёсах рядом. Несколько религиозных пар с кучей детишек. Стая израильских студентов по обмену.

…«Что это был за боинг? Сколько в нём пассажиров? Забыл посмотреть дома. И..? Нет, не она. А вот эта там вдали? Нет.

На рейсах из Израиля всегда много брюнеток. Дыши глубже», – опять повторил он в своём сознании, пытаясь следовать собственному совету.

…«Бред какой-то. Сколько ещё ждать?»

Нервно втянув в себя воздух, он поправил воротник рубашки. Тупо уставил взгляд в пол, копошась в каких-то своих, таких далёких мыслях. Снова посмотрел в проём выхода прибывших. и такой знакомый холод по спине ударил в мозг пульсирующим, поглощающим всё внутри порывом.

…«Что?! Совсем ничего не изменилось во мне в восприятии её за!.. Зачем они так тщательно натёрли здесь полы!?»

Сгусток бешеных к ней чувств вынырнул из пыточной камеры воспоминаний, отчаянно глотая воздух, который он пытался не пускать туда столько долгих лет. Приближаясь неотвратимо, она катила чемодан уже метрах в десяти, не давая его оторопи уронить цветы на пол.

Всё та же походка, те же глаза, и тот же жест указательного пальца правой руки, поправляющего очки на переносице, когда их не надо поправлять. Жест, чтобы скрыть волнение и неуверенность в себе. Тридцать лет, разделяющие их во времени, растворились в торопливом аллегро каблучков не совсем удобных туфель:

– Ну, здравствуй!

– Здравствуй!

– Оронов, ты вроде тогда повыше был.

– А ты вроде не носила таких каблуков тогда. Это тебе, – он сунул ей в руки букет роз.

Приложив свою щеку к её лицу и вдохнув запах духов за ухом, он каким-то импульсивным, бесконтрольным движением стащил с неё очки и впился в её губы, не оставляя ни ей, ни себе места для маневра.

– Ого!! Оронов, да ты делаешь успехи!!!

Он улыбнулся, втянув влагу в носу с усмешкой. Хохотнув нервозным смешком, она оставила ещё один влажный дежурный след на его щеке:

– Псс.

– Это все вещи?

– Все, ты же сказал, что всё остальное будет включено! – Такие знакомые ему взгляд и улыбка уже начали творить с ним такие не понятные ему с ней чудеса. Он был снова в своем сакральном месте – между подъездом и видом, из того самого, которое он так и не смог забыть, окна: