– Будешь? Правда, стаканов нет.

– Почему?

– Я всегда пью один и из горла. Сам с собой разговариваю, ругаюсь, спорю. И главное – знаю норму, а компания, это еще по одной, и еще, беготня до утра по хачманам, запой на несколько дней, звонки с работы, последнее китайское и так далее…

Она протянула руку:

– Давай.

В панельке в окнах зажигали огни, яркие квадраты пылали одинаковыми вертикалями, это окна кухонь. Люди приходили с работ, перемещались из комнаты в комнату, шевелились тени за занавесками. Мы как будто смотрели в огромный телевизор. Диана разговорилась:

– Как-то я жила в Ленинграде, снимала комнату в коммуналке. Примерно, вот в таком же доме. Соседи с Украины были муж и жена, на рынке работали. Единственный выходной у них был – понедельник. Нахерачатся горилки, муж потом ночью ходит по коридору, курит и все – хуй ты угадала, ага, хуй ты угадала. И так до часу ночи. А утром орет – Инна! Меня крепит… Как-то выхожу на кухню, Инна эта сидит грустная, я – приветики, доброе утро. А она печальным голосом – по-моему, Борода голубой. Это муж ее. Когда ебались, говорит, я ему палец в жопу вставила, он сразу заверещал и кончил, ты только никому, это же по секрету, понимаешь?

Мы с Дианкой смеялись, люди в окнах оборачивались на шум, смотрели на улицу, но нас уже не было видно в фиолетовом тумане сумерек.

– Не представить тебя в коммуналке, – говорю, – и города такого давно нет – Ленинград.

Мне показалось, она, резко сменила тему:

– А чего до тебя цыгане вчера доебались?

– Картошки не хватило по пять рублей.

– В прошлом году они на каждом углу совали всем в руки какие-то монеты, большие такие, как овсяное печенье. Предлагали просто посмотреть, типа вот нашел на огороде, что делать не знаю.

– Где-то лоха кинули, наверное, и пошло-поехало. Как-то в Питере я…

Она перебила:

– Пошли на автобус.

– Зачем?

– Покажу кое-что.

Мы приехали в наш торговый центр, поднялись на третий этаж, где фудкорт и синема, заняли столик у стеклянной стены.

– Ну?

– Сейчас.

Диана искала кого-то глазами. За окном грохотала магистраль, бесконечный поток железа на колесах…

– Смотри.

– Куда?

Сначала был протуберанец чего-то неестественного… Потом я увидел узбечку уборщицу совсем молодую. Она оглянулась.

Никогда раньше я не видел таких глаз божественной, фантастической красоты. Ни в кино, ни в Интернете. Она елозила огромной шваброй по полу, мироточила сексуальностью, и тут же, мгновенно, даже в этом своем нелепом скафандре с буквами «клининг» на спине, стала непоколебимо желанной до судороги.

– Хуясе, – говорю.

Диана предложила:

– Давай ее выебем.

Я захихикал, как дурачок.

Когда вернулся из туалета, Дианы не было, красавицы тоже, вместо нее две старухи в резиновых крагах убирали со столов. Одна зыркнула, я в замешательстве извинился. Эскалатор повез меня вниз…

У Дианы на работе был друг, охранник по имени Влад. Тоже странный тип, никогда ни с кем не здоровался, если это было совсем необходимо, он мрачно приветствовал – злое утро. Когда входил в столовую, говорил – чтоб вам всем блядям подавиться. Душевно, без злобы, как приятного аппетита пожелал. Все отвечали дружно:

– Спасибо, и вам того же.

Я часто видел их возле курилки, они стояли, о чем-то трепались, хоть и не курили. Я нервничал, а со мной, значит, привет – пока. Вряд ли они были парой, тридцать лет разницы, как минимум. Может, родственники, но будет ли дочка «светить» таким папой…

Я тоже работал в охране пятнадцать лет назад, только вернулся с армии, пошел по объявлению в газете «требуются в ЧОП». Нас было по десять человек в смене, работали сутки через двое. Предприятие охраняли большое, четыре проходных со шлагбаумами и пост на складе. Работники, как и во всех ЧОПах – бестолковые и никудышные обалдуи, разумеется, законченные алкоголики. Были и пенсионеры (дома скучно, помочь сыну с кредитами, я еще молодой), старички, почему-то уважительно относились к униформе, даже в метро на работу ездили в этих нелепых куртках, расшитых шевронами и надписями «секьюрити». Через плечо на ремне «мужская» сумка, в сумке жирный том Бушкова или Лукьяненко и банка с помоями на обед. Именно с помоями, я заебался проветривать нашу каморку после приема пищи своих напарников. Запахи этих сволочей их прелых носков и смрадного дыхания, преследовали меня повсюду, на всех постах.

Еще в охране живут чудаки. Нет, не в торговых центрах, где стоят на страже собственности господа в костюмах и с лицензиями, суровые и ответственные, не прошмыгнет и мышь! Чудаки живут в стеклянных будках метр на метр, какие были у нас, где можно спокойно заниматься своими делами, читать, например, или писать самому. Если дедушек и обалдуев больше никуда не берут, чудакам деньги не нужны, главное для них это свободное время и спокойно заниматься своими делами на рабочем месте. Один толстяк с нашей смены, веселый и говорливый с рваными между ног штанами, ходил на работу с чемоданчиком типа «дипломат». Такие чемоданчики раньше таскали учащиеся ПТУ и институтов. Однажды, он ушел на пост, я остался в нашей каморке один. Здесь мы обедали, отдыхали ночью на топчане (спать ночью нельзя, отдыхать можно), здесь же стояли шкафчики с личными вещами. Я не выдержал мук любопытства, открыл его «дипломат». Внутри лежало много предметов: пионерский галстук, завязанный в узел, голубая пилотка со значком тоже пионерским, голова куклы и много-много вкладышей от жевачек «лов из…». Еще какой-то мусор, я не стал разглядывать, захлопнул «дипломат», поставил его на место. Ебись ты, провались. Я стал избегать этого добрейшего пузана, ворочался на топчане, не мог заснуть, зная, что он где-то рядом.

И был поэт, самый настоящий. Тоже толстый, только очень надменный.

– У меня полторы тысячи стихов, – говорил он и смотрел на меня, как на перхоть. Он являлся действующим лауреатом чего-то там, и «сенатором» на каком-то сайте. В интернете только начинали расцветать все эти кладбища графоманов типа прозару, стихиру и прочие.

Через полгода я уволился, маленькая зарплата, и еще, почти каждое утро, в выходной – звонок оперативного дежурного, как я проклинал тогда свой новый мобильник. Надо выйти, один под машину попал, у второго папа повесился, у третьего бабушка рожает, и так далее, каждое утро, что-нибудь новенькое, алкаши чортовы. Никакой личной жизни.

Такие вот воспоминания об охране. Ничего не изменилось, только вместо томиков макулатуры, тупорылый «тик-ток», а так те же лица, те же черти, сидят, хихикают в свои телефоны.

Влад отличался от своих коллег, одевался не так, например, джинсы «Lee» старые, с великолепным изломом, вероятно, даже «made in USA». Диковинные ботинки, не этот попсовый «доктор мартенс», какие-то хрен поймешь, со сложной шнуровкой. Мне, как старому кишкоману, было очень интересно. Ведь все трудящиеся одеваются в «московский» ширпотреб, кто по-пижонистей в «Спортмастере», элита носит «секонд-хенд», но и хорошего «секонда» не найти. Надо там работать на этих «раскладушках», а лучше ехать в Хельсинки.

Влад ходил в столовую с Дианой и Наташей с инфостойки, эту бабу я ненавидел. Она как-то на собрании сказала – а можно сменить музыку в торговом зале, на что-нибудь приличное, например – шансон. Дуру, конечно, засмеяли, но я запомнил. Еще она говорила по матюгальнику смешные слова. Например:

– Сегодня в нашем гипермаркете скидка двадцать процентов на виски и шампанскии…

Или:

– В отделе рыба свежая барабулька и каракатица…

Иногда, Диана звала меня, я с удовольствием шел с ними, мне нравилось слушать их треп. Что-то доказывал обычно Влад.

– …Не знаю, наше кино не смотрю, ибо все фальшак и подъебура. Не верю не единому слову, все живут в белоснежных квартирах с кожаной мебелью, главный герой, конечно же, айтишник, других профессий не существует, у каждой бабы своя турфирма или салон красоты. И снято той же камерой, что и реклама, скорее всего одним и тем же клипмейкером. Блядь, десять раз повторяют одну и ту же фразу – будем решать проблемы по мере их поступлений, и это дибильное словечко – огонь…