Из забвения меня вернул голос Иосифа.

– Что уставился, Камнев? Сейчас сам так будешь.

– Уже?! Иосиф Серафимович, вы уверены?

– Не волнуйся, – он подал мне смычок, – по открытым струнам поводишь, потом простую песенку.

Как же стыдно мне было неумело держаться за широкий конец и подчиняться преподавателю. Иосиф снова меня передразнил, и я понимал, за что. Затем он отдал мне мою махину обратно и стал поочередно называть ноты.

– Ре, ре, ля, ля, теперь первым пальцем сюда. Нет, Камнев, так высоко. Вот, другое дело. Соль, соль, фа, фа, ми, ми, ре.

Я чувствовал себя словно птенец, украденный из гнезда. Словно ребенок, не знающий алфавита, которого заставили читать. Смычок стал моим персональным дьяволом. До этого момента я никогда не пребывал в такой ситуации, чтобы держать пальцы в подобном положении, положение это казалось чудовищно неудобным и нелепым. Я мог сравнить Иосифа с моим палачом, себя же с неудачливым наследником трона, павшим под революцией и ожидающим мгновения, когда голова слетит с плеч.

Добрый десяток минут он повторял одно и то же и указывал мне на места на грифе. Я чувствовал, что вспотел от стараний. Ангел пиликал на заднем плане, дожидаясь, пока я уйду.

Иосиф отошел, достал из своей стопки лист и написал на нем четыре ноты с их названиями.

– Это открытые струны. Будешь учить. На обратной стороне описание отдельных частей инструмента. Держи. Урок окончен. Повторяй песню.

Я собирал свои пожитки.

– До свидания, Александр Палыч, – он съязвил.

– До свидания, Иосиф Серафимович, – бросил я и направился к двери.

Серенада лилась мне, прощаясь со мной.

Дома я поспал, наспех поел и принялся за казавшуюся мне издевкой композицию. Слава богу, что я запомнил примерное место, куда ставить левую руку. Смычок колесил направо и налево, издавая скрежет.

У Кеши был слух, это мне не повезло. Я знал наверняка, что не попадаю, и не представлял, как же попадают по грифу без ладов. На гитаре в школьные годы все было гораздо проще.

В комнату зашла мать с бокалом в руке.

– Саша, это ты играешь? Я чуть не подавилась. Играй по нотам, – она икнула.

– Стараюсь, мам, – я посмотрел на нее сожалеющим взглядом.

– Ну-ка сыграй мне что умеешь.

Я с гордостью завел свою новую руладу. Ре, ре, ля, ля, си, си, ля. Мать меня остановила.

– Кем ты надеешься стать? – Она заплеталась. – Нет никакого шанса, что ты будешь лучше, чем твой мертвый братец. Хочешь играть моим внучкам? Да они получат травму, если у них будет такой отец! – Мать посмеялась, затем снова насупилась. – Саша, ты хочешь быть лучшим? Тебе придется забыть про еду и сон. Буду честной – я не вижу тебя на сцене. И вообще, уже пора спать.

– Мам, – я встрепенулся, – я уверен, мы найдем Кешу, и я еще с ним посоревнуюсь.

– Ложишься? – ее тон слегка повысился.

– Ложусь.

Я положил футляр на комод у кровати. Пока засыпал, вспомнил про лист с открытыми струнами и достал его. Пустые кружки на полосках. Соль, ре, ля, ми. Пока я смотрел на эти четыре пометки, думал, насколько тяжелым будет мой путь.

-

Мне приснилось, что я уже неплохо играю. В конце произошло что-то еще, но я не запомнил.

В шкафу мне попалась нотная тетрадь Кеши. Я решил посмотреть ее, когда приду домой.

Я выучил открытые струны, пока ел завтрак. Оделся и пошел на очередной урок.

Иосиф опаздывал, поэтому я начал читать книгу, которую всегда ношу с собой. Я подпрыгнул, когда он заявился. Он забежал в гардероб, записался в неведомую книжку и вышел ко мне.

– Здравствуй, Камнев. Пойдем.

Мне пришлось мчать за ним. Мы оказались у закрытой двери, которую он отпер ключом.

– Александр, – он был навеселе, – вы знаете, как они зовутся?

Я понял его и выпалил подряд четыре ноты.

– Верно. Сегодняшняя тема – первая позиция. Ты догадываешься, что это значит?

– Первая позиция? – Я надеялся угадать. – Иосиф Серафимович, вы сейчас о политике?

Знакомое гоготание вновь ранило мои уши.

– Лопну со смеху! Камнев, доставай уже, – он хлопнул по моему футляру. – Сейчас разберемся.

На этом уроке я узнал, что позиции – это когда левая рука находится на разных местах грифа. Иосиф дал мне ноты первой и сказал, что она самая простая, затем показал, сыграв.

Прошло минут двадцать, пока я терся с интонацией, которая мне не давалась, и ангел снова посетил меня, когда время стало казаться мне вечностью. Она играла что-то яркое и быстрое несколько раз, несколько, потому что Иосиф поправлял ее. Я послушал немного и настало время мне уходить.

Она бросила на меня быстрый взгляд и схватилась за бок.

– Ой, Иосиф Серафимович, у меня что-то печень сдает! Я могу уйти пораньше?

– Издеваешься? Мы только начали. – Учитель глянул на часы. – Ладно, тарантеллу дома сможешь выучить. Без меня справишься?

– Постараюсь! – Она посмеялась и начала складываться в футляр.

Я решил сесть в предбаннике школы и почитать лист с первой позицией. Не заметил, как начал рассуждать вслух.

– На первой струне есть нота под названием до, на третьей тоже есть нота до. Эта нота уходит в другую октаву, октава – две ноты через восемь, и, так как их всего семь, они повторяются.

Вдруг я услышал звонкий голос.

– Ну конечно! В музыке все логично. Это целая гармония!

Я поднял глаза. Ангел пришел ко мне.

– Здравствуйте! – Она звучала подобно колокольчику. – Вы со мной учитесь. Как вас зовут?

Я застопорился, прежде чем назвать свое имя.

– Привет. Александр.

– А отчество?

– Зачем? И зачем на "вы"?

– Ну вы же старше меня, – она улыбалась.

Я неловко поерзал на скамейке и посмотрел на нее.

– Александр Павлович.

– Очень приятно, Александр Павлович! – Она протянула свободную от футляра руку. Я в ответ дал руку, которая не держала листок. – Я Саша.

– Очень приятно, Саша. Мы с тобой почти одинаковые, да? Только… Сколько лет ты играешь? – Я был готов к удару.

– Лет девять.

Удар пришелся смачно.

– Понятно, – я не подал виду.

– Студенты консерватории, быстро по домам! – раздалось рядом с нами. – У кого-то там печень болела!

– Бежим, Иосиф Серафимович! – Саша разлилась звоном и схватила свою куртку и сапожки.

Я последовал ее примеру.

На улице свежо. Слегка прохладно, но пальто меня спасает.