Енот болтался в его руке и выглядел полностью здоровым, даже лоснящимся. И даже шлейку, что смастерил для него Аластор, не потерял.

– Перлюрен! – вскрикнул Лу, сев на кровати. – О, синьор, тысяча благодарностей! Где вы его нашли?!

– Тысяча? – переспросил странный маг, обращая на него теперь чёрный глаз, а голубым глядя куда-то в окно. – Слишком долго, хватит одной. Перлюрен… хм… да, определённо, ему подходит. Его обнаружили в поварне. Он опрокинул бутыль с маслом, искупался в нём, потом залез в муку, потом – в патоку, и был пойман, когда добрался до хранилища орехов. Очень, очень способное животное! Чрезвычайно много успел! Полагаю, его спас ошейник. Повара увидели шлейку и закономерно решили, что зверь кому-то принадлежит. Но почему именно моему факультету? Хм… Не настолько мы безумны, чтобы держать енота! Хотя идея интересная, да…Так это ваш зверь?

Енот, завидевший Лучано, радостно верещал и рвался к нему, словно путешественник, после долгих лет странствий увидевший издалека родную землю. Или как приговорённый к смерти – за помилованием, что вернее.

Итлиец кивнул и сконфуженно пообещал:

– Как только встану на ноги, постараюсь возместить достойным синьорам поварам убытки и хлопоты.

– А, пустяки! – Странный маг махнул рукой, обтянутой жёлтым рукавом, и Перлюрен плюхнулся к итлийцу на постель.

Завизжав от восторга, енот кинулся к нему обниматься. Потом вцепился в ворот рубахи итлийца и замер, внезапно замолчав и только тихонько поскуливая.

– Он очень просил, чтобы его отнесли к папе, – безмятежно сообщил иллюзорник, насколько Аластор понял по цвету мантии. – Мои поздравления, сударь. Вы умеете выбирать… отпрысков. Не растеряйте это качество, ещё пригодится.

Так и не представившись, он вышел, оставив ошеломлённого Лучано, наглаживающего енота, и Аластора, которому впервые за долгое время захотелось рассмеяться.

– К папе? – приподнял он бровь. – Лу, неужели ты бесчестно поступил с какой-то енотихой? Как ты мог?! Хотя да, сходство заметное. Смотреть вы умеете совершенно одинаково! Ну и что ты будешь делать с этим… бандитто? – передразнил он выговор итлийца. – Идиотто… хм, енотто?! Оставишь себе?

– Понятия не имею, – улыбнулся Лучано обескураженно и очень искренне. – Но не отправлять же его теперь в лес. Всё-таки… боевой товарищ. Синьор Перлюрен дель Енотто…

И он опять погладил шёрстку приникшего к нему счастливого зверька.

Месьор ди Амбруаз, к особняку которого Грегора доставил уже фраганский экипаж, был немолод, невысок и напоминал героя сказки про оживший и укатившийся из печи круглый хлеб, только не пшеничный, как это положено доброй дорвенантской булке, а ржаной и при этом слегка подгоревший. Его тёмные волосы с проседью были заплетены в короткую косицу, чёрные глаза блестели из-под седых бровей хитринкой и откровенным любопытством, а тонкие длинные усы залихватски закручивались крупными кольцами. Грегора он принял в большом светлом кабинете, обставленном скорее удобно, чем роскошно, миленькая горничная тут же подала шамьет, сливки и несколько видов печенья. Грегор из учтивости пригубил горячий пряный напиток и тут же поставил его на стол, показывая, что предпочёл бы перейти к делу.

– Что угодно вашей милости? – любезно, однако без малейшего подобострастия поинтересовался фраганец, и Грегор почему-то вспомнил пройдоху Гельсингфорца.

– Гарнитур, – коротко бросил он. – Лучший, какой вы можете изготовить, и в самый короткий срок.

– Разумеется, – невозмутимо согласился фраганец. – Гарнитур для мадам? Для демуазель?

– Для девицы, – процедил Грегор, начиная раздражаться – какая разница, в конце концов? – Изумрудный. Полагаю, что-то вроде того, что вам заказывал лорд Райнгартен для своей супруги…

– Мгновение, месьор! – прервал его мастер, глядя так изумлённо, словно с ним заговорил стол. – Вы пришли к лучшему ювелиру моей прекрасной родины и желаете научить меня делать мою работу? Я не создаю копий! Нет! Никогда никаких копий! Покажите мне ту демуазель, что будет носить украшения, и я сотворю для вас шедевр. Таковы мои правила. Или ищите другого мастера, да-да-да, месьор!

– Любопытно, что мне помешает и в самом деле обратиться к другому мастеру? – сдержанно поинтересовался Грегор, неожиданно для себя забавляясь воинственной задиристостью фраганца. – У которого нет столь неожиданных и… нахальных правил?

– О, ничего, совсем ничего! – закивал фраганец, совершенно не обидевшись, даже с удовольствием. – Любой из моих драгоценных… о, каких драгоценных! коллег… сделает всё ровно так, как вы прикажете, ни одному мастеру на этой улице не откажешь в умении. Все заметят прекрасные украшения демуазель!

«Любопытно, – мысленно отметил Грегор. – Похвалить коллег так, чтобы осталось острое чувство подвоха? Для такого определённо нужен талант! Был бы месьор магом – белую искру у него определили бы безо всяких испытаний!»

– А что же увидят, если работу выполните вы? – уточнил он и столкнулся с прямым и серьёзным взглядом ювелира.

– Демуазель, – веско ответил фраганец. – Никто иной вам этого не скажет. Но поверьте, если глаз видит безупречную огранку, чистоту камня или изысканность оправы – это не шедевр, хотя работа может быть дивной. Истинный шедевр, когда драгоценность привлекает внимание не к себе, а к демуазель, и в их слиянии рождается новое совершенство.

Он отпил шамьета, и Грегор тоже взял чашку, стараясь скрыть возникшую неловкость. С этого ракурса он никогда работу ювелиров не рассматривал. Понятно, что украшения должны быть женщине к лицу, он сам именно так подбирал подарок Беатрис. Но… в этом подходе определённо что-то есть. Жаль, что выполнить требования фраганца нельзя.

– Я, кажется, понимаю… – проговорил он, снова ставя чашку. – Но боюсь, что познакомить вас и эту… демуазель невозможно. Во-первых, гарнитур должен быть сюрпризом. Во-вторых, сейчас демуазель нездорова, и к ней почти никого не пускают. А заказ в высшей степени срочный. Боюсь, я не могу даже показать вам портрет. Но у неё зелёные глаза и рыжие волосы…

«И веснушки», – вспомнилось вдруг, и у Грегора сладко защемило сердце. Все известные ему девицы неизменно скрывали этот маленький дефект, полагая его вульгарным, но Айлин даже в этом шла наперекор общему мнению. И эта золотая россыпь на лице и плечах ничуть её не портила! Даже напротив…

Он смущённо откашлялся, делая вид, что поперхнулся шамьетом, и наткнулся на понимающий взгляд ди Амбруаза.

– Рыжие волосы имеют десятки тонов, – нравоучительно произнёс фраганец. – И неверный выбор камней непременно станет губительным. Не говоря уже о глазах! Что ещё вы можете сказать об этой демуазель? Какова она? Каков её… темперамент?

– Она самая прекрасная девушка на свете, – с ужаснувшей его самого искренностью ответил Грегор и понял, что больше не может сказать об Айлин ничего. Любые слова применительно к ней – это всё равно, что описать солнце, сказав, что оно жёлтое и горячее. Проклятье!

– Разумеется! – подхватил ювелир. – В моей богатой практике ни разу не было случая, чтобы я делал украшения для какой-то иной демуазель! Не самой прекрасной на свете! Но всё-таки… хм…

Он посмотрел на Грегора, пошевелил густыми бровями, что-то напряжённо обдумывая, и наконец решился:

– Я сделаю вам очень редкое предложение, месьор Бастельеро! – произнёс он торжественно. – Я готов отправиться вместе с вами в Дорвенант! Покажите мне эту демуазель хотя бы втайне от неё, дайте услышать голос… О! Всего лишь несколько фраз, чтобы уловить особые оттенки души! И я сделаю вам гарнитур! Демуазель, покорившая сердце Ворона Дорвенанта… О, это должна быть интереснейшая работа!

«Ворон Дорвенанта? – растерялся Грегор. – Это он… обо мне? Так вот как фраганцы меня зовут? Хотя… ничего обидного. Даже логично, это же мой герб! Но как показать ему Айлин так, чтобы это не привлекло особого внимания? Впрочем, Архимаг я или кто?»

– Благодарю за предложение, месьор ди Амбруаз, – поспешно согласился он. – Когда вы сможете меня сопровождать?