Ни сном ни духом я не выдала того, что мысленно прощалась с ним, уезжая не зная, как на долго. Это было горько, потому что я соскучилась по нему, и мне жаль было снова расставаться, да и еще держать какую-то тайну от Соммнианса. Но приказ есть приказ.
Лежа на своей лавке в слепой башне, думала о том, что кончились мои сытные и теплые деньки здесь, подошли перемены. Что они принесут, куда уведут, когда вернемся? Хорошо, если по приказу - до первого числа нового года, а если нет? И почему я? Почему оружейник?
С этими мыслями и заснула.
Разбудил Домто, сын коменданта, принес одежду. Дал немного времени на умывание, и сказал, что будет ждать уже у ворот с навьюченными в дорогу лошадьми. Я собралась добросовестно - никаких личных вещей у меня здесь не было, потому все сборы заключались в надлежащей подготовке ценных карт. Загодя перебрала, аккуратно скрутила, обернув каждый толстый рулон чистой холстиной. А когда запрятала их в кожаные футляры, то хорошенько замазала горячим воском все швы и закрепила сургучными клеймами узелки. Теперь, даже если они упадут в воду, то не скоро промокнут, а уж обычные снег и дождь и вовсе не страшны.
Небо было еще темное, ночное. Постовых не было. Силуэты людей и лошадей были различимы только с близкого расстояния, а так я нашла их больше наугад - поблизости, уж заговорщики постарались, не горело даже маленького огня, хоть глаз выколи.
- Готовы? - спросил Домто, и без всяких напутствий приоткрыл ворота, выпустив нас в густые темные сумерки.
Почти сразу свежий воздух оторвал от нас запахи казарменного Неука. Почувствовалась влажность, предвещающая утренний осенний туман. Я ехала за Аверсом, отстав ненамного, и наслаждалась давно забытыми ощущениями большого пространства, которое пока еще было скрыто тьмой, но было разлито в звуках и прикасалось к коже невероятным своим размахом. О задании особо не думала, как и о людях, которые исчезли, но смутно меня грызло беспокойство за странность и скрытность приказа Ут-Фубера.
До самого рассвета мы ехали по широкому и безлюдному тракту, но скоро развилка, и мы свернем прежде, чем попадемся кому-то на глаза в светлое время. Оружейник со мной не заговаривал, да и я ему не докучала. Пыталась занять себя тем, что оглядывала пейзаж, приглядывалась к маленьким особенностям и пыталась описать все, что вижу словами точными, но не сухими, а как в книгах пишут, с песней.
Старик закашлялся, но снова закурил
И сел сутулясь на заросший камень,
И щурясь на огонь заговорил,
Глядя на то, как пляшет пьяный пламень:
Послушай. Сын, легенду-полуправду,
Я не спроста привел тебя к горам,
Где камни стали крепкою преградой
И болью били по босым ногам.
В уютном доме, в теплоте и свете
Жила она, не зная чуждых сил,
И вот, однажды, к ней примчался ветер
И о приюте в доме попросил...
Странно было вот так - не помнить своей жизни, но помнить наизусть строки из когда-то читаной книги баллад. Я оставила попытки воскресить свои воспоминания, даже нарочно занимала себя только насущным, чтобы не бередить сердце бесполезным мучением и не страдать от неизвестности. Но вот такие проблески случались - и я проговаривала про себя песню или представляла картинку перед глазами: осколки разбитого зеркала жизни, и они ни о чем не могли мне сказать. Не могли показать мне всей картины, или хотя бы дать имя.
Помню, как Соммнианс, пожалев меня по доброте душевной и приютив, не отдал меня на попечение своих лазаретных помощниц, а сам лечил и общался со мной. Он рассказывал, что глаза у меня были иные, чем у всех. Что выдавали во мне не простую горожанку или девушку деревенскую. Если бы не беспамятство, я бы могла наверняка назвать не только свое имя, но и титул! Более того, лекарь утверждал, что и ум мой отточен острее, чем у дам хоть и знатных, но не столь образованных, как то кажется про меня. Я только смеялась над такими его мыслями. Сомм показывал мне разные книги - я легко читала тексты, но не всегда понимала смысл написанного, от чего и радовала и расстраивала своего друга. Пытаясь выяснить, что за науки мне ведомы - медицина или астрономия, или искусство политики, сложения баллад, стало ясно одно - понемногу я знаю о многом, легко читаю и складываю, но чем-то особым не опознаю себя. Пока вдруг мне самой не попалась маленькая книжица в потертом переплете, которую Соммнианс привез с самого Побережья, купленную у торговца винами. Древний мертвый язык, на котором был написан этот трактат, не мог прочесть ни торговец, ни Сомм, но при королевском дворе эти книги ценились, и потому ее стоило беречь. Его могла прочесть я, и столь же легко, как и другие тексты.
- И о чем же этак книга? - с недоверием спросил Сомм.
- Жизнеописание одного вельможи, служившего при Аристе Втором и участвовавшего в войне. Сей муж отличился храбростью и смекалкой, отчего был приближен ко двору, награжден землями и стал супругом дальней родственницы короля. Многие мысли этого вельможи стали основой для военной науки в ведении битв или осад крепостей.
Тогда Соммнианс многозначительно хмыкнул, и ничего больше не сказал. Вот так постепенно раскрылось, что я знаю и помню языки - читаю на них, и говорю на тех, что еще в ходу в южных поселениях и восточных, знаю язык империи другого Берега, с кем мы сейчас и воюем, и знаю языки некоторых древних государств, чьи следы остались только в трудах научных, исторических и философских. Сомм, когда мы прибыли в Неук устроил мне настоящий экзамен в библиотеке, а потом познакомил с комендантом и устроил на службу.
- Привал? Не устала?
Голос оружейника вывел из воспоминаний. Солнце уже давно было высоко, мы ехали хоть и не спешно, но без остановки. Спина и ноги ныли от усталости, привыкшие больше к жесткому стулу, чем к седлу. Но я не просила о передышке, боясь показаться своему спутнику слишком слабой.
