- Не увидела.

  - Я с тобой сдружиться захотела и на извинения пошла, чтобы выгоду словить. Притереться в твой круг, напроситься в помощницы тебе, если уж наследник не выбрал, чтобы другим воздухом подышать. Поконтачить с Робертом, побыть рядом... ты мне нафиг сдалась.

  Первопричина была такой, в этом я Катарине поверила. Только ее признание сейчас и тон, с которым она произносила слова, отдавали тоской, раскаяньем и теплотой. Душевным откровением, настоящим открытием сердца и своих секретов. Вываливала все.

  - Не обижаешься?

  - Нет.

  - Бесят святоши, безгрешные такие, терпеливые и всепрощающие... только, мля, у тебя это что-то другое. Я преступница, хамка, эгоистка. А ты со мной, ничего, как с нормальной. Как с человеком, а не с помойкой.

  - У всех есть право быть такими, какие они есть.

  - И ты принимаешь? Ты мне такое право даешь?

  - А ты мне? Я меланхоличная и скучная страдалица.

  - Это правда. - Легко согласилась Катарина, и вызвала этим мою улыбку. - Знаешь, за что больше всего людей ненавижу? Ты совершаешь ошибку, а на тебя уже пожизненно смотрят как на говно. Узнают о слабости и тут же пяточкой отодвигают от своей тушки подальше, как грязь. Только не говори, что не все такие. У меня - все! Я других не знаю. Вот и пусть захлебнутся, сама всех первая дерьмом измажу, сама про всех все расскажу и на чистую воду выведу. Меня и так ненавидели, так теперь хоть на самом деле есть за что!

  Катарина со злым лицом уставилась на меня, стиснула зубы.

  - По первости думала, что ты воплощение таких безгрешных. Нежная феечка, чистоплотная, святая, с такими высокими моральными устоями, что прям... не знаю. Глазищи, как у святой из ратуши, на пол-лица. А тут вдруг раз, и нет. Можно не стесняться себя, ты не осуждаешь и свысока не смотришь. Рядом с тобой - свобода. Даже если ты, противная, сидишь и молчишь.

  - Ты тоже противная.

  - Это само собой.

   Передохнули. Катарина свои эмоции отдышала немного, а я свои. Не такие яркие, но удивиться было чему.

  - Почему ему не признаешься?

  Лицо у нее вытянулось, а глаза округлились. И через миг павильон гулко отразил смех Катарины. Она аж запрокинула голову и на перила рукой оперлась, чтобы удержаться. Хохотала истерично и искренне:

  - Ты серьезно?! - И снова несколько секунд смеха почти до икоты. - На фиг ему такая нужна? Я же не женщина, а собака дворовая, - любой про меня скажет, что я к первому встречному потянусь, только с улицы забери!

  - Это же не правда.

  - А кто поверит? Я девушка старательная, долго себя лепила. А за жизнь один любовник был...

  - Катарина...

  - А вот про это вообще заткнись. Не надо советовать. Я ведь по-настоящему Роберта не знаю, ни характера, ни привычек. Любить неизвестного и издалека гораздо проще и приятней. В моем воображении он любит меня взаимно так, как мне этого хочется, говорит то, что хочу услышать, даже сексом со мной занимается по моему вкусу. А в реальности? Не по рангу он мне. Где он и где я, доходит до тебя?

  - Нет.

  - Ну, и дура.

   Опять обе зависли в молчании. Я не обиделась на обзывательства. Своя правда в этом есть - мне не понять безответной любви и страха признания. В моем случае Юрген ближе к Катарине, а я на стороне Роберта. Тот живет себе и не знает, что в него влюблена пограничница.

  Еще немного подумав, вспомнив весь его представительный образ и "штормовую" ауру, подкорректировала вывод - или в него и так влюблены поголовно все женщины, с кем он имеет дело, и он об этом прекрасно знает.

  - Откровенность за откровенность? Или все-таки не тяну до настоящей подруги?

  Настала моя очередь раскусывать горошек перца и сглотнуть, прежде чем сказать вслух:

  - В начале года я ребенка потеряла. Врач пьяный. Сын у меня прожил несколько часов после родов, а меня спасли, только теперь никогда не смогу иметь детей.

  Катарина стала переминаться с ноги на ногу, крутить головой, а потом сказала:

  - И предохраняться не надо, кувыркайся без страха залета... мля... что я несу?

  Она отошла и натурально ткнулась лбом в шершавую голубую стену. Проскулила:

  - Прости. Я не знаю, что нужно сказать, что говорят в таких случаях... Жалко тебя. Жалко до боли. Не перевариваю я эти "сочувствую" и другую фигню... я даже представить не могу, какой это ужас для тебя, и для него. Прости за пошлятину, я не буду больше издеваться над тобой с Юргеном.

  Внутри меня трепыхнулось. Отдалось мурашками в руки и спину, защекотало затылок. Катарина логично решила, что ребенок - наш, мой и Юрки. Губы ссохлись и слиплись от волнения так быстро, что я не нашла силы разомкнуть их и уточнить, что он не отец. Не стала. Так сильно захотелось, чтобы это было правдой. Нет, я не желала Юрке страданий осиротевшего родителя, я желала себе чувства, которого не испытала тогда, давно - участия. Участия моего мужа и отца ребенка в том, что стряслась беда. От Петера ни тени сопереживания, а Юрка совсем недавно дал понять, что разделяет утрату. Он - чужой, Василек - не его крови, а все равно!

  - Катарина, не страшно. Я понимаю, почему ты так ляпнула.

  - Я идиотка.

  - Это правда. - Я вернула девушке ее же реплику. Без зла, а с улыбкой. Я хотела дать понять Катарине, что принимаю такие ее соболезнования, и пусть уже отойдет от стены. - Давай еще пять минут постоим тут и пойдем дальше? Меня от всех откровенностей аж потряхивает.