- Всю жизнь мечтала о такой штуке, но так ни разу и не осуществила ее. До этого вечера.

  - Мы празднуем твою удачу с работой. Если ты хочешь вернуться к стрижкам и там тебе понравилось, то за тебя!

  В креслах устроиться не рискнули - подставку фондюшницы с настоящим огнем расположили на стойке посередине, а тарелками заставили почти все пространство вокруг: две плошки с дроблеными орехами, одна с семенами кунжута и подсолнечника, одна с мелко нарезанными оливками и паприкой. Последняя с порубленной в крошку зеленью. Каждый кусочек, пока сыр не успевал застыть, можно было макать в добавку, чтобы та налипла, усложнив вкус, и потом отправлять в рот.

  - Сегодня отпразднуем, а завтра что? И ты не сказал - что твои мама с папой? Есть традиция приглашать их к себе или встречаться в кафе на день рождения?

  - Это в выходные. Завтра позвонят, пожелают счастья и здоровья, а в воскресенье уже позовем куда-нибудь. Домой приглашать не хочу. Отец, пока здесь жил со мной в начале года, раскритиковал все, что только можно в квартире. - Юрген непривычно криво сморщил нос, первый раз видела, что он так умеет, и цокнул языком. Не зло или с недовольством, а небрежно. - А завтра... Черт!

  Он дотянулся до анимо и сверился:

  - Я на пограничное дежурство подписался после смены в больнице. У Германа выходной выпадает только на среду, и я, не глядя на даты, согласился на ночную вторник-среда. Отменить?

  - Нет. Я погуляю немножко с вами, если не против. Давай дотянем сегодня до полуночи, поцелуемся и будем считать, что отметили - только начали на три часа раньше.

  - Без подарков?

  - А ты что-то купил?

  - Нет.

  - Тогда еще идея, - я отпила вина, и решила, что не в глинтвейне мне не слишком оно нравится, - думаем над этим, старательно думаем, а в одну минуту первого декабря, говорим - кто и что хочет?

  И Юрген осилил едва полбокала, - голод утолили но пить или есть больше, до отупения, не хотелось. Ничего не пропадет. Хлеб не испортится, сыр и добавки в холодильник. После ужина мы повалялись в креслах, и половину разговора я пересказывала первый день с ножницами в руках и пожилыми клиентами, половину болтал Юрген - как устроили сегодня в больнице проверку всему персоналу форс-мажорными обстоятельствами. А оказалось, что на ушах стояли из-за приступа аппендицита. На ушах, потому что он случился не у обычного жителя Сольцбурга, а у его мэра.

  - Пятнадцать минут осталось, ждем как в новый год...

  Он осекся, и я сразу поняла, почему. Юрген испугался, что упомянул, не подумав, не праздник а больную для меня дату. Годовщина смерти будет только второго января, но сами эти два слова "новый год" все равно вобрали беду целиком.

  - Извини, Ирис.

  - Не переживай, Юрка. Да, я не буду праздновать новогодние ночи, но это не значит, что теперь все украшения города, елки, реклама, надписи "С новым годом, с новым счастьем" будут у меня вызывать приступ горечи. И загонит в вину и депрессию.

  Так получилось, что в эту минуту мой тон был легче его и я больше говорила с утешением, чем он с испуганным сочувствием, что испортил момент. Я поднялась с кресла первая, взяла его за руку и потянула на себя:

  - Выключай все, и пошли в постель. Я о подарках хочу шептаться в темноте.

   Он поверил, что я не расстроилась. Как улеглись, сдвинули головы поближе и оба смотрели в экран, - Юрген держал анимо включенным, чтобы следить за часами.

  - Последние секунды... три, два, один... И-и-и? Признавайся, что надумала?

  - Юрка... подарок очень странный, предупреждаю. И это то, чего я очень-очень хочу.

  - Заинтриговала. Какой?

  - Подари мне обещание.

  - Слушаю и обещаю пообещать, как узнаю, что именно.

  Я чуть приподнялась и легла на бок.

  - Слова. Не замолкай, говори всегда столько же, сколько и с самого начала, как мы вместе. Даже если пройдет много лет, и будет стотысячный раз повторено "мотылек" и "люблю" и все-все те нежности и признания, что ты говоришь. Юрка, это так важно... так нужно. Ты щедрый, ты чуткий, я счастлива от всех твоих проявлений. А от слов - отдельно. Они как ветер для паруса, живительная сила для души. И... и даже для тела. Подари мне такое обещание!

  - Обещаю, моя Ирис! - Он внезапно подхватил меня за подмышки и затащил на себя, коротко целуя то в подбородок, то в нос, то в щеки и губы. - Обещаю, мой мотылек. Моя любимая, нежная и самая прекрасная девочка!

  Я засмеялась, подождала, пока он утих и устроилась удобнее. Чуть сползла обратно к боку, оперлась на согнутую руку, а свободной ладонью поправила ему за ухо залезшую на скулу прядь и погладила по свежевыбритой щеке.

  - Теперь моя очередь. Чего хочешь ты, Юрка?

  - Если так, то тоже - обещания. Вот именно этого, что ты сейчас сделала.

  - Не поняла.

  - Обещай, что всегда будешь касаться меня... как ты говорила? Всегда столько же, сколько с самого начала. Я с ума схожу от твоих прикосновений с тех пор, как ты впервые взялась за запястье и провела пальчиком по йодному рисунку на коже. С тех пор, как впервые тебя поцеловал и впервые ты положила свои ладони мне на плечи в ту ночь. Если бы ты знала, насколько меня будоражат твои касания. Разные. От нежных я становлюсь счастливым, от чувственных - возбужденным.

  Я фыркнула от смущения и прикусила губу. Узнать о подобном приятно. Хотела шепнуть искреннее "обещаю". Но Юрген меня опрокинул, навис сверху и поцелуем сбил готовность выговорить это слово. Сказал еще:

  - Представляешь, хоть близко, что ты натворила в последний раз? Своими пальцами, губами и... никогда не трогай меня языком, если не хочешь немедленной близости.