Ей вдруг стало жутко стыдно за свою слабость. Хорошо еще, что не грохнулась в обморок! Теперь ее и пушечный выстрел не подпустят к делу Густава! А ведь она совсем не впечатлительная! Просто укачало, наверное, в такси…

– Вытри лоб, ты испачкалась, – отец протянул ей платок.

Ему хватило такта не произносить вслух нечто вроде «Я же просил тебя держаться подальше!», но хватило и одного взгляда.

– Благодарю вас, мистер Клаусен и мистер Баккен, – с нажимом обратился Эдлунд к старикам-спортсменам. – Я рад, что увидел все своими глазами, мне было это важно. Понимаю, вы случайно засняли этот… – он замялся и сглотнул. – Этот взрыв, но иначе я бы так и не узнал… Спасибо.

– Да не за что, – густым хриплым басом отозвался тот, что покрепче. – Примите соболезнования…

– Всего доброго, – Эдлунд сунул руки в карманы. – Уже темнеет, мы и так задержались…

Он кивнул в сторону прокатной яхты, и Даниф, Сэм и даже эта ведьма Кошкина двинулись к причалу.

Мара сжала зубы. От обиды, досады… Да как так-то! Взять – и уехать? Густав погиб! Густав! Вы слышите, люди? Как вы можете плюнуть на все и ехать в дурацкую школу, чтобы там все хлопали новому преподу? Неужели вам все равно? И ничего не изменилось?!

– Мара, – настойчиво позвал Эдлунд. – Все ждут тебя одну.

– Да, я… – голос дрогнул, она прокашлялась и отвела взгляд, чтобы никто не видел, что она вот-вот расплачется. – Я хочу попрощаться с Густавом.

– Одна минута! – профессор положил на плечо Сэму, который явно хотел возразить. – Не заставляй меня принимать меры.

Вот как кивнуть, если слезы от одного движения могут пролиться? И тогда позор будет полным и несмываемым? Как сказать одно простое «окей», если из груди рвется рыдание? Мара молчала, надеясь, что это примут за согласие. Эдлунд вздохнул, и настойчиво повел всех за собой.

Она приблизилась к лодке. С трудом рассмотрела под сажей контур солнца. Удивительно, как он сохранился, если краска почти вся облезла или сгорела. Черное солнце. Теперь она увидела. Джо, что же с тобой будет… Судорожно всхлипнула, изо всех сил пытаясь удержаться. Мысленно подпирала руками и ногами шаткую плотину, но… Один щелчок. Словно внутри лопнула струна.

– Густав… – только успела шепнуть она. И полилось.

Плечи ходили ходуном, внутренности рвались и трещали по швам.

– Густав, прости… Пожалуйста, Густав… Ну как же так! Милый, добрый, Густав… Пусть все будет неправдой!

– Тише, тише, милая, – из-за собственных рыданий она с трудом разобрала чужой голос. Только ощущала спиной большую тяжелую ладонь.

Вытерла глаза рукавом, шмыгнула и обернулась: один из свидетелей смотрел на нее с жалостью и теплотой. Неужели чужой человек оказался более чутким, чем ее отец с дедом?

– Я… норм… В порядке, – выдавила она, собирая остатки эмоциональной плотины. – Мне просто… Мне его не хватает…

– Я понимаю, – пробасил старик.

– Они даже… Они не пускают меня! Не говорят ничего! Я что, ребенок? Я хочу знать, что случилось с Густавом! Он же… Он ведь нам всем был… Как такое могло?..

– Я не знаю, поможет ли это тебе. Но я могу переслать тебе видео. Ну, то самое… Только никому не говори.

– Правда?! – Мара стихла. – Давайте я продиктую номер…

– Мне долго возиться. На вот, – он неуклюже перенес вес с одной ноги на другую и вытащил из кармана какую-то бумажку. Старый чек, как оказалось. В другом кармане нашел огрызок карандаша, и Мара спешно нацарапала свой телефон.

– Я вышлю, – пообещал старик, и седой занавес его усов приподнялся, обнажая улыбку. – Не грусти, милая. Терять тяжело, но жизнь продолжается.

Он потрепал ее за плечо, и на долю секунды Маре захотелось обнять этого человека. Вообще-то она терпеть не могла, когда к ней прикасались посторонние, но сейчас было жизненно необходимо, чтобы кто-то обнял. А больше никто не рвался…

И все-таки она сдержалась. И выглядело бы это странно, и скандинавы любят личное пространство. И Сэм с папой потом весь мозг прополощут… Нет. Не маленькая. Обойдется.

– Спасибо, сэр.

– Да какой я сэр, – вдруг расхохотался старик-спортсмен. – Беги, тебя ждут.

Мара тряхнула головой и поспешила к отцу и остальным. И только взобравшись на палубу, обернулась и посмотрела, как мистер Клаусен, переваливаясь, шагает с другом к портовой кафешке. У входа задержался, вытащил что-то из кармана, и спустя секунду Мара услышала, как в заднем кармане джинсов что-то звякнуло.

Он выполнил обещание.

Включить видео на лодке рядом с Кошкиной, Сэмом и отцом было нереально. И Мара, мучаясь от нетерпения, вглядывалась в темный горизонт и считала минуты до встречи с друзьями. Она посмотрит вместе с Джо, Брин и Нанду – только так. И пусть индеец сам скажет, что именно совпало с его сном.

Нельзя сказать, чтобы взрослые так уж пристально следили за Марой. Они ушли в разговор, и даже Сэм, который Эдлунда недолюбливал и обычно держался подальше, теперь внимательно вслушивался. Не говорил, нет. Но ловил каждое слово.

И все-таки Мара не решалась вынуть телефон. Один просчет – и она лишится единственного ценного трофея, добытого за день. Пусть лучше все разойдутся по комнатам, кабинетам и домикам… Интересно, нового преподавателя поселят в домик младших зимних? Или и вовсе сделают куратором новичков?.. Да нет, какой из него куратор. Всю дорогу сыпал сомнительными комплиментами в сторону Кошкиной, и Мару не покидало ощущение, что она в одиночку умяла трехъярусный кремовый торт. Тошнило, одним словом. Неужели и правда восточные мужчины такие… Стоп. Араб, значит?

– А это не вас случайно арестовали из-за той истории с терроризмом?.. – ее чересчур громкий вопрос заставил всех замолчать.

– Мара! – одернул дочь профессор. – Это невежливо!..

– Бросьте, – широко улыбнулся Хуссейн Даниф. – Это был я. Ждал Густава, не мог дозвониться. Потом телефон сел… А тут журналисты. Пришлось устроить шведской полиции небольшой спектакль, и мне повезло, что мисс Кошкина принесла сменную одежду. Куда бы я без ее помощи с перевоплощением? Шведский офицер дался мне нелегко, и хорошо, что Татьяна раздобыла его волос, пока была кошкой. Я ведь могу называть вас по имени, Татьяна? Такая редкость, чтобы женщина была не только красивая, но и умная, как… – он понизил голос и провел рукой по волосам.

Причем непонятно было: они зализаны гелем, или просто засалились оттого, что он постоянно их приглаживал.

Мару передернуло, и она издала звук, похожий на «кххх». Словно пыталась очистить горло от прилипшего волоска.

– Мара! – снова возмутился профессор, но она закатила глаза и буркнула нечто, отдаленно напоминающее извинения.

Отошла к борту, облокотилась на перила, глядя в темноту. Нет, если отец назначит Хуссейна куратором, это будет фееричная глупость.

Тихие шаги за спиной предвещали нотацию. Мара не обернулась и даже не дернулась в сторону. От судьбы не уйдешь, да и с лодки никуда не деться. Можно было бы улететь, но тогда потом она бы не вылезла из наказаний до самого зимнего солнцестояния. Вздохнула и приготовилась выслушивать правила хорошего тона от отца или очередные опасения от деда. Но порыв ветра донес еле уловимый кошачий запах.

– Поговорим? – мягко спросила его обладательница по-русски.

– Вы? – удивилась Мара.

– Ну, нам плыть еще около часа, если не ошибаюсь. И я не хочу потерять это время зря. К тому же, еще один комплимент от господина Данифа… – Кошкина поморщилась. – И я верну его шведской полиции со всеми потрохами.

Мара фыркнула от смеха и почувствовала прилив симпатии к детективу из Совета.

– Не смешно, – потерла нос детектив. – Нюх – мой главный инструмент. И как я буду работать на обыске…

– Обыск? – Мара напряглась.

– А зачем мне, по-твоему, на остров? Я должна осмотреть жилье Петерсона, опросить всех, кто его знал. Долгая и кропотливая работа.

– Но почему вы все-таки уверены, что его убили?