Царсколевск? Сколько я ни крутила в голове это слово, оно ничего не захотело на себя цеплять, не вызвало ни малейших ассоциаций. Создавалось полное впечатление, что я его слышу впервые. Впрочем, как и кучу информации до этого.

– И как мне вас выписывать, Елизавета Дмитриевна? – вздохнул Владимир Викентьевич. – Вы же сейчас как ребенок малый, вас каждый может обмануть. И держать вас в семейной лечебнице Рысьиных я больше не могу, максимум – до завтра. Да и то…

Он махнул рукой, а я остро почувствовала, что у милого целителя из-за меня будут неприятности, даже из-за того, что я останусь тут до завтра. Но сегодня он меня в любом случае не отпустит, да я сама не стремилась выйти в пугающую неизвестность.

– Отдыхайте пока, Елизавета Дмитриевна, попозже я еще зайду.

Он уже направился к двери, но я остановила его вопросом:

– Владимир Викентьевич, если мои родители состояли в законном браке, почему я Седых, а не Рысьина?

– Звериные фамилии имеют право носить только истинные оборотни. То есть пойди вы, Елизавета Дмитриевна, в батюшку, были бы Рысьиной, но, увы, его способностей вы не получили, и поэтому вы Седых, как ваша матушка, светлого ей ирия. – Он изобразил в воздухе странную завитушку, явно не имеющую отношения к магии. – Поэтому в семье двух оборотней дети могут носить разные фамилии. Конечно, такие браки не поощряются, но бывает все.

– Лисьевы и Зайцевы? – невольно рассмеялась я.

– Именно, – подмигнул Владимир Викентьевич. – Или как в семье вашей подруги: Волковы и Хомяковы. Впрочем, Волков там всего один.

И он ушел, оставив меня переваривать невозможную мысль, что у меня есть подруга, умеющая превращаться в хомяка, а ее брат – в волка. Интересно, а бывают ли гибриды и как они выглядят? Мама дорогая, это точно сон!

Впрочем, долго размышлять мне не дали, поскольку представительница замечательного клана Хомяковых решительно ворвалась в мою палату.

Оленьку Хомякову, жизнерадостную голубоглазую девицу с толстенной пшеничного цвета косой, вряд ли бы взяли в разведку. Не потому, что она не имела второй ипостаси, как раз наоборот, с этим все обстояло прекрасно, во всяком случае по ее словам, а вот с умением держать язык за зубами – нет. Владимир Викентьевич успел ей сообщить, что я ничегошеньки не помню, поэтому подруга старательно заполняла пустующие места нужными и ненужными сведениями. Так, я почти одновременно узнала, что учитель по географии – зверь, хотя и без второй ипостаси, но по внутренней сущности – гибрид змеи и ехидны, а чтобы купить апельсин, Оленьке пришлось обегать половину Ильинска. Ильинск – это город, в котором мы находились. Как ни странно, я была уверена, что одна из лучших гимназий, о которой столь пафосно говорила отказавшаяся от меня недобабушка, столичная, а поди ж ты, нет. Наверное, на столичную у Рысьиных денег не хватило, вот и выбрали лучшее среди худшего, или худшее среди лучшего, или, как вариант, самое недорогое среди лучшего. Или просто на меня решили не тратиться, посчитав ненужным балластом.

Старательно обходя тему смерти моей мамы, о которой Оленька упомянула лишь в начале появления и не смогла сдержать слез, она почти непрерывно болтала, перескакивая с одной темы на другую, и выставляла на тумбочку кучу разнообразных горшочков со снедью, призванных накормить не меньше чем полный гимназический класс, о чем я не преминула заметить.

– Скажешь тоже, – хихикнула Оленька, заправив непокорную выбившуюся кудряшку за ухо, – нашим это на один зубок. Так, только размяться, и все. Да и то только Строговой.

– А Строгова?..

– О, – мечтательно протянула Оленька, – Строгова такая… – Она обрисовала руками силуэт, больше всего похожий на бурого медведя в преддверии спячки, когда тот полностью набрал жировые запасы на долгую сонную зиму. – Ее ни с кем не перепутать. Сама увидишь.

– Если увижу.

– А почему нет? Владимир Викентьевич сказал, что Рысьины твое обучение оплатили. Деньги гимназия никогда не возвращает, это в договоре прописано. Не хочешь же ты подарить деньги Булочке?

Оленька возмущенно посмотрела на меня, набрала в ложку какую-то кашу и ловко засунула мне в рот. Я совершенно не ожидала такой подставы. Все же слишком много времени прошло с тех пор, как я начала есть самостоятельно. Да и сейчас я открывала рот совсем не для того, чтобы в него что-то положили, поэтому, не дожидаясь следующей порции, невнятно спросила:

– Буфочке?

– Директриса же, – удивленно пояснила Оленька. – Ей жалованье платят из наших денег.

Она подготовила еще одну ложку и внимательно смотрела мне в рот, ожидая, когда я его опять необдуманно открою. Но поскольку я уже была настороже, встречи с очередной порцией еды успешно избежала, просто уклонившись в сторону.

– Учителям тоже платят из них же, – напомнила я. – Не надо меня кормить!

– Как это не надо? Владимир Викентьевич сказал, что ты должна хорошо кушать, чтобы набраться сил, – запротестовала Оленька, – так что давай не увиливай. Тебе еще сегодня к нам перебираться.

– К вам?

– Не будешь же ты жить одна? – Она потешно вытаращила глаза и задумчиво положила ложку с кашей себе в рот. К слову, каша была весьма вкусной, с мясом, и если бы мне дали ложку, вполне может быть, что от содержимого этого горшочка уже ничего не осталось бы. – Не переживай, с папенькой согласовано, в мою комнату поставят вторую кровать.

Я опешила:

– Это, конечно, здорово, но, во-первых, я ничегошеньки не помню: ни тебя, ни твою семью, ни учителей…

– Зато я тебя помню. Не буду же я отказываться от подруги только потому, что она меня забыла, – ничтоже сумняшеся заявила Оленька. – Я же тебя помню. Ты вот она, рядом, и ты моя подруга, а значит, я должна тебе помочь вспомнить все.

Говоря, она выразительно размахивала ложкой, потом решила, что та пустой выглядит несолидно, и опять набрала каши, задумчиво отправив ту в свой собственный рот.

– А во-вторых, у вас будут проблемы с кланом Рысьиных, если я вдруг у вас поселюсь.

– Ой, напугали Хомяковых Рысьиными, – весело махнула она рукой и запустила ложку в горшочек. Так, не поняла, кому принесли еду? – У нас и без того отношения не заладились, когда мой папа мою маму у твоего папы увел.

Не иначе как от неожиданности я отобрала у нее и ложку, и горшочек. Такие известия нужно встречать во всеоружии.

– Твой папа увел невесту у моего? – на всякий случай уточнила я.

Почему-то захотелось увидеть женщину, променявшую фамилию Рысьина на Хомякову. Правда, я почти сразу вспомнила, что фамилия у нее осталась своя, Волкова, но дети-то, дети – Хомяковы, а могли быть Рысьиными. Я даже немного оскорбилась за папу, которого променяли на мелкого грызуна.

– Не совсем так, – возразила Оленька, почувствовавшая мое настроение или просто огорчившаяся тем, что ложку у нее отобрали. – К тому времени твой папа уже разорвал помолвку и вовсю ухаживал за твоей мамой, но Рысьина-старшая не смирилась и делала все, чтобы не допустить ненужного брака и вообще вернуть все как было, поэтому обхаживала Волковых, чтобы те не торопились выдавать дочь замуж. Но тут маме пришлось срочно выходить за папу…

– Почему срочно? – заинтересовалась я.

Не совсем внятно, потому что каша как-то незаметно перекочевывала из горшочка туда, куда Оленька собиралась ее первоначально отправлять, но отвлеклась.

– Потому что Волкову за Хомякова никто бы не выдал, – пояснила подруга. – Но мы же Хомяковы! Мы проберемся всюду, где нас не ждут, и непременно добьемся поставленной цели, – закончила она оптимистично. – Кстати, ты помнишь, что почти помолвлена с моим братом?

– Точно не было такого! – Я поперхнулась от неожиданности, и комочки каши щедро усеяли белую тумбочку.

Чтобы я вышла замуж за Хомякова? Да никогда! Впрочем, я тут же вспомнила, что среди Хомяковых затесался один Волков, может, о нем речь? Но поскольку все равно ничего не вспоминалось, то и гадать нечего.