– Верно.

– Почему три?

– Что, простите?

– Почему именно три удара? – как и прежде без интонаций уточнил Прусков.

– Бог любит троицу, – ляпнул я зло, не успев подумать, что шутить с «внутряками» чревато.

– Вы принадлежите к одной из христианских конфессий?

– Нет, а мое вероисповедание имеет отношение к делу?

– Это будет решать комиссия. Так почему именно три удара, Антон Вадимович?

– Слушайте, я не знаю! Все очень быстро произошло, я, как вы понимаете, не особенно думал, просто делал.

– У вас была возможность в процессе защиты наносить подозреваемым нелетальные ранения?

– Боюсь, что нет. Их было двое, они были профессиональными военными, а защищался только я один. Гражданка Смирнова на тот момент была без сознания.

– Согласно заключению посмертного вскрытия, все удары были нанесены в сердце, то есть каждый из них был для подозреваемого смертельным.

А, вот оно что. Теперь хотя бы понятно, с чего он так прицепился с этими тремя ударами! Ну что же, имеется у меня ответ и на этот вопрос.

– Я находился в состоянии аффекта.

– Данное состояние официально зафиксировано?

– Кем? Подозреваемым мужского пола или подозреваемой женского пола? – я опять не смог удержаться от сарказма. И на этот раз, кажется, немного смутил председателя комиссии.

– По прибытию полиции и медицинских работников, – удосужился пояснить он.

– Не знаю. Дело у вас, я его не читал.

– Характер нанесенных ранений, а также тот факт, что все они пришлись в область сердца, говорит, что вы действовали обдуманно. Очень четкие и хорошо поставленные удары.

– Так и написано в заключении медэксперта?

«Валит! – мелькнула мысль. – Как преподаватель студента, про которого точно знает, что тот пил, гулял и безобразничал, но к экзамену не готовился. С чего бы? Личная неприязнь? Да я знать не знаю этого Прускова!»

Последующие вопросы «внутряка» показали, что в своем предположении я не ошибся. Он спрашивал про обстоятельства, приведшие меня в квартиру, степень знакомства с Кэйтлин, сложившиеся в коллективе УБОМПа отношения, но больше всего его интересовали именно нанесенные мной удары мужчине и следы удушения на шее женщины.

– Почему вы не использовали против подозреваемой женского пола нож, которым трижды ударили подозреваемого мужского пола?

– Она его выбила.

– Почему не прекратили удушение после того, как она потеряла сознания?

– Мы боролись, она сопротивлялась.

И так далее, и тому подобное. Причем каждый полученный от меня ответ приводил ко все новым и новым уточняющим вопросам, порой настолько вывернутым в плане логики и здравого смысла, что надо было быть совсем уж тупым, чтобы не понять, к чему меня подводят. К обвинению в превышении пределов необходимой обороны, вот к чему! Даже не будь я от природы (и благодаря профессии) подозрительным человеком, и то бы сделал вывод, что у председателя комиссии была такая цель с самого начала заседания.

Я на провокации не поддавался. Забыл о том, что умею шутить и ерничать, вычистил из речи сарказм и превратился в машину, отвечающую на вопросы сухо, лаконично и строго по делу. Никак не демонстрируя своего отношения к происходящему. Так прошло еще полтора часа, пока наконец мы не закончили.

– Спасибо за сотрудничество, – фирменной фразой «внутряков» попрощался Прусков. – Заключение комиссии будет передано вашему руководству в течение сегодняшнего дня.

Тут он позволил человеческим эмоциям появиться на лице голема. Улыбнулся.

– Нас просили рассмотреть ваше дело в приоритетном порядке.

Прозвучало очень двусмысленно. Так, словно речь могла идти и о просьбе Лхудхара, желающего чтобы с его сотрудником побыстрее разобрались, и чьей-то еще. Может, я себя и накручивал, но тут явно пахло заказом на мою голову.

Я кивнул. Не тратя времени на ответ, поднялся и вышел из кабинета. Едва оказался в коридоре, как за спиной скрежетнул в замке ключ. Сел на кушетку и крепко задумался.

«Судя по его вопросам, а главное – по тому, как он их задавал, будет большой удачей, если я отделаюсь неполным служебным соответствием, – выстраивались в голове соображения. – Прусков явно натягивает на превышение пределов обороны. И упирает на то, что я находился не при исполнении служебных обязанностей. На преследование по убийству они, конечно, не пойдут, но…»

А вот то, что шло в размышлениях после «но», мне совсем не нравилось. Потому что навскидку я мог вспомнить только одного фигуранта, которому было выгодно сделать мне гадость. То есть на самом деле таких людей (и нелюдей) было предостаточно, но среди них только один имел столько влияния, чтобы его просьба сделать Лисовому плохо трансформировалась в приказ.

Губернатор Руфи.

«Только вот он себе клятвой связал руки! – возразил я сам себе. – Не далее, как два дня назад, ты при этом присутствовал, помнишь? И шеф там же был, он подтвердил, что все прошло как должно».

После того, как Кэйт магией убила ухорезов губернатора, Лхудхар сумел убедить его, что худой мир лучше доброй ссоры. В том смысле, что сам орк, как и я, обязался молчать о темных делишках Рухефалиона, но только в том случае, если эльф оставит попытки меня убить или навредить каким-то иным образом. Договор этот скрепили магической клятвой, которая гарантировала его исполнение. И разошлись.

А теперь я отчетливо вижу руку губернатора в работе дисциплинарной комиссии. Значит ли это, что он сумел обойти договор?

– Вряд ли, – отмахнулся Агрих Дартахович, когда я спустя полчаса заявился к нему в кабинет и сообщил о своих подозрениях. – Эльфскую клятву невозможно обойти, иначе какая бы это была клятва? Скорее всего, наш ушастый друг просто предусмотрительно отдал приказ испортить тебе жизнь до того, как произнес нужные слова. Зная его, я в этом почти уверен.

Орк восседал за столом и выглядел очень усталым: белки глаз покраснели, шерсть на голове стоит дыбом, мундир помят. Ничего удивительного, пока я числился отстраненным, ему пришлось чуть ли не самостоятельно дело о «ритуальном убийстве» закрывать. Понятно, что у него имелись и другие подчиненные кроме меня, но кому из них он мог доверить правду? О том, что наемники действовали по приказу губернатора, например.

– А! Ну теперь-то мне сразу стало легче стало! – воскликнул я. – Клятва соблюдена, и мне ничего серьезного не грозит! Так, максимум обвинение в непреднамеренном убийстве!

– Скорее, рекомендация отправить тебя в отставку с выплатой пособия, – не согласился шеф. – Обычно «внутряки» предлагают именно такое решение. Они же тоже полицейские, цеховая солидарность им не чужда, что бы ты там о них не думал. Да и кому понравится, если они начнут за каждый рабочий прокол отправлять своих за решетку?

– Серьезно? Мне сейчас должно стать легче?

– Я что, твой психолог, Лисовой, чтобы тебе легче становилось? Я излагаю факты.

Не сказать, будто мне стало плохо настолько, чтобы в глазах потемнело, но неприятный холодок на загривке я ощутил. Начальник не шутил – дисциплинарная комиссия действительно планировала поступить именно так. Изучила мое дело, выяснила слабые его места и полноценно по ним отработала.

– А ему за это ничего не будет? – на всякий случай уточнил я. – В смысле, Руфи.

– Нет. Формально он не нарушал клятву. А за действия, совершенные до произнесения слов, он не может нести ответственность.

– Твою мать! Шеф, а вы…

– Воздействовать на них? – невесело ухмыльнулся орк. – Лис, как ты думаешь, почему комитет внутренних расследований вынесен за вертикаль подчинения аппарата региональных полицейских управлений? Именно для того, чтобы избежать подобных вопросов. Чтобы начальник не мог «отмазать» своего подчиненного, если ему в голову придет такая замечательная идея. Их руководство в Москве, а там у меня хоть и есть знакомые, но не настолько задолжавшие, чтобы помочь с этим.

– Секция формально тоже в вертикаль подчинения не входит, – напомнил я, понимая, впрочем, что Лхудхар прав.