Я с трудом вспоминаю своё прежнее имя, оно кажется мне совсем чужим – Алексей. Орфей же в древнегреческой мифологии был легендарным певцом и музыкантом, поэтом и философом, олицетворял могущество искусства, и это имя дал мне сам Август, случайно прочитав мои стихи и услышав, как я тихо напеваю какую-то затейливую мелодию. Тогда я лишился своего имени, которое получил при рождении. У меня не осталось ничего, кроме надежд на богатство и власть, которые нам когда-то обещал Август. Но с каждым годом эти надежды рассыпались в прах.
Если что-то случалось – например, нас начинали преследовать гвардейцы, каким-то образом узнав местоположение, или мы не могли перейти границу между государствами, то Август во всём подозревал нас, своих подчинённых. Он проверял каждого, допрашивал и заставлял рассказывать друг о друге всё. И нам приходилось подчиняться.
Моя жизнь не была сладкой, но была наполнена приключениями. Я полной грудью вдыхал аромат ветра и моря, когда начинался шторм. Я выходил на палубу и видел дельфинов, желая быть таким же счастливым. Когда наш корабль окружили киты, я единственный улыбался, хотя всех остальных поглощал страх. Я любовался маяками по ночам и переписывался с их смотрителями, используя азбуку Морзе и фонари, подплывая ближе и здороваясь со всеми, кого мы встречали в океане.
Я ненавидел Августа, ненавидел его приказы и наш образ жизни, но так любил приключения и океан, который мы пересекали вдоль и поперёк, останавливаясь у пристаней новых и новых городов, что не мог покинуть всё это уже столько лет. Только понимал, что однажды мне это надоест. А вернуться я уже не смогу.
Однажды я и правда чуть не предал всех нас, а Август уже не мог просто оставить меня где-нибудь в городе совсем одного, я знал слишком много. Так что он угрожал мне несколько недель подряд, а каждый раз, когда мы оставались одни, приставлял к виску пистолет и допрашивал.
Говорил, что если я ещё раз дам повод в себе усомниться, то не доживу до следующего дня рождения. А я чуть не сдал его гвардейцам – не специально, конечно. И тогда он начал относиться ко мне опасливо, серьёзно и до ужаса строго. И ту угрозу я, наверное, буду помнить до конца жизни.
Поэтому я думаю, что теперь Август начнёт преследовать меня в первую очередь, как только выйдет из тюрьмы – а он очень скоро сможет сбежать, я уверен. Поэтому мне ничего не остаётся, только бежать с корабля… Иначе я рискую потерпеть поражение в игре, которая началась, когда я дал клятву Хели. Хотя, по сути, рискую я в любом случае, и ещё не ясно, где сильнее.
Только вот пути назад уже нет. Корабля с берега больше не видно, северный ночной ветер забирается под кожу и заставляет дрожать от холода. Я медленно поднимаюсь с пристани и, последний раз взглянув на горизонт, покидаю это место. Может быть, навсегда.
За моей спиной целые километры, что я прошёл за эту ночь, не смыкая глаз. Но под утро всё-таки заснул на тёплой трубе рядом с трассой, а снились мне только кошмары – острые иголки от шприцов с растворами, способными убить за пару минут. Участвуя в битвах вместе с командой, я не раз просыпался на полу, когда многие мои коллеги всё ещё лежали без сознания – и всё из-за уколов, которыми соперники и враги «награждали» нас, имея целые вагоны такого оружия. У нас такого яда не было, хоть и планировали купить партию.
В полдень я остановился с торжествующей улыбкой, когда передо мной раскинулся город с многоэтажными зданиями, людьми, что сновали туда и сюда, машинами, заслонившими всю дорогу… Я скучал по оживлённым местам, ведь почти всё своё время проводил вдали от цивилизации.
Городской шум пьянил моё сознание, я готов был упасть на горячий асфальт и глядеть в немного дымчатое небо, где не видно так хорошо ни солнца, ни звёзд. А ведь я так привык к ним…
Я видел звёзды чаще, чем солнце. Я знал, как найти несколько десятков созвездий, мог говорить о Вселенной и значении каждого скопления звёзд сколько угодно, но собеседников для таких разговоров найти не так просто.
Разбиваться, разлетаться на маленькие кусочки – это каждый может. А ты попробуй собраться воедино снова. Жизнь – это не только безоблачное небо и ясное солнце. Звёзды летят через весь космос, чтобы человек мог загадать желание, думая, что так всё и должно быть. Мантии, даже самые дорогие, выцветают, корабли не всегда возвращаются из моря к причалам, люди, даже те, которые были для нас самыми дорогими, не всегда будут с нами. Но это жизнь.
Мой слух, отвыкший от шума, почти что обжёг визг тормозов и звук столкновения двух машин. Я обернулся, забывая, куда шёл. Чёрная машина, с первого взгляда не отличающаяся от всех остальных, начала дымиться, а рядом стояли ещё несколько – с разбитыми стёклами и бамперами. Я помчался к месту аварии, к той чёрной машине, потому что именно рядом с ней собралась небольшая толпа людей.
Голова девушки была закрыта её же волосами, но даже так я видел кровь на её лбу. Она упала, прижавшись к рулю, докторов и близко не было, хотя прошло уже достаточно времени, и я решился на то, чего никогда не делал.
Я осторожно взял девушку на руки и остановил ближайшее такси, направившись к больнице под пристальные взгляды тех, кто видел аварию. Врачи скоро должны были приехать, но кто знает, сможет ли девушка дожить до этого момента?
Пульс слабый, дыхание неровное, на свет не реагирует – на нашем корабле её просто унесли бы в комнату и оставили, но я не мог так поступить. Контрабандист, преступник, но людей я не убивал и не собирался.
Девушка выглядела сильной, но нежной – каштаново-золотистый волос еле-еле доставал до подбородка и был растрёпан на макушке, тонкие запястья, какие я видел только у детей, становились холоднее с каждой минутой. Бледная кожа придавала лицу аристократичности. Но пока я не вижу её глаз, не могу создать цельную картину, ведь глаза – это отражение души и нас настоящих.
В больнице у меня не потребовали документов, не спросили, почему я привёз девушку сам, а не дождался машины. Я только посмотрел ей вслед, а через минуту меня вытолкнули из больницы, крича вслед что-то о стерильности.
Теперь я снова один в большом городе. Оставалось только искать пути для выживания.
Август
Тяжело привыкать к такой жизни, когда в последние десять лет ты был свободнее северных птиц. Но ничего другого не остаётся.
Так я думал две недели назад. Но теперь всё иначе – мне вынесли смертный приговор. Через трое суток, на закате, меня казнят, и я больше не увижу ни ясного неба, ни яркого солнца. Не смогу с силой вдыхать чистый морской воздух, рассекать волны на корабле и управлять своей командой.
Сначала я вспоминал Мелиссу и нашу единственную дочку. Впервые я оставил девушку, когда погиб мой отец. Тогда я забрал деньги, что он сберёг для меня, купил фрегат и начал путешествовать. А через год вернулся к Мелиссе. У нас родилась дочь. Мы прожили вместе целый год, но я постоянно уезжал и не так часто, как хотелось Мелиссе, бывал дома. В двадцать лет я покинул её уже навсегда.
А вскоре образовалась целая преступная организация со мной во главе. Я боялся предательства больше всего на свете, а потому заставлял каждого клясться мне в верности. Я думал, что заслужу доверия от своей команды, но оказалось, что зря. Когда я входил, все замолкали и со страхом смотрели на меня. Когда я говорил, мои слова слушали, будто от них зависела жизнь. Мои приказы исполнялись под страхом смерти, а образы, создаваемые мной, насильно оказывались в головах всех остальных.
Мелисса с нашей годовалой дочкой Авророй не согласилась отправиться в путешествие со мной, а я, разозлившись, не оставил ей ничего, кроме воспоминаний и дома. Теперь, когда до моей смерти оставалось семьдесят два часа, я жалел о многом. Жалел, но не хотел бы меняться. Я люблю смотреть на лица, которые признают во мне правителя, люблю видеть в их глазах страх и желание подчиняться мне. Люблю то чувство торжества, когда замки, сковывающие незнакомого мне преступника, падают на пол, а он становится свободным. Быть на высоте, быть вне закона, не существовать для гвардейцев, но по-настоящему жить ради себя. Всего две недели назад всё так и было. Я и предположить не мог, что спустя немного времени буду безумно скучать по обычным разговорам с командой на палубе корабля, когда луна только появилась на небе.
