В сторону Серпухова, что на юге от Москвы, в ужасе шли от столицы другие танки, которые уже прошли через центр города и уже пробовали давить бессмертных красноармейцев, пока не поняли, что ничего не получится.
К вечеру на Ярославский вокзал откуда-то пригнали бронепоезд, с броневой башни которого неожиданно выступил Ленин:
- Гламу-р-р-р-ненько устроились контры, - непривычно сказал Ильич, но дальше, правда, говорил строго по тексту, - вся власть Советам, земля крестьянам, мир солдатам, - и так далее, по первоисточнику.
Утром второго дня началась национализация московских предприятий, а за городом живые крестьяне братались с бессмертными солдатами и матросами, и вместе жгли богатые коттеджи и без всякого суда ставили к стенке новых русских.
Аврора все-таки выстрелила, балтийцы прислали в Москву свой революционный привет и две только что сформированные дивизии из воскресших накануне матросов.
А тем временем в Москве красные отряды приняли за юнкеров президентский полк, миролюбиво повалили на землю живых солдатиков срочной службы, и дурно пахнущими ртами выспрашивали:
- Женский батальон, где тут у вас прячется, ну, бабы у вас эти где, эти пышные, с винтовками...
- Сами по году девчонок не видим, - оправдывались живые солдатики, опасливо поглядывая на внезапно пришедший к ним дембель, который с оскаленным ртом звал их почему-то не домой, а на баррикады.
Сам матрос Железняк прилетел в Москву из Питера в пустом пассажирском самолете, и прямо из Шереметьева его повезли в Кремль, у самых ворот сунули в руки старую гранату и новый автомат Калашникова.
- Гранату покажешь на входе только охране, - тщательно инструктировали легендарного матроса, - а дальше не срамись с этим старьем, с автоматом иди, вот тут несколько раз нажмешь, и все временные сразу начнут слазить, ну, помнишь, надеюсь, как те, первые слазили.
Вечером Красную площадь заполонили обманутые вкладчики и потребовали от нового правительства головы тех, кто их обманул. Это единственное требование было удовлетворено, и все разошлись, но подошли обманутые дольщики в строительстве жилья и тоже потребовали головы своих обидчиков, им тоже их отдали, чтобы разошлись. Массы обманутого народа потом несколько дней приходили на Красную площадь за головами, пока, взявшись за руки, к ним не вышли Каменев и Зиновьев, затравлено посмотрели на толпу, и честно признались, что голов больше нет, все уже свернули, и предложили народу расходиться. А так как народ был грамотный и уже просто так устному слову не верил, то во всех газетах напечатали объявления, чтобы больше за головами к Кремлю не приходили. Но еще потом долго отрывали ноги тем, кто наворовал меньше, чем на высшую меру, и еще что-то у кого-то отрывали, что и показывать никому нельзя.
А Москва оставалась еще в кольце врагов. Дивизия Чапаева без боя взяла станцию "Лосиноостровская" и гнала перепуганных милиционеров до Метро Бабушкинская, которое тоже бы взяли, но испугались турникетов.
В Перловке, на северо-востоке, прямо у МКАДа, верные старому правительству войска попытались остановить продвижение красных на север, но дрогнули, как только увидели на МКАДе людей в лаптях, похожих на бомжей, и распевающих во все горло знакомые до страха слова "Чтобы с боем взять Перловку, белой армии оплот".
К началу февраля все было кончено. В кремле большевики собрали всех лидеров современных партий, перед которыми выступил Ленин.
- А кто у нас тут, батеньки, кадетами из вас будет, - с историческим прищуром покосился он на представителей партии "Единая Россия", в рядах которой тут же зашептались, определяя свою политическую ориентацию.
- А эсерами кто у нас станут, - продолжил Ильич, - вот вы, товарищ Зюганов, нашу линию примите, или уклон возьмете, так добром, добром революцию не делают, моим именем столько прикрывались, а в музеях пулеметы заржавели. В деревнях народ одними сникерсами питается, богачи страну разобрали, а мы ее от этого рабства для Чубайсов что ли освобождали.
Анатолий Чубайс гордо звякнул наручниками и поднял на Ленина глаза:
- Мало я вашему Мавзолею, видимо, свет отключал, да попадись вы мне, в августе 1991 года, так....
- С контрами и разговаривать нечего, - перебил его вождь мирового пролетариата, - мою лампочку Ильича отобрал, все лампочки в моей стране на свой карман отвинтил, еще Маркс говорил, сейчас не помню что, но как только вспомню, велю расстрелять.
В этот момент с места подпрыгнул Борис Немцов, на руке которого камнем повисла Хакамада:
- Владимир Ильич, мы ваше правительство, конечно, не признаем и никогда не признаем, но ответьте, Путин-то где?
- Что, ребятушки, спохватились, думали, я царя второй раз в Свердловск в Епатьевский дом повезу, а вот вам дудки революционные, мы его в Германию оправили, в моем бывшем опломбированном вагоне, у него там Канцлер знакомый живет.
В зал при этих словах запустили журналистов, которые наперебой загалдели:
- Будет ли продолжаться первая мировая война с Германией?
- Отмените ли вы Брестский мир?
- Есть вероятность, что вместе с красными встанут из могил и белые?
Владимир Ильич непривыкший к такому поведению журналистов на несколько минут потерял речь и отозвался не сразу:
- Архиважной для нас задачей остается борьба за счастье простого народа, потому весь непростой народ нам придется снова расстрелять, - и тут же покосился на журналистов и представителей других партий.
.................................................................................
