Время камни собирать,

А не что попало.

Хватит принципы марать,

Поднимай забрало!

Мы идём в последний бой

За идею света.

Ты да я, да мы с тобой —

Пленники завета.

Зажигай же факела

Против тьмы кромешной,

Чтобы потекла смола

Из купели грешной.

Просто так не дарят рай —

Слишком он бесценен.

Не сиди, и не мечтай,

Если не уверен.

А уверен, так вперёд —

За мечту бороться.

Ведь тебя душа зовёт,

А она добьётся…

Не всё ещё написано,

Не всё ещё рассказано.

Не всё ещё бессмысленно,

Не всем ещё обязан я.

Не мне от жизни прятаться,

Не вам о ней заботиться.

У всех своя сумятица,

У всех своя околица.

Почём же нынче горести,

Почём же нынче радости?

Спросите свои совести:

Откуда столько гадости?

Простите, люди добрые,

Простите по-хорошему.

Мы братья-сёстры сводные,

Мы все здесь кем-то брошены.

И видимо-невидимо,

И жданно-неожиданно

Уже себя не видим мы,

Уже всё так обыденно.

Запретное на блюдечке,

Заветное развеяно.

Оно осталось в люлечке,

Оно уже потеряно.

Пока живём, надеемся.

Пока живём, меняемся.

И от надежды греемся,

И от нее стараемся…

Мне перед временем не стыдно,

Хотя по-разному я жил.

Но в целом всё-таки обидно,

Что я в себя его впустил.

Оно пестрит хамелеоном,

Не успеваешь привыкать.

То мАнит дух фантомным троном,

То хочет жёстко в грязь втоптать.

Без времени весьма уютно —

Как в сказке в коконе своём.

В нём безмятежно абсолютно

И бури мира ни по чём.

Ты сам с собой, ты настоящий.

Свой мир не кинет, не предаст.

Сидишь себе в сознанье зрящий,

И ешь его за пластом пласт.

Вокруг снуют смешные люди,

Лопочут громко о делах:

Кто о проблемах, кто о чуде,

А ты живёшь в своих мечтах.

Они реальней яви мира,

В них нет грехов и неудач.

В них не творишь себе кумира,

Сиди себе, твори, чудачь.

Но раз рискнул, то и не стыдно —

Я не кидал, не предавал.

Бывает иногда обидно,

Что этот подлый путь избрал…

Я хотел бы писать о берёзах,

О природе великой страны,

Где исполен чудес даже воздух,

О цветущих красОтах весны.

Я хотел бы писать о прекрасном —

О любви и свиданиях с ней,

О романе красивом и страстном,

Он, конечно, всем людям нужней.

Я хотел бы писать про свой город,

И о гордой его красоте.

И о том, что мне чудится шёпот

В древних зданиях, в каждой стене.

Я хотел бы писать об уюте

В нетревожной и доброй душе,

Что по каждой прожИтой минуте

Не скучает запойно уже.

Но любовь, как природа и город,

Затмевается тем, что сильней —

Я давно ощущаю лишь холод,

Что исходит волной от людей.

Я замёрз в этом мире коварства,

Мне не хочется больше здесь быть.

Эти муки промозглого царства

И меня заставляют остыть.

Мне приходится чувствовать это,

И приходится часто кричать:

«Дайте, дайте же люди мне света,

Чтобы мог о хорошем писать»…

Кажется всё мной написано,

Кажется всё мной рассказано.

Как на шампур всё нанизано,

Маслом на жизнь всё намазано.

Но не добраться до главного,

Не дорасти до заветного.

В прелестях боя неравного —

Смерть любопытного смертного.

Что же тогда мы все маемся

В поисках истинной истины?

Что же по мыслям скитаемся

Будто из неба отчислены?

К счастью идём по головушкам

Тех, кто достоин прощения.

Дочери Софьи – все вдовушки,

Но отказались от мщения.

Что же мы рядимся в светлое,

Коли черны по деяниям?

Сверху всё наше – заметное,

Все мы равны пред закланием.

Тленным душа не насытится,

Сколько не жри окружающих.

Только лишь тени возвысятся

В людях печаль умножающих.

Где бы набраться той смелости,

Чтобы под маски заглядывать?

Как же добраться до зрелости,

Чтобы себя не обманывать?

Заплетаются мысли и ноги,

Я полжизни уже прошагал.

В этой трудной, но нужной дороге

Много разных историй познал:

О любви сквозь горючие слёзы,

О предательстве лучших друзей.

Не бежал от безрадостной прозы,

Распивая с людьми всех мастей.

Сам любил глубоко и беспечно,

Ненавидел и рвал, и метал.

Много раз с фатализмом по встречной

Против правил по жизни летал.

Знал блаженство и ведал печали,

И в компаниях был одинок.

Было время, все чувства молчали,

Но ожить и идти дальше смог.

Опускались в бессилии руки,

А затем был душевный подъём.

Задыхался от траурной скуки,

А потом балагурил шутом.

Я плевал на людские законы,

После долго сгорал от стыда.

Под царями расшатывал троны,

Сам на них восседал иногда.

Заявлял о презреньи открыто,

Извинялся и всё забывал.

Мне казалось, что всё шито-крыто.

В клочья скромность до Одури рвал.

Но всегда и везде был собою,

Никогда не юлил и не лгал.

А теперь окрылённый мечтою

Зазеркалье своё растоптал…

Я не прошу людей мне верить —

Не Станиславские они.

Привычней просто мыслью мерить

Творцом подаренные дни.

Не собираюсь жить до края,

Мне в меру небеса и дно.

Но почему-то точно знаю —

Придётся выбрать лишь одно.

Я не гоню людей от сердца,

Они ранимы и слабы.

В них очень много от младенцев,

Вот только те не так мертвы.

Не собираюсь быть судьёю —

Мне вдоволь тишины ночей,

Где я своею колеёю

Пишу, свободный и ничей.

Я не зову людей на помощь,

У них своих хватает дел.