- Милая, это не я полагаю, это жизнь. Человек может стремиться к добру под действием воспитания, может соблюдать заповеди божьи из страха посмертного наказания или из желания посмертной награды, но природа его остаётся зла. Заповеди божьи не являются естественными потребностями его души, иначе их не пришлось бы выбивать на скрижалях… Душа человеческая по природе своей вовсе не христианка, тут святой отец ошибался. Лет десять тому назад мой покойный ныне супруг, Савелий Игнатьевич, попросил меня пожить в поместье его двоюродного брата, Игоря Владимировича… Он тогда тяжко болел и был уже при смерти… Я вскоре поняла, почему он попросил меня пожить там, присмотреть, вроде как, за хозяйством - сперва это у меня вызвало недоумение, казалось бы, и без меня было, кому… Ирина, ты ведь это помнишь? Помнишь сестёр Воронцовых?

- Помню, маменька, - поспешно кивнула Ольга.

- Так вот… я провела пару месяцев в этом поместье - до самой кончины Игоря и немного после того… и очень жалела потом, что согласилась. Я могу пережить тот душевный вред, который нанесла этим себе, но не могу простить себе того, какой вред этим, считаю, нанесла дочери…

- Жить в одном доме с умирающим - тяжёлое испытание, - вежливо вставила Ксения.

Аделаида Васильевна махнула рукой.

- Бог с вами, милочка, при чём здесь это… Есть ли в этой комнате кто-либо, у кого не умирал никто из близких? Когда умирал мой дорогой супруг - не скажу, что мне было легко… при том думается, мои нравственные муки были б больше, если б я не любила его. Да, именно так. Я любила его, а он меня, и я знала, что он уходит, не сомневаясь в моей любви, что была с ним все эти годы, не полагая во мне даже капли радости по поводу его смерти, только лишь утешение тем, что период его страданий подходит к концу и его ждёт небесная обитель… Да, не сомневаюсь, что именно она его ждала, ибо если уж Господень рай существует, то мелкие и несерьёзные человеческие пороки Савелия Игнатьевича отнюдь не причина не попасть туда, если не принимать туда таких, как он, то кого же вообще принимать… А вот Игорь Владимирович в своей смерти, увы, не был удостоен такого же последнего утешения. У Игоря Владимировича за его жизнь было две супруги, со второй он сошёлся за двенадцать лет до кончины, но её детей от первого брака принял как своих… Поговаривали, и в данном случае я склонна верить, что его они на самом деле и были, ибо близкие отношения между ними были многие годы до того, покуда болел первый супруг Елены, он был стар, немощен душой и телом и в самом деле маловероятно, что мог быть чьим-либо отцом, ему на момент кончины было 89 лет… И это тоже обыкновенная человеческая история, когда женщина выходит замуж за больного старика, единственным достоинством которого является его немалое состояние, и когда она при том рождает детей от любовника - тоже, брак ведь скрепляется детьми, а от кого они на самом деле - так ли уж важно? И когда она впоследствии снова выходит замуж, за человека только менее старого, менее больного и менее богатого, чем её первый муж, но всё же тоже являющегося неплохой партией для вдовы - это тоже дело обыкновенное… Таким образом, у умирающего было четверо детей - двое от одного брака, двое от другого, прибавьте почти уже вдову и незамужнюю сестру, проживающую в том же доме… Большое семейство, почти идиллия… Почти два месяца я наблюдала, как они напоказ любезничали с умирающим, ещё не зная в точности, как распределится оставляемое им состояние, как жадно пожирали его глазами, ожидая, когда ж он наконец испустит последний вздох, как возрастала в них ненависть друг к другу, как, когда тело наконец было предано земле, а завещание оглашено, они уже не могли сдержать потоков грязи, вылитых друг на друга…

- Это ужасно, - ойкнула Наталья, - а каково же было завещание?

И тут же покраснела, встретившись со взглядом Аделаиды Васильевны.

- Я вас не виню, милая, вы лишь ещё раз иллюстрируете сейчас природу человеческую. В которой излишнее любопытство к жизни ближнего - ещё не самый опасный порок… Думаю, даже распредели Игорь Владимирович своё имущество равными долями между домочадцами, нашлись бы недовольные. Но он почти ничего не оставил приёмному сыну - так как у него было своё дело, и вообще он полагал, что мужчина должен уметь сам обеспечить и себя, и семью, и мало оставил родной дочери - потому что она собиралась в скором времени замуж, и обеспечивать её будет муж… Возможно, таким образом он хотел проверить серьёзность намерений жениха… Во всяком случае, за счёт этого он увеличил доли её родной сестры - так как она уродилась такой дурнушкой, что её мог и вовсе никто не взять замуж, и сводной, планировавшей получать образование… Поместье он оставил своей сестре - полагая, видимо, и думаю, небезосновательно, что иначе вдовушка может и выжить старую деву из дому куда-нибудь в направлении ближайшего монастыря, тем более что у вдовушки было ещё немалое состояние от первого супруга…

- Соломоново решение, - улыбнулся Леонид, - хотя предполагаю, как неистовствовали обделённые… Даже при том, думаю, что и их малой доли хватало на то, чтоб вполне нормально жить.

- Человек существо завистливое, - кивнула Аделаида Васильевна, - завистливое и жадное. Говорят, что деньги портят людей… Не знаю, что сказать об этом. Получается, портит в равной мере как их наличие, так и их отсутствие. То есть, как мне кажется - деньги тут вообще ни при чём, а натуру человеческую дальше и портить некуда. Всё то, чем мы в себе гордимся и что стараемся являть миру - вежливость, любезность, сострадание, хорошие манеры, набожность - не более чем обёртка, которая легко слетает с нас, как только наши собственные интересы входят действительно в сильное противоречие с интересами ближнего. Он тогда очень легко перестаёт быть ближним. Притча про глаз, соринку и бревно - думается мне, одна из самых мудрых и полнее всего отражающих человеческую природу. В своём глазу мы действительно не признаем бревна, не то что соринки. Мы любим осуждать чужие пороки, уверенные, что сами так никогда бы не поступили… Наше, и наших близких, счастье, если жизнь не ставит нас в такие условия, когда это могло бы провериться. Я, как и вы, отнюдь не в восторге от происходящего. Но я, по крайней мере, отдаю себе отчёт в том, что руководит мной не скорбь за человечество - я не могу действительно искренне скорбеть об этих людях, большинство из которых я никогда не знала и скорее всего не узнала бы, они не сделали мне никакого заметного добра и ничем не могли заслужить мою любовь - а исключительно страх за собственное благополучие, если не физическое - согласитесь, ведь мы здесь живём практически комфортно и безопасно, максимум, что постигало нас из тягот и испытаний - это конфискация национализированного имущества и необходимость затянуть пояски, а это, поверьте, такая малость… так за благополучие душевное, мне попросту тягостно это видеть, мне хочется мира, покоя… Это чистый эгоизм слабого человека. Но, я-то женщина, и мне слабость простительна, от моих решений никогда не зависело множество судеб…

- Что ж, это верно, за мягкость и нерешительность и страдаем, - хмыкнул Евгений, - если б те, от кого - зависело, не проявили столько попустительства…

- А от чего, позвольте узнать, вы страдаете-то? - зевнул Леонид, - не потеряв дом, имея, пусть скромный, доход, не находясь в тюрьме и даже не сражаясь против большевистской власти в рядах её противников? Просто от душевного непокою? Если вы относитесь к апологетам карательных мер, то и сейчас не должны обижаться на то, что революционные «тройки» расстреливают без всякого снисхождения за антисоветскую агитацию. Если бы утонувший сейчас в собственной крови прежний режим имел ясное сознание и твёрдую волю, он бросил бы все силы на проведение реформ, необходимость которых не назрела, а перезрела, а не пытался отсрочить неизбежное. Если бы наш бывший император интересовался в жизни не главным образом семьёй, да ещё немного игрой в солдатики в масштабах континента, если б, если совсем уж откровенно, отрёкся от престола гораздо раньше, а не тогда, когда у него не было иного выхода, уступив власть Думе, парламенту, какому-либо иному выборному органу - его б, может быть, сейчас не расстреляли.