Настя повернулась - всё равно ничего уже не видно, потрясла головой.
- Так, ничего… Просто что-то странное мелькнуло, как-то совершенно неожиданно зацепило взгляд, и не могу теперь понять, что, а секунду назад как будто точно понимала, что… Ненавижу, когда так бывает, мерзкое ощущение.
- Бывает так, - согласился Никита, - как бы мозги вперёд нас работают, какую-то деталь подметишь и сам не сразу поймёшь… А где увидели-то?
- Эти дети… Что они делают здесь?
- А! так это понятно, я их тоже заметил, даже разглядел неплохо. Один из них - Ян Феликсович собственной персоной, я думал, ты видала его уже…
- Не, его нет, только Софью Сигизмундовну…
- А других двоих не знаю. Может, приятели, но старше существенно. Видимо, это… поздравить пришли.
- Хорошо быть дитём, - пробормотал водитель. Хотя он даже никакой отповеди не схлопотал, потому что просто поздравил, а не попытался, как Михаил, подарить портсигар… Да, жаль, нету Айвара, они бы что-нибудь придумали вместе… наверное…
Айвара перевели во фронтовую ЧК на Урал в конце августа. Ну, не то что прямо перевели - предложили такой перевод. Предложили троим, у двоих других только вот незаконченных дел было немного побольше, хотя и опыта тоже побольше, но ехать стоило как можно быстрее. Они обсудили это с ним и довольно быстро пришли к заключению, что ехать, конечно, надо, здесь и без него есть, кому работать, а чем дальше от столицы, тем больше такие работники на вес золота. Оба испытали моментальное облегчение от разговора - очень не хотелось, в самом деле, ходить вокруг да около темы их отношений, трогая только, как колючку лапой, вообще озвучивать, что подразумевалось - не собираются ли они всё же пожениться. В виду, что не озвучивать же, что Настя с ним, если что, поехать ну никак не может. Конечно, можно жену тут оставить, а самому поехать, чего ж тут такого, но всё равно нужна отсрочка для свадьбы и главное - озвучивать, что она поехать с ним не может. Нет уж, ну его, такие разговоры. Оба снова подтвердили друг другу, что отношения их, как и в самом начале, ни к чему друг друга не обязывают, и никакая не любовь, а даже если б любовь - работа всё одно превыше, и ради такого дела можно эти отношения… ну, не то чтоб прервать, но поставить на паузу, что ли, однажды, если будут живы - снова встретятся, ну а может, сойдутся и с кем другим, если так сложится… В общем, расставались в очень даже весёлом и приподнятом расположении духа, Настя Айвару, по-честному, изрядно завидовала. Но что говорить, она пока для таких командировок ну никак не годилась умом и опытом, даже если б не то обстоятельство, что ей-то из-под призору далее границ губернии востриться нечего. А как нужны на местах опытные, верные, испытанные люди - это она и без объяснений очень хорошо бы поняла, после того-то, как второй раз секретарствовала, видела ворохи отчётов и смет от губернских - она и по удовлетворительным вполне считала, что чёрт там ногу сломит, а от иных Тополь сидел, обхватив голову руками, и стонал. Это были те же люди, отчёты которых за тот год он сверял с карандашом и чуть ли не со счётами:
«К высшей мере приговорены тысяча с небольшим…» С каким именно небольшим, чёрт подери? «Из них по политическим… по обвинению в контрреволюционных заговорах… по участию в восстаниях… по саботажу…» Если сложить эти цифры - выйдет под полторы тысячи, ничего себе с небольшим! Логикой нужно дойти, что в некоторых категориях фигуранты повторяются, но повторяются при том не все, особенно загадочно с графой «расстреляны по причине красного террора» - это как отдельную причину что ли понимать, или всё же часть из контрреволюции, часть из саботажа? С уголовными только более-менее просто… В «Вестнике» вообще другие цифры, потому что берётся другой период, и опять «и т.д», и у части фигурантов перепутаны инициалы, хотя из материалов по организациям ясно, что это одни и те же люди. От этого с ума сойти в самом деле можно. Отдельной песней были материалы от ВУЧК - Лацис как мог приводил их все к пристойному виду, и теперь понятно было, почему в хорошем расположении духа Насте его вообще не случалось видеть.
Айвар, как оказалось, отбывая, подал о ней ходатайство, о переводе её в отдел контрреволюции - хотя вроде бы не так и часто она ему упоминала о своём интересе. Дзержинский вызвал её, спросил, она ещё раз повторила, что работать будет кем назначат, хоть уборщицей, ну и переводу такому, конечно, была б счастлива, хотя и на старом месте очень даже хорошо. Перевод был ей дан.
Конечно, она была готова, что будет сложнее - то, чего пока она самого края касалась, теперь ожидалось обрушиться на неё во всей мощи и великолепии. И теперь, прикрепленная к Михаилу - сорокалетнему бывшему матросу, сильно хромому на одну ногу, повреждённую, говорят, в октябре 17го, она присутствовала при всех допросах и очных ставках, помогала с составлением бумаг, совершенствовалась в переводе шифровок (этому начал учить её ещё Айвар, но тут шифры были сложнее, при неимении ключа времени уходило порой очень много), а в свободное время изучала те материалы о «Правом центре», что имелись уже до того.
Тогда же Настя начала подозревать, что завелось у неё внутри кое-что новое. Могло и казаться, конечно - с менструациями у неё в том году когда как было, в этом только выровнялось, тошнить тоже могло и с недосыпу и недокорму. Но как-то ощущения были подозрительные. А ждать, как оно более ясно станет, совершенно неподходяще сейчас было. От неопределённости совсем голова кругом шла и в глазах темнело. Решать, сообщать ли Айвару и когда - он только обустроился на новом месте, и тут вот его такой вестью припечатывать и тоже заставлять решать, как реагировать - вроде, они условились, что ничем друг другу не обязаны, а с другой стороны - от него ж всё же, а если потом уже, по рождении сообщать - не обиделся бы, что не сообщила сразу. И дальше что, опять же? Жениться? Ради ребёнка только жениться Насте вот хоть режь не хотелось. Да жениться или нет - это формальность, а вот жить ли вместе или порознь, и как дитё делить, да при том чтоб Айвар с ним не из чувства долга общался, как человек очень уж совестливый, а правда по интересу, а если одной воспитывать, то опять же - как… Насте думалось, и одного дня так, когда в голове одни только эти мысли чехардят, многовато. По одному делу помнила она пару врачей, вот к одному из них по этому вопросу и наведалась. Посмеялась над первой реакцией, объяснила суть да дело. Оплату даже с прибавкой дала - медицина дело хорошее, надо поощрять. Тем более врач попался разумный и деликатный, вопросами её морочить не стал, предупредил только, что поскольку некоторые проблемы у неё в этой области имеются, последствия всякие могут быть, может случиться, что детей и не будет уже никогда. Ну, звучит это, может, и несколько огорчительно на первое впечатление, но только не меняет того, что сейчас вот это ну совсем не своевременно. У неё работа, которая и тогда была превыше, и сейчас остаётся, как вот среди этого всего - с пузом и с родами, когда тут и выходной взять, отоспаться полноценно и хоть пыль многослойную в комнате вытереть, некогда. Дети… что дети? Понадобятся ли они ей когда-то вообще? Сейчас вот Настя себя матерью ну совсем не воображала и воображать не хотела. Она девчонка во-первых молодая, во-вторых, на работе такой, когда и о себе подумать некогда, а тут дитё кормить, нянчить, воспитывать, а уходить сейчас вот уж точно дудки. А что будет потом, через год там или два, тем более через десять - вообще кто знать может. Дожить ещё надо. Нет, пока, во всяком случае, пусть будет по-ранешнему.
Сразу по-ранешнему, конечно, не вышло, сколько-то поболела она, и в какой-то момент даже напала на неё дикая тоска стыда и раскаянья, чуть посреди ночи не сорвалась даже церковь искать, но потом успокоилась, схлынуло понемногу, уснула. Наутро уже полегче было, к вечеру и совсем нормально. Будто первая она на свете баба, кто такое действо делает, всех бы молнии за это поражали - наверное, мало что от человечества осталось бы. Есть о чём сокрушаться - после того, как уже сбывшегося, пожившего человека своей рукой спокойно жизни лишила, из своего-то тела несвоевременный росток, как сорняк, выполоть? Жалко-то жалко - человек мог на свет явиться, а не явится, а мог бы хорошим быть, Айвар-то хороший ведь… И никакого зла дитё невинное, чтоб умирать, не сделало. А вот тут как сказать. Если б спросило оно прежде её: «Я родюсь, можно, ты будешь моей мамой?» и она бы согласилась, а потом от слова своего отказалась - то да, была б она преступница. А так он самовольно завёлся, когда совершенно она такого не ждала и не чаяла. Да и опять же - есть и такое вот, что прочих девушек, положим, не касается, а для неё вопрос важный. Не надо ей лучше никого рожать, никогда. Как не вспомнить, как сорвалась один раз при Тополе, как зашёл разговор, слово за слово, о её семействе и их истории.
