Зло куснула рыбину - и аж слёзы брызнули… Слишком это жестоко. Слишком. Все мы грешны, но столько-то она не нагрешила.
- Э, вот где тебя нашла! - Татьяна вздрогнула и едва бутыль не выронила, первым делом подумав, конечно, что как-то не столько выпила пока что, чтоб голос прозвучал так явственно, громко, словно вживую, - и ничего себе картина!
Но рядом с нею стояли вполне себе реальные-плотские ноги, обутые в порядком разбитые солдатские сапоги, и в следующую минуту рядом с нею на завалинку присела совершенно реальная, телесная черноволосая сестричка из ночного заснеженного вагона.
- Осуждаете?
- Почему сразу? Просто интересно, почему ж не дома пьёшь. Может, потому, что погодка на улице приятная, по местным меркам-то уже почти жара, а может, потому, что стыдно, таишься, как школьница…
- И правда, стыдно. Они хорошие люди, порядочные, и меня считают порядочной. Да и перед вами стыдно, хотя это уже не понимаю, почему.
Римма расхохоталась.
- Что, прогонишь меня? Не дури. Лучше расскажи, что у тебя стряслось.
- Мне казалось, вы знаете.
- Да уж, что-то знаю…
Татьяна вместо ответа протянула ей рыбину.
- Понюхайте. Понюхайте, понюхайте! чуете? Копчёная. Вот это - запах греха, искушения… Запах жизни, которая только грешной быть и может… Знаете, что есть ад? Не то, что исповедаться, очистить душу не могу, что обстоятельствами от церкви отлучена… А то, что сама себя отлучаю. Разве исповедовала бы это, разве покаялась бы? Разве жалею о чём-то? Когда вспоминаю - за всей болью, за всей ненавистью понимаю, не было сомнений, не было выбора - так поступить или эдак. И снова так же поступила бы. И в том, что полюбила, сблизилась - это не он меня снасиловал, околдовал, это моё было решение, ясное, как огонь… И в том, что на смерть осудила, без колебаний, без жалости… Как жить с этим - не знаю, а только так, видимо, и могу жить. Зачем ваше добро такое злое? Зачем ваш отец и остальные спасли меня вот для этого? Не упрекаю. Вы тоже только так, видимо, и могли.
- Ну, кажется, жить ты учишься понемногу. А это всё пройдёт. Религиозный бред из головы ещё выветрился бы…
Татьяна улыбнулась и передала ей бутылку.
- Занятно ещё, что по крещению и вы лютеранка… Хоть сейчас вы не верите, конечно, но вы же знаете всё это, вы поймёте. Вот знаете, там… мы много молились, мы много читали жития святых, просили Бога укрепить нас, как их укреплял, дать силы для духовного подвига… Ведь сколько ни было и после того святых, нет выше подвига, чем жизнь отдать за Христа в кротости, в смирении, без капли гнева, с радостным ликом… Только сейчас я поняла. Не потому были святыми первые христиане, что их бросали на арену на растерзание львам. А потому, что они поняли и своим духом, своей плотью сделали заповедь Христову - возлюбить врагов своих, благословить проклинающих, и во все последующие времена мало кому ведома была такая любовь… Понимала ли я, о чём прошу, прося о даре такой любви? Ведь любовь эта - необходима и правильна… Как вошли бы эти люди в сонм ангельский, как стали бы примером для нас, если б не те, кто вверг их в мучения? Как можно не любить того, кто послал тебе испытания, кто проверил и укрепил твою веру…
- Ты думаешь, без издевательств римлян у них другого шанса стать святыми не было? А тебе как, непременно нужно быть святой, или как-то и попроще прожить можно?
- Да, я понимаю, что вы скажете сейчас, - Татьяна прикрыла глаза, смакуя во рту откушенный кусок, - тут мне тоже нашлись люди, которые объясняли, почему христианство - это извращение природы, проповедь самомучительства и мучительства других, отказ от жизни и её радостей… Но вот посмотрите на мою жизнь, посмотрите на меня, раздираемую львиными зубами страстей… А имя у вас какое! РИММА! Ничто не случайно у Господа…
- То есть, я тебе что, твой личный мучитель? Вот спасибо! Мы с тобой один раз встречались-то, девушка! Ну, уж прости, что в таких обстоятельствах… Что же это, вроде древнего обычая убивать гонцов, приносящих дурные вести?
Татьяна перехватила её руку, протянутую за рыбой, и прижала к губам.
- Эй, это ещё что? Мы, конечно, в огороде и вечер уже, а кто увидит? Подумают, ты так теперь в мужиках разочаровалась, что совсем перемениться решила?
- Что? - искренне не понимая, Татьяна, однако, залилась краской, а ещё не настолько темно, чтоб это было не видно.
- Да шучу, шучу я, не полошись. Хотя кто вас знает… Дядя у тебя такой был, может, и тебе чего перепало…
- Извините, я не понимаю…
- Ну, виновата, не дядя, а… кто это он тебе… Только не говори, что, дескать, не знаешь ничего, не настолько ж ты наивная девочка! Великий князь Сергей Александрович был не настолько осторожным, чтоб притчей во языцех не стать…
Татьяна тихо скрипнула зубами. Ну конечно, кое-что она знала. Не иначе как кое-что, потому что это из таких вещей, о чём никто и никогда, если только не случится что-то совсем вопиющее или полная потеря самообладания, не скажет прямо. Да, сейчас от этого просто странно становится… Будто если не говорить, не признавать, это изменится, перестанет быть правдой? Нет, конечно, главным образом хотя бы их, детей, от лишнего берегли… Но как тут убережёшь, младшие-то, может, и не знали… Но зачем теперь-то, ради всего святого, поминать её несчастного дядюшку? Какими бы прегрешениями он ни страдал, его кости уже давно тлеют в земле…
- Да успокойся, какое это имеет значение? Он давно мёртв, и убили его не за это. Не думала, что для тебя это так болезненно. Он же тебе не очень-то и близкая родня.
- Ну, спасибо, что о близкой родне чего-нибудь не собираете. Хотя почему же, если это вам такая радость, что…
- Прекрати. Лично мне вот это ни капельки не интересно, кто с кем спал. Это ваша людоедская буржуазная мораль - сначала сделать что-то не то, потом поедом за это себя есть, да ещё и не за своё, а за чужое стыдиться…
- И что же в этом не так? - разозлилась Татьяна, - по-вашему, человек не должен стыдиться дурных поступков? Да, легко говорить - просто не совершай того, за что потом стыдно будет! Сами-то пробовали? Человек слаб, да, но хотя бы совесть у нас должна быть…
- Ну и что тебе твоя совесть? Вижу, не понимаешь. Вот щупал твой дядюшка симпатичных корнетов, потом в церкви каялся, свечки ставил, потом снова за то же самое - и ничего, бог не покарал, небо на землю не рухнуло. Погоди, не надо мне… Матушка твоя сибирского деревенщину привечала, что там было, повторяю, не моё дело, но народ-то судачил - и никаких молний с небес… Да не надо мне, что мол они мертвы, все умрём когда-нибудь… Ты вот этому убогонькому поверила, отдалась - и небо не рухнуло, он тебя обманул, предал - и опять небо не рухнуло! И когда ты на него донос писала - опять-таки не рухнуло! И не рухнет, что ты ни делай, не рухнет. Нет ни бога, ни греха, есть только мы, люди, и наши поступки по отношению друг к другу. А что правильно, что неправильно - сегодня одно, завтра другое…
- Значит вот так? - Татьяна зло пнула подтаявший ком земли, - никакой морали, никаких границ? Хочешь - воруй, блуди, убивай?
- Дура, ой, дура! Это, по-твоему, всё, чего человек хотеть может? Непременно этого хотеть надо? Вот потому мораль ваша и чудовищна, что считает, что человек по определению, по природе своей порочен, и дай волю - люди уничтожат друг друга, поэтому без ярма, без узды вы жизни не мыслите, как скот… Вот ты же сказала до этого - что ни о чём не жалеешь. Вот это правильная позиция. Потому что это ты жизни своей хозяйка. Потому что это честность.
Татьяна сделала ещё один глоток, тяжко выдохнув - что-то внутри говорило, хватит, дурно будет, никогда ведь в жизни столько не пила, даже немыслимо такое было…
- Не смешите. Какая честность? Вся моя жизнь теперь - сплошная ложь. Чужое имя, чужой дом. И ему лгала… И убила подло, доносом, чужими руками…
- Ты сама же в это не веришь.
- Только вам я не лгу. Ни в чём. И никогда не солгу. Потому что это мой Колизей, где не лгут… Нет, молчите. Я вас слушала, теперь вы меня послушайте. Не говорите, что я, мол, пьяная. Вы ко мне трезвой в сны приходили, почитай, я могу только вспомнить и перечесть, когда вы мне не снились… Эдак я все эти месяцы пьяная была? Я вас не спрашиваю, зачем вы мне снились. Почему вы и храните меня, за моей жизнью смотрите, и учите, спрашиваете… Вы как хотите, смейтесь, а я знаю - мне вас Бог послал, а для чего - его дело…
