– Нет, отец, не вздумай, не езди туда!
Но Аксель уже выключил телефон. И развернул машину. По-другому он просто не мог. Он должен был проверить свою теорию. Конечно, подкрепление он вызовет… Если увидит, что это требуется.
Дом стоял. Всё ещё стоял, против всякой логики бытия, не рухнул. Будь воля Акселя, он был бы снесён ещё тогда, ни к чему городу такие памятники… Свежая колея – значит, совсем недавно здесь кто-то был… Ага, вон и машина виднеется. Вон и вторая. А шума из дома что-то не слышно. Ни звука, ни голоса. Вечеринка… Довольны своей вечеринкой, засранцы? Она случилась даже раньше, чем вы рассчитывали… И что, после всего – захотели продолжения? Ну тогда может, и заслужили его…
В доме, да, было тихо. Мертвенно тихо. Аксель чувствовал, как внутри поднимается что-то… не страх даже, нет. Страх – это слишком простое слово. Хотелось развернуться и бежать, бежать оттуда без памяти, не глядя, куда, просто бежать… И именно поэтому, преодолевая этот порыв, он взялся за ручку двери. Он не поддастся. Не отступит. Не здесь и сейчас.
Тёмные комнаты… Что там говорили о запахе смерти? Нет, это не запах разлагающегося трупа, и не запах крови, и не запах пороха или пожарища. Это запах вот этого дома. Запах пыли и затхлости. Запах чёрных замыслов. Запах зла.
Первый труп, он едва не споткнулся о него. Нет времени разглядывать, ощупывать, жалеть очередных недоглядевших… Он, может быть, ещё здесь…
Поворот… Сердце едва не выпрыгнуло из груди… Он здесь. И в эту минуту Аксель совершил свой самый абсурдный и блестящий поступок. Вместо того, чтоб выстрелить в тёмную фигуру – он бросился на неё. Вцепился мёртвой хваткой, использовав в полную силу эффект неожиданности. И сорвал с головы маску.
И вот тогда крик ужаса всё же сорвался. Под маской оказался Ной. Его сын. Его Ной.
– Я же просил, отец… Не ездить сюда…
Кошмар. Не может быть правдой. Сон. Скоро кончится – подойдёт Мартин, тронет за плечо, скажет, чтоб подложил уже что-нибудь помягче папок с личными делами…
– Какого чёрта, Ной? Что ты здесь делаешь? Только не говори, что ты решил припереться на эту долбанную вечеринку, да ещё и… в этом…
На костюме Ноя кровь. Настоящая, не бутафорская, она пахнет отнюдь не вишнёвым вареньем и не гуашью… И глаза… Его глаза… Его улыбка… Это улыбка?
– Зачем ты приехал сюда? Разве тебя кто-то приглашал на вечеринку? У тебя был прекрасный выбор между работой и семьёй, и что же ты выбрал?
– Ной, скажи, прямо сейчас скажи, что… Что это дурной розыгрыш, что тебя как-то вынудили в этом участвовать. Что ты просто – чудом – выжил… Отсиделся в кустах, опоздал… Потому что я не хочу допустить даже мысль…
– Что? Что я и есть преступник, папочка? А почему же? Потому что ты оказался не только настолько дураком по жизни, но и настолько бездарным копом, что и не подумал проверить алиби у меня? Ты перебрал всех общих друзей убитых, но забыл про меня – как же, ведь я твой сын! И если я говорю, что вечером хожу на тренировки – значит, так оно и есть! И плевать, что подтвердить это абсолютно некому – на стадионе в это время, мягко говоря, не многолюдно. Ну да, не всем им я был прямо таки другом…
– Но зачем? За что?
– Потому что они были очень плохими мальчиками, отец. Не потому, что шлялись с дурной компанией, бездельничали и употребляли нехорошие вещества. Не только поэтому. А потому, что все, каждый из них кого-то предал. Друга, близкого человека… Сосунки Трой и Олсон бросили меня одного в той драке. Это дерьмо Шелл бросил девушку в беде, в которую она попала из-за него же. Та сучка возле парикмахерской бросила подругу, даже не попыталась её выручить… А знаешь, чья это кровь? Никчёмного обрубка жизни Юджина Эванса. Жалкой жил жизнью… инвалид, после автомобильной аварии, в которой погиб его отец… После этого у него было две радости в жизни – наркота и общество единственного друга. Единственного друга, которого он не попытался защитить – вашего главного подозреваемого, Сайраса Финнигана. Он был его алиби, я уговаривал его пойти и сознаться, спасти друга… Он не захотел. Жаль, его трупа ты не увидишь… Потому что, отец, ты тоже однажды предал друга. Бросил на верную смерть. Ты виноват во всём, что случилось после этого! Струсил, сбежал, спасая свою жалкую жизнь! Должно быть, поэтому ты и пошёл в полицию – чтобы доказать всем и самому себе, что ты не ссыкло?
Удар – пистолет улетел куда-то в темноту, кровь хлестала из пробитой руки. Отступая, споткнулся ещё об кого-то, поскользнулся на крови и кишках…
– Ной, ты болен. Прошу тебя, остановись. Кому ты уподобился? Ублюдку, который чуть не убил тебя, когда тебе было 9 лет?
– Он был предан другом. Друг бросил его… чтобы изобразить рыцаря-спасителя для его девушки… Чтобы в благодарность она вышла за него замуж… Да, через 10 лет он пришёл в его дом… И пощадил его сына. Да, я стоял перед ним… Вот как ты сейчас стоишь передо мной. Он пощадил сына предателя… Чтобы однажды он за него отомстил!
========== 14 февраля, утро ==========
Сара плакала. Как никогда, хуже этого ощущения просто придумать было нельзя. Такой беспомощности, жалкости… и… Как будто судьба, издеваясь, наносит ей удар за ударом… Бьёт и бьёт, а она никак, совершенно никак не может защититься. Только беспомощно восклицает – за что?
Кристина умерла. Врачи пытались… Они долго говорили ей потом, что сделано всё возможное, но да, больше ничего сделать было нельзя. Она слушала и не слышала, доходило только одно слово – бессильны… Бессильна. Она бессильна. Она снова ничего не смогла. Не смогла когда-то спасти Тома. Не смогла потом спасти свою семью, ту иллюзию счастья, что у них была. Не смогла спасти Кристину…
– Мама! – это Ной, он приехал, наконец… - тише, мама, успокойся, не надо…
– Она умерла, Ной, она умерла, чёрт возьми, умерла… Я не смогла… Я не спасла, не вытянула, ничего не смогла сделать…
Взял нежно за плечи, преданно заглянул в глаза.
– Мама, не надо. Только себя не казни. Ты сделала, что могла, никто б не мог сделать больше. Кристина знала это, поверь. Мама, ты ведь веришь в бога? Тогда должна понимать, что там, куда Кристина ушла, ей лучше… И она там знает, помнит, что её мама её любила и всё для неё сделала. Давай поедем домой, тебе нужно отдохнуть…
– Нет, только не домой… Не сейчас. Сейчас слишком… Я буду думать там о Кристине, хотя она мало в последнее время там была, но ведь там её детская, там…
– Хорошо, давай поедем… Ну, к Лейле? Успокойся, ладно? Я думаю, Кристина очень не хотела, чтоб её мамочка так страдала. Ну, пойдём?
Сара двигалась почти на автомате, как кукла. Глаза от слёз почти ничего не видели.
– Ты всё ездишь на этом рыдване Джоша…
– Да Джош не в претензии, с тех пор, как новую машину купил, эту не знает, куда девать, не берёт что-то никто… А я бы взял. Хорошая машинка, а что вида неказистого…
– Аксель так и не приехал… Говорил, что скоро будет, и так и не приехал…
– Он звонил, говорил, что задержится, надо какое-то дело уладить…
– Какое дело? Куда он поехал?
– Не знаю. Сказал просто, что какая-то гипотеза у него созрела на тему преступника…
– Опять работа…
Медленно светало.
– Не бойся, мама. С тобой не случится ничего плохого. Ты ведь хорошая мать. Не как миссис Уиллер или миссис Коубел.
– Ты уже знаешь?
– Сисси звонила.
– Странно, она мне говорила, что во время и после тренировок до тебя не дозвонишься…
– Ой, значит, позвонила позже… Я точно не помню, во сколько… Ну, и отец говорил… Ужасно, да. Бедная Сисси, слава богу, с ней ничего не случилось…
Лейла, несмотря на ранний час, уже была на ногах. Что-то стряпала на кухне.
– Миссис Палмер, какой сюрприз! А я вот пироженки пеку. Праздник всё-таки… Хотя понимаю, сейчас кому до праздника, жуть-то какая происходит… Да вы проходите, проходите!
– Я… съезжу, узнаю, всё ли в порядке у Сисси. Когда мы в последний раз разговаривали, у неё разряжался телефон.
