Корианка мотнула головой.
— Я захватила с собой кое-какие подарочки Туфайонта, если хорошо их продать — смогу где-нибудь осесть. Какая разница, где…
— Не могу понять, — Дайенн сама не знала, зачем это спрашивает, пожалуй, лучше б было не разбираться в мотивах этой странной раздражительной женщины, но сдержаться просто не могла, — вы пошли к Туфайонту добровольно? Тогда почему вы решили покинуть его дом? Могли остаться, как те землянка и дрази…
— Надоело. Там тухло. Хватит, я достаточно поразвлекала его эти годы.
Годы? О скольки же годах речь? Она застала корианскую революцию ребёнком, надо понимать, очень маленьким ребёнком. В то же время, говоря о том, что предстояло ей по окончании школы, она имела в виду, что школу она так и не закончила? Может быть, она училась дольше, как часто это бывает с детьми-иномирцами, из-за языковых трудностей часто обречёнными на повторение курса… или же её родители, получается, продали несовершеннолетнего ребёнка?
— А попытаться вернуться на родину вы не хотите? Всё-таки, что бы там ни имели против ваших родителей, едва ли это распространяется на вас? И там вас Туфайонт едва ли найдёт.
Могло показаться, что после этих слов воздух между ними слегка наэлектризовался.
— У меня больше нет родины, — отчеканила Сенле, — об этом не может быть разговора.
— Потому что вы убеждены, что вас не примут, и не хотите унижать себя выслушиванием отказа?
— Нет, потому что не хочу унижать себя подобной просьбой! И потому что, даже если б мне на пятки наступали молодчики Туфайонта, этот тоталитарный ад был бы последним местом, куда бы я решила отправиться! В эту тюрьму, где перевернули, уничтожили, испоганили всё, чего достигли достойнейшие силы нашего мира — ни за что! У меня отняли всё, но уж отнять у меня свободу я не дам!
Дайенн закусила губу, пытаясь не сказать никаких лишних слов. Странно слышать, как о свободе говорит женщина, добровольно переехавшая в гарем Туфайонта. Впрочем, она, получается, сама считает теперь это ошибкой… Быть может, проблема в том, что она сама не знает ещё, чего хочет, ведь освобождение было для неё как гром среди ясного неба, она не составляла никаких планов на будущее, не пыталась, как нарнка и арнассианка, сбежать, но раз такой шанс подвернулся — не решилась его упускать?
— А вам какое до всего этого дело? Вам ведь главное, чтоб я освободила от себя ваше отделение? Освобожу, как только придёт этот земной транспортник. Надеюсь, они согласятся меня взять без денег и документов…
Дайенн уже ненавидела себя за то, что ей предстояло произнести, но в конце концов, раз уж она переступила этот порог, надо идти до конца и исполнять свой долг, как бы тяжёл и неприятен он ни был.
— В том и дело, что ни денег, ни какого-либо удостоверения личности у вас нет. За вашими подругами по несчастью приходили частные транспортники, либо хлопотали посольства их миров. Но вы ведь не хотите иметь дело ни с властями Корианны, ни с властями колонии, где живёт ваша семья. Куда-то ведь надо вас девать. Не факт, что капитан судна согласится провезти вас в обмен на золотой браслетик, при самых наших горячих гарантиях, что вы не воровка. Я уполномочена предложить вам помощь минбарской стороны — частную помощь, разумеется, о которой не следует распространяться…
Корианка вздёрнула безволосую бровь.
— Откуда такая неожиданная доброта?
— От лиц, которым интересна информация о Корианне. Вся возможная информация… Правда, дело осложняется тем, что всё-таки всю сознательную жизнь вы прожили вне родного мира.
В глазах инопланетянки, несомненно, зажглись искры интереса.
— Ну, тем не менее я остаюсь его частью. Частью моего мира, того, которого больше нет, который уничтожили красные монстры, которым подчиняется ваш коллега. Вы чувствуете себя в безопасности с таким соседством? Ну, видимо, нет, раз делаете такие предложения. Только чем это обернётся лично для меня? Вы даёте мне гарантии личной безопасности? Я не хотела бы впутаться в ещё больший переплёт… Впрочем, враги Советской Корианны — мои друзья. Я ненавижу этих тварей всей душой и сделаю всё, чтоб они расплатились за наши разрушенные жизни…
— Я свяжусь со своим руководством и передам ваше согласие, — Дайенн поднялась, чувствуя, что едва сдерживает заполонившую всё её существо неприязнь. Всё-таки, даже после путешествия на Зафрант слишком тяжело спокойно воспринимать человека, готового предать родину — сколько б раз эта женщина ни повторила, что не считает этот переродившийся мир своей родиной, — и буду ждать, когда мне сообщат детали.
В коридоре она остановилась, чувствуя приступ дурноты от кружащихся, раздирающих голову мыслей. Что происходит, чему она сейчас свидетель и более того — участник? Алит Соук дал ей полномочия выяснить, может ли эта женщина принести пользу, и если да — передать ей приглашение клана… Как далеко простираются эти полномочия? Не её дело решать, её дело — исполнять, но освобождает ли это её душу от ответственности? При всём понимании тихой и несомненной угрозы, исходящей от Корианны — вправе ли она принять и оправдать те чувства, что владеют Сенле Дерткин? Будь то, что вынудило её семью покинуть родину, в тысячу раз ужаснее гражданской войны на Минбаре — кто вправе судить путь другого мира? Особенно когда в истории его собственного мира тоже хватает более чем печальных страниц…
Чувствует ли она себя в безопасности в соседстве Алвареса? Странно размышлять над этим вопросом после ночи, когда они плечо к плечу рисковали жизнью, а придётся.
— Были у этой женщины, Сенле? — раздался голос сзади, — зачем же вам это понадобилось?
— Что? — прямо ответить на вопрос Дайенн, разумеется, не имела права, поэтому сделала вид, что не поняла вопроса.
Перед нею стояла Урсула Бокари, чернокожая землянка, ожидающая завтрашней отправки на земном транспортнике. Кружевной халат — единственное, что она, получается, взяла из дома Туфайонта, так как в противоположность многим, не тратила время на истерики и метания в попытках сборов, а побежала в сторону балкона сразу — сменился на пёстрый хаякский наряд — по причине рослой, дородной фигуры только одежда Шочи Каис из отдела контрабанды ей подошла.
— Надеетесь получить от неё ещё какие-то сведенья о Туфайонте? Так зря. Она, если б даже он приходил к ней каждый день про свою жизнь рассказывать, ничего б не запомнила. Слишком замкнута на себе.
— Вы хорошо её знаете? — оживилась Дайенн.
— Ну, так нельзя сказать. Встречались пару раз в бассейне… Я плавать очень люблю, вот и требовала, чтоб меня туда, считай, каждый день водили, ну, а что, надо пользоваться… Мерзкая баба, в общем. Небось, и вам ныла про свою сломанную жизнь и детство, полное лишений? Даже не сомневаюсь, что ныла. Я нытиков терпеть не могу. У меня, что ли, жизнь была сахарная? Ха! Видела бы она, среди чего я росла! И у нас люди были счастливы, когда есть хорошая работа, позволяющая кормить семью, не кривили рыло. Я, пока стала со своими выступлениями полные залы собирать, где только не пела! И там же полы мыла и посуду. А уж сколько меня кидали-то! Ничего, живая стою. У меня за те годы, что я в этом сумасшедшем гареме куковала, муженёк второй раз женился. Вот бы я из-за этого нюни сейчас развела! Я себе ещё получше найду.
— Наверное, вы просто сильная натура, всё-таки вы старше её и знаете, что любую потерю можно пережить и идти дальше…
Дайенн не знала сама, зачем она ухватилась за разговор с этой женщиной. Наверное, именно для того, чтоб оттянуть момент возвращения в свою каюту, когда надо будет принимать решение, включать связь и…
Землянка скривила широкие губы.
— Пережить… Мы тут все чего-нибудь пережившие. Все у этого Туфайонта — ну, кроме некоторых шлюх, которые пошли к нему добровольно — кто обманом, кто прямым похищением туда попал. Кто птицы самого высокого полёта, как ваша геймка, кто наоборот, только там досыта поели. А её послушать — так, наверное, хуже, чем с ней, жизнь ни с кем не обошлась. Пореветь и я не дура, я всё-таки баба. Но не из-за того же, что четверть века назад было! А всё дело в том, что их, богачей, элиту, на наш уровень опустили, заставили познать, чего он стоит, кусок хлеба-то. Гордыня уязвленная болит, а она и всю жизнь болеть может, если больше, кроме гордыни, в человеке ничего нет. Не связывайтесь с богачками, милая, ни с бывшими, ни с настоящими. Пока у них всё есть и они могут денег не считать — они могут быть само благодушие, любезнейшие в общении люди, благотворители и утончённые натуры, отними у них это всё — тут из них гнильца и полезет.
