— Здесь есть уцелевшая лестница!
— Твой перевод понятия «уцелевший», Алварес… Тебе так не терпится рухнуть вместе с этой лестницей?
Часть ступеней попросту осыпалась, само здание как будто слегка сплюснули с боков, и по стенам ползли угрожающие глубокие трещины. Зловеще искрили вырванные с мясом провода, в прорехи окон, уже лишённых стёкол, лился свет, в его столбах танцевала поднятая в воздух пыль.
— Как на какой-нибудь стройке…
— Ты был на стройке?
Он обернулся, чтоб помочь ей перебраться через перегораживающий путь кусок рухнувшей стены.
— Лазили один раз, подростками.
— А я думала, ты был примерным мальчиком.
— В основном да, но как-то раз захотелось узнать, что приводит в такой восторг одноклассников… Честно говоря, особого восторга не испытал. Точнее, испытал, но другой… Интересно смотреть на внутренние конструкции здания и думать, как оно будет выглядеть потом, достроенным… Интересно знать его устройство… Как анатомия, только анатомия здания…
Преодолев последний пролёт, он осторожно коснулся висящей на одной петле двери. Дверь не отвалилась, зато отвалился существенный кусок стены над дверной коробкой, Дайенн едва успела отскочить.
Внутри было полутемно — наполовину обрушившаяся потолочная балка частично перекрывала окно. Но Вадим сразу понял, что в помещении кто-то есть. В углу кто-то слабо застонал, Дайенн, полосуя сумрак лучом фонаря, бросилась туда.
— Алварес, он ещё жив!
Не слушая её, Вадим осторожно пересёк помещение, обходя трупы и слабо шевелящихся раненых, с опаской поглядывая на потолок, тоже подёрнутый обильной сеткой трещин. Трупы явно обескровлены не были, хотя бы потому, что крови на полу было вообще много, но Вадим почему-то был уверен, что не ошибся.
Дверь в следующее помещение была распахнута, и там, похоже, было темно… Едва не споткнувшись о руку лежащего у двери, кажется, тоже ещё живого человека, Вадим переступил порог.
Окон в комнате не было, а искусственное освещение, по причине общей травмированности здания, не работало, и сумрак, разбавленный только светом свечей в стоящем на столе подсвечнике, несколько скрадывал жуткую картину. Вокруг стола лежали тела — центавриане, голиане, люди, бракири. Некоторые не подавали признаков жизни, другие вяло шевелились, некоторым не хватало частей тела, рук или ног. Те, что могли ползти — похоже, были без глаз, а те, что были прислонены к стене, обхватывали себя руками, смотря перед собой безумным взглядом. И стояла почти гробовая тишина — никто из них не издавал ни звука, словно это не реальность, а кино, у которого выключили звук.
Поодаль от стола, на границе света и мрака, виднелись два невысоких силуэта. Молниеносно обернувшаяся белокурая девочка сделала шаг вбок, заслоняя собой спутника, и навела на вошедших оружие.
— Полиция Альянса, — Дайенн, пытаясь притерпеться к контрасту огня и сумрака, на всякий случай, своего оружия не опускала, — назовите себя!
Девочка улыбнулась — и ощущение кино, очень дурного кино стало ещё сильнее. Выбор полицейской специализации обязал Дайенн когда-то посмотреть несколько лент, посвящённых теме преступлений — земные, бракирийские, дразийские. Некоторые из них обозначались как фильмы ужасов, их полагалось изучить как пример восприятия преступлений в сознании иномирцев, согласующегося с минбарским пониманием убийства как проявления безумия. Эта девочка по виду немного старше Нирлы, в возрасте превращения ребёнка в молодую девушку — но фасон её белого пышного платья и облако причёски выглядят так, словно она пытается казаться младше своих лет. И почему-то нет никаких сомнений, чем таким тёмным забрызгано это платьице — и эта нарочито широкая, радостная улыбка выглядит не детской. Она выглядит оскалом хищного зверя. Низкорослый, худощавый парень в чёрной футболке и военных штанах цвета хаки положил руку на её плечо.
— Всё в порядке, — он взмахнул рукой, и седьмая, не горящая свеча взмыла в воздух и коснулась соседней, подхватывая от неё язычок пламени, после чего вернулась на место.
— Милый, кто это? — тоненьким голоском проговорила девочка, не сводя с вошедших тёмного, настороженного взгляда — оружие она опустила, но оно продолжало нервно подрагивать в её руке.
— Тот, кого мы ждали…
Парень шагнул к столу, и пламя свечей заплясало в зрачках разного размера.
Вадим встряхнул головой, словно желая отогнать наваждение. То, о чём он столько думал, чего столько ждал, сейчас… Хотелось, чтобы лучше было всё же сном.
— Элайя? Это действительно ты?
Сильно ли человек может измениться за четыре года? Иногда очень. Но дело, конечно, не в отросших, собранных в хвост волосах, не в мешковатой одежде с чужого плеча, и даже не в виднеющихся на обнажённых руках шрамах.
Девочка догнала своего спутника, вцепилась в его руку, потом посмотрела на Дайенн, нахмурившись.
— Уберите оружие, разве вы не слышали — вас здесь ждали! Разве это вежливо — приходить в гости и наставлять на хозяев оружие! Мы можем и обидеться!
— Обстановка не располагает к доверию… — хмыкнула Дайенн. В этот момент ожила рация, — да… Мы в уцелевшем крыле, на… верхнем, получается, этаже. Требуется медгруппа, здесь… около тридцати раненых разной степени тяжести.
Не присоединились бы мы в самое ближайшее время к их числу, хотелось добавить. Нет оснований полагать, что эти дети здесь одни, но если и так… в этот момент Дайенн верила, почему-то безоговорочно верила, что всё вот это сделано ими. Этими детьми. Его руки почти такие же тонкие, как её — что ж, они уже знают, что сила его не физическая.
— Элайя, это действительно ты… стоял за всем этим.
— Элайя? — в глазах девочки, кажется, голубых — удивление, такое же деланное, как и улыбка до этого.
— Это… Имя его брата, — парень улыбнулся, легко касаясь её волос, — и мы должны уважать это. Ибо каждому должно воздаться по вере…
По вере… Алварес оказался прав, как же отвратительно, когда он прав, они облекли свою деятельность в религиозную оболочку. Алварес неверующий — неужели из-за этого ему должно было воздаться так? Как Даркани когда-то…
— Что с тобой случилось, Эл? Что с тобой, чёрт возьми, такое?
Черноволосый парень не обернулся, он продолжал, улыбаясь, смотреть на свечи.
— Я зажигал по одной после каждого дела, каждой буквы… Я тогда ещё не знал, что зажигаю их в твою честь. Сегодня всё встало на свои места, всё пришло к своему завершению, и света довольно, чтобы ничто не укрылось во тьме.
Можно вообще рассчитывать на помощь местных? Есть в этом городе госпиталь? И это не факт, в некоторых тут больницы без стационаров. А если есть — в состоянии он принять такое количество пациентов, у которых счёт идёт на минуты? Кажется, получилось всё же высадиться на крышу, теперь ищут спуск, в готовом рухнуть здании с этим не легче, чем с подъёмом, а надо ещё спустить боксы для раненых. И был порыв выйти, попытаться сдвинуть эту балку, перегораживающую окно — может быть, кого-то получится выгрузить через проём… Но оставить Алвареса наедине с этими двоими? Как знать, что они подразумевают под завершением пути. Может быть — самоубийство с попыткой прихватить и его с собой.
— Эл… Твой… друг сказал, что здесь ты намерен остановиться… Что ты сдашься, пойдёшь с нами… Пойдём, Элайя. Тебе нужна помощь.
— Мой бедный Лоран… Надеюсь, он воссоединился со своим отцом?
Снизу уже слышались чертыхания транталлилов, пытающихся взобраться по останкам лестницы. Дайенн осторожно, медленно обходила стол. Необходимо, в конце концов, понять, нужна ли и в каком объёме врачебная помощь арестованным… почти арестованным. Пистолеты со снотворным не очень греют душу при учёте, что эти оба — сильные телепаты, и если им что-то не понравится — она не успеет нажать на курок.
— Милый, нам точно надо идти с ними? — девочка капризно надула губки, — эта тётя мне не нравится.
— Да, дорогая, мы ведь обсуждали это. Так нужно. Не волнуйся, они не обидят тебя.
Девочка обернула к полицейским широченную улыбку.
