– Ну, и гуляют — кто может. Или — кто не может не гулять, как посмотреть. Чья жажда такая тяжёлая, что они вываливаются с ней сюда, как астральная грыжа. Или кто так нудел, что у Джуно разболелась её давно мёртвая голова. Только долго куролесить получается у единиц. Похлопают дверями, повоют в ночи, может даже, и доведут кого до инфаркта, получат потом по шапке за внеплановое добавление головняков Канцелярии — но и только.

– А почему?

– А смысл? Как ни исходи на говно — о тебе забудут. Не через 50 лет, так через 100. Потому что большинство этих выблевков бытия и 10 лет помнить много чести. 10-то можно — ну там, пока дерево, об которое выпавший из окна дебил переломал все кости, не сшибёт какой-нибудь другой дебил, не справившийся с управлением. Единиц помнят веками. Лестно ли им это — без понятия, в Междумирье их нет.

Лидия молчала, наблюдала, как он облизывает тускло поблёскивающие когти, вспоминала, как наяву ей представлялись эти когти, вырывающие сердце из её груди. Сейчас смешно и подумать. Слишком плоско для столь объёмной и богатой натуры, велико ли достижение — убить? Все там будут. Отравить сны и мысли, передразнивая где-то внутри эхо этого сердца, замирающего, когда пальцы находят в тайнике грязные секретики — иное дело. Надо ли ему было, чтоб его помнили? Помнили его прижизненного, помнили человеком? Едва ли. Ему надо, чтоб его такого помнили. Пусть немногие — но просыпаясь от кошмаров, вздрагивая от шороха в ночи. Может, не осознавая, не понимая эту его новую природу — но трепеща перед ней, а именно это и нужно. Как уложатся в его картину мира эмоции, отличные от страха?

– Что-то неприятие языческих обычаев у тебя по жизни не прослеживается, извини. Напоила, накормила — чего дальше-то ждать, теряюсь в предвкушении.

– Поживём — увидим, Битлджус. Выживем — учтём.

Усмехнулся — почти по-человечески, но всё равно, конечно, страшно.

– Тебе знакомо такое выражение, Лидия Дитц — играть с огнём?

– Мне и процесс знаком.

С самым большим огнём во вселенной, моя безумная, всесильная звезда.

– Но злодей, едва не сгубивший твою жизнь во цвете лет, при этом я, да-да.

– И это очень удобно, должна заметить. За твоим вдохновенным злодейством, за твоей неистовой силой кто может заметить мои маленькие слабости? Я не тороплюсь на тот свет с тех пор, как точно знаю, что он есть и никуда от меня не денется. Я тоже соблюдаю правила, одно из них — радовать моих близких тем, чтоб быть живой и прежней.

– А меня ты не боишься с каких пор?

– А кто сказал, что не боюсь? Однако если б я после такого качественного столкновения со сверхъестественным возлюбила жизнь путём кардинальной смены имиджа и увлечений — не осталось бы уважающих меня ни на этом свете, ни на том — но и считать, что я достаточно защищена кажущейся простотой алгоритма, было б не менее тупо.

– Учитывая, как нарочито медленно ты произносишь моё имя — знаешь, это даже немного больно — ты крепко веришь в свою звезду.

Крепко, это правда, моя опасная, непостижимая звезда.

– Призраки могут забывать, что ты не можешь проходить сквозь стены и тебе нужно дойти до них по коридору, но никогда не забывают, что тебе нужно спать, есть и свойственно болеть. Иногда преувеличивая значение всего этого. Барбара должна помнить, что такое простуда и менструальные боли, но тревожным шёпотом спрашивает Адама «она же не умрёт?». Адам в студенчестве за весь день порой перехватывал пару бутербродов, но беспокоится, вдруг огромной запеканки не хватит мне до вечера. И я сразу начну умирать, да-да. Тебя сложно представить в роли наседки и невозможно в роли бездумного убийцы — потому что ты тоже хорошо знаешь отличие живого от неживого и готов превратить это отличие в некий фетиш.

– А если меня ещё кто-нибудь спросит, что я в тебе нашёл, это я буду считаться бездумным убийцей или вдумчивым?

Да, дорогого стоило увидеть, как на этой физиономии расцветает хищное удовольствие — от съеденного, от услышанного, от того, что с присмотренной игрушкой не прогадал, интересная.

– В том твоя неоценимая польза, Битлджус, чтоб понять, что смерть — не самое страшное.

========== День Святого Валентина ==========

Тишину, объявшую дом, нарушить всегда есть, чему. Шороху скользящих по стеклу крупных мягких снежинок — вряд ли, они падают бесшумно. Деловитому потрескиванию свечей, шуршанию длинного, в пол, платья, стуку сердца под его шнуровкой — сам бог велел. А вот этого никакой бог не велел бы — третий удар призывного колокола заставил дрогнуть стены, разбил тишину, как тонкий новорожденный лёд на речной глади.

– Ба, ну в такую дату на календаре я просто верить отказываюсь. Ты поразила меня прямо в мою мёртвую печень, детка, или ты срочно исцелишь её чем-нибудь крепеньким, или я за себя не ручаюсь.

Белая рука с чередой перстней повела над столом, снова сервированным минималистично — бутылкой, бокалами, раскрытой коробкой шоколадных конфет, поблёскивающих, как спинки жуков.

– Все помешались на этой любви. Страшно холодильник открывать — вдруг и оттуда прилетит валентинкой. Или ты исцелишь меня совместным пожиранием этого безобразия, или я за себя не ручаюсь.

От хриплого хохота жалобно звякнули друг о друга бокалы.

– Так ты не завела себе никакого личного некрофила?

– Эта реплика принадлежит Диллии, а у них с отцом сейчас вечерний киносеанс с последующим не помню, чем официально, но знаю, чем фактически. Я уже достаточно большая девочка, чтоб понимать, когда надо сделать брысь в сторону нашего запасного дома. Благо, здесь никому не помешаю — Адам с Барбарой в Междумирье, оказывается, у вас там есть какие-то романтические места. Просто они никак не могут отойти от моральной травмы, что малышка слышала их в прошлый раз и идентифицировала всё правильно. Ну, а иначе б не знаю, куда я пошла. Хорошо иметь целых две пары родителей, влюблённых до сих пор, но не в этот день, это правда.

Призрак по-хозяйски распечатал бутылку, поводил над ней носом.

– Жизнь, знаешь ли, так коротка…

– А это реплика Адама, он её, правда, по другим поводам говорит, более целомудренным. Хотя нет, эта реплика всех вообще. В моём классе, помимо меня, более-менее достоверно аж три девственницы, а это, прошу заметить, школа для девочек, предполагается, что с нравами там немного получше, чем в среднем по больнице. Правы те, кто у вас там говорит про развратный 20 век, так им и передай.

От переходящей от стола вибрации багровое, как венозная кровь, вино мелко дрожало в хрустале, словно два осознающих важность даты сердца. Красиво. Как же примитивно и совершенно красиво бывает, господи.

– Так что давай, жукоед, расскажи мне что-нибудь, максимально отличное от корявых стишков и фальшивых пожеланий. Что-нибудь такое, чтоб я хохотала, как никогда в жизни. Про своих живых жертв и мёртвых шлюх, про очередное по счёту испытание терпения Джуно. У тебя таких историй на всю мою жизнь должно хватить.

Падали, кружась, за окном крупные снежинки, ложились в пышные, аппетитные, как взбитые сливки, сугробы. Потрескивали, оплывая эротичными потёками, свечи. Таяли ещё на пальцах конфеты, а вино ещё в гортани превращалось в благоухающий фруктами огонь, в таковой форме и расходилось по остальному организму.

– Ты б больше всё-таки себе подливала. Красное при анемии полезно. У меня таких проблем нет.

– У меня тоже проблем нет, я свою анемию нежно люблю. Она добавляет моему облику загадочности и некондиционности в глазах, которые я могу ненароком выколоть. В наше время всё ещё ценится здоровый цвет лица, а пышнотелость точно нет, но раскороветь я не могу, поэтому остаюсь в зоне риска. Осознай, ты красивая, говорит Диллия тоном приговора. Я думаю, над макияжем надо работать дальше, в направлении, например, таких симпатичных пятнышек, как у тебя.

– Хочешь отпугнуть от себя вообще всех, кроме тех, кто обречён в силу семейных уз? А с кем будешь совершать романтические прогулки по кладбищу?