– Выполняя работу чекиста, вам не пришлось поступаться своими религиозными убеждениями?

– Богу богово, а кесарю кесарево.

– Скажу конкретней. Вам не приходилось принимать участие в закрытии церквей, конфискации церковного имущества, арестах священников?

– Боже упаси!

– Но ведь в двадцатые-тридцатые годы этим активно занимались ваши коллеги. Учитывая ваши религиозность, не возникало у вас с ними корпоративных конфликтов?

– Без ложной скромности могу сказать, что благодаря мне православной церкви удалось сохранить несколько десятков старинных мироточивых икон! Среди сотен спасенных мною храмов – храм Василия Блаженного на Красной площади. Каганович хотел взорвать его, но я не дал ему это сделать.

– Какую должность вы тогда занимали?

– Я работал в ГПУ. С моим мнением считались.

– Не могу не задать еще один вопрос. Насколько я знаю, в то время существовали ограничения на прием на работу в органы дворян и священнослужителей? То, что вы бывший священник, не смутило ваших новых работодателей?

– В точку попала. Пришел я устраиваться в ЧК. Дали мне заполнять анкету. Я, конечно, не дурак, чтобы сам себя подставлять. Написал, что я – коммунист, участник штурма Зимнего дворца (на самом деле в момент его штурма я был православным священником и публично проклял большевиков с амвона). Про своего отца написал, что он революционер. Погиб на царской каторге. Это была частичная правда. Батя у меня действительно сгинул в тюрьме, куда попал за растление одного красивого мальчика из церковного хора. Про мамку указал, что она – пролетарий, всю жизнь проработала кочегаром на паровозе и умерла от тяжелого физического труда. На самом деле, мамка у меня из благородного дворянского рода. Зарабатывала на жизнь карточным шулерством. В 1915 году проигралась вдрызг и была вынуждена, как благородная женщина, застрелиться. Я ее лично не знал, ибо она в России была в розыске и жила в Европе. Времена тогда были горячие, так что проверять меня особо было некогда. Плюс в отдел кадров позвонил товарищ Сталин, который, как я уже сказал, хорошо знал моего отца, качал меня в люльке и теперь принял участие в моей судьбе.

– Другими словами, вам помог устроиться на работу Сталин?

– Он самый. Незабвенный Иосиф Виссарионович.

– Вы хорошо знали Сталина?

– Я помню его еще с раннего детства. Мне тогда было три или четыре года. Он запомнился мне очень красивым юношей, гиперактивным, эдаким непоседой. Он все время о чем-то спорил, что-то кричал, часто доводил себя буквально до истерики. По характеру и поведению он был совершенно не похож на того Сталина, который правил потом в Кремле и почти не повышал голоса.

– У вас хорошая память. Помните, с кем встречались в три года!

– Мой отец и дед были тихими людьми. Поэтому Сталин врезался в мою детскую память! Он меня тогда очень сильно пугал своим поведением! В дом, где царила тишина и спокойствие, влетал какой-то сумасшедший человек и начиналась свистопляска. Конечно, я был потрясен!

– Вас он тоже запомнил, если помог устроиться в органы?

– Все произошло случайно. Как-то в восемнадцатом году я просматривал «Правду» и увидел там фотографию советского правительства. На ней я сразу узнал Сталина (так я его хорошо запомнил). Я набрался смелости, пошел в Кремль и попал к нему на прием. Сталину нужны были свои люди в органах, и он помог мне с трудоустройством.

– Вы и дальше продолжали общаться?

– Мы дружили. Хотя наши отношения были скорее, как отца с сыном. Без преувеличения могу сказать, что я был, пожалуй, самым близким к нему человеком. Есть некоторые тайны его жизни, которые знаю теперь только я.

– Поделитесь?

– Мало кто знает, что Сталин всю жизнь писал стихи, сказки для детей, любил петь, обожал дружеские застолья. Среди сотен песен, которые он знал наизусть: «Сулико», «Семь сорок» и «Поручик Голицын». До сих пор помню, как он с надрывом пел: «Раздайте патроны, поручик Голицын! Корнет Оболенский, налейте вина!». Ворошилов при этом всегда подливал нам вина (такая у нас была традиция). Поэтому мы со Сталиным звали его между собой корнетом Оболенским.

– Извините, Александр Николаевич, но я читала, что песню «Поручик Голицын» написал шансонье Звездинский в семидесятые годы двадцатого века. Сталин никак не мог знать ее.

– Выходит, что я маленько перепутал. Неважно. Я просто хотел сказать, что Сталин очень любил песни.

– Вам нравился Сталин, как человек?

– Очень.

– Что вас в нем привлекало?

– Он был очень верным в дружбе человеком. Если ты был ему настоящим другом, то мог положиться на него во всем. Очень тяжело он переживал измены друзей. Не было для него ненавистней человека, который предал дружбу.

– Много у него было друзей?

– Вначале, да. Например, я, Орджоникидзе, Каменев, Бухарин, корнет Оболенский. Хотя корнета Оболенского Сталин считал глупым человеком и дружил с ним меньше, чем с другими. Кстати, сейчас многие считают, что лучшим другом Сталина был Молотов. Это не имеет ничего общего с действительностью! Сталин Молотова не любил. Часто называл его «каменной задницей» за бюрократизм. Другое дело, что Молотов очень любил Сталина. В конце жизни вождя из всего его ближнего круга, только Молотов и я продолжали любить его (хотя я уже меньше). Все остальные в тайне ненавидели, боясь, что он их расстреляет. Признаться, я тоже стал немного побаиваться. Поэтому решил не вмешиваться, когда его убивали.

– Убивали?!

– Да. Бывший друг Берия. Сталина вообще часто предавали близкие люди. Такая, видимо, карма. Началось все с Каменева на 14 съезде партии!

– Извините, я плохо ориентируюсь в съездах коммунистической партии. Когда был этот съезд, и что на нем произошло?

– В 1925 году. Зиновьев и Каменев (на тот момент лучшие друзья Сталина) неожиданно коварно выступили против него. К своему заговору они подбили всю ленинградскую парторганизацию (ей руководил Зиновьев) и вдову Ленина, Надежду Крупскую. Тогда Сталину с большим трудом удалось отбить атаку. С тех пор он стал относиться к выбору друзей гораздо осторожней, да и с нами (старыми друзьями) прежней душевной близости уже не было. Мне кажется, что-то надорвалось у него внутри. В душе появилась рана, и с каждой новой изменой она становилась все больше!

– Страшнейшим ударом для Сталина стала измена Серго Орджоникидзе. Ведь он знал его тысячу лет! Еще с Кавказа! Это Серго привел Сталина в партию, провел в ЦК. Всегда поддерживал во внутрипартийных разборках с Троцким и Зиновьевым! И тут возникла эта история с проклятой квартирой!

– С какой квартирой?

– Зашел однажды Серго к Сталину в гости. Начали они что-то отмечать. Праздновали широко, как принято на Кавказе. Колбасились несколько дней. На телефонные звонки не отвечали. Казенного курьера, который к ним с секретным пакетом пришел, спустили с лестницы. Михаил Иванович Калинин, председатель ЦИК, гулял по территории Кремля, свежим воздухом дышал. Они в него стали плевать из окна! Угрожали избить! В конце концов, политбюро постановило, чтобы я их утихомирил. Захожу в квартиру. Картина Репина! Дым коромыслом! Сталин с Серго сидят за столом и орут во все горло «Поручика Голицына». Я кричу: «Война!!!». Только так их смог успокоить.

– На самом деле войны не было?

– Точно не помню. Может, и была. Серго тут же протрезвел. Засобирался к себе в наркомат. Вдруг Сталин кричит: «Что загрустили мой юный корнет?! Хочу сделать тебе приятное, Серго. Дарю эту квартиру. Будь в ней счастлив!». Тут же собрал свои вещички (гитару, старые валенки, заштопанную шинель), взял жену с детьми в охапку и ушел жить в дворницкую (в подвал этого же дома). Так они там и жили потом год или два. В конце концов, Надя (жена Сталина) не выдержала житейской неустроенности и покончила с собой!