– Это как? – не понял пан Заброжский.

– Ну, вот ты, пан Янек, откуда бы напал на лагерь? – Пётр обвёл рукой гомонящий табор.

– Понятно, из леса, – пожал плечами лях.

– А с какой стороны?

– А есть разница?

– Есть, – уверил его Пожарский. – Вот, смотри, с той стороны вдоль дороги местность болотистая. Кто же захочет через болото лезть?

– И то верно. – Пан Заброжский уважительно глянул на этого чудного отрока.

– Вот давай в эту сторону и сходим по-тихому на разведку. Если татей много и они ждут темноты, чтобы напасть, то пусть немного, но всё равно шуметь будут, птиц растревожат, а мы будем идти тихонько и прислушиваться.

Пётр дошёл до стрельца, стоящего в дозоре, предупредил его и углубился в лес. Берёзы тихонько шелестели листвой, и казалось, что лес замер в ожидании ночного отдыха. Птиц почти не слышно. Хотя… Впереди, чуть в стороне от того маршрута, что наметил бывший генерал, причитала сорока.

Пожарский остановился, подпустил ляха вплотную и прошептал:

– Слышишь, сорока, кричит, кто-то её спугнул. Сейчас пройдём ещё немного вперёд, а потом повернём туда, где птица кричит. – И, дождавшись кивка понимания, снова неслышно заскользил по лесу.

Чутьё не подвело бывшего спецназовца. За кустами у большой сосны сидело больше десятка разбойников. Немного. Может, и не решатся напасть на огромный обоз. Хотя. За чем-то они сюда пришли?

– Пан Янек, я буду стрелять, а ты заряжай арбалет и передавай мне. Когда я закричу, беги к нашим. И не спорь, я знаю, что делаю, – шёпотом, одними губами отдал команду Пётр и, видя, что гордый шляхтич не согласен убегать, пригрозил ему кулаком. Смотрелось это со стороны, наверное, комично. Закалённый рубака и пацан, грозящий ему.

Они зарядили каждый свой арбалет и приготовились. Арбалеты были с ножным заряжанием, то есть приходилось использовать силу спинного натяжения, чтобы взвести его.

Первым Пожарский выбрал лучника. По одежде и невысокому росту можно было сделать вывод, что это и впрямь татарин; что ж, татарские лучники умрут первыми. Всего их было двое, как раз на два первых выстрела. Он не промахнулся. Первая стрела вошла татарину в грудь и отбросила того на соседей. Вторая стрела повторила это с его земляком.

Так, есть несколько секунд передышки, чтобы осмотреться. Тати ещё не поняли, что происходит, нападения с тыла они не ждали. Пётр развернулся к поляку. Как раз вовремя, чтобы принять взведённый арбалет и передать ему второй. Третья стрела – в богато одетого здоровяка, с таким лучше не сходиться в рукопашном бою. Поворот к Янеку, тот ещё не готов. Как же медленно тянется тетива вверх. Четвёртая стрела. Вон в того, размахивающего руками. Раз пытаешься руководить, значит, нужно тебя с руководящей должности снять. Удачно.

Разбойники пытаются прятаться за деревьями, но так как они не поняли, откуда летят в них стрелы, то прячутся как раз с той стороны, где и засели княжич со шляхтичем. Пятая стрела. Она досталась вон тому оболтусу, что решил не прятаться, а побежал прямо на них. Уже не бежит. Опять томительное ожидание. Теперь разбойники пытаются лечь на землю и ползти как раз на засаду. Вон в того шустрого ползуна.

И тут до татей доходит, откуда ведётся стрельба. Но они не знают, сколько стрелков. Поэтому делают ещё одну ошибку: они поднимаются в полный рост и бегут в противоположную сторону, то есть к лагерю. Шестая стрела. В спину замешкавшемуся мужичку в стрелецком кафтане. Так, ситуация становится запутанной. Эти товарищи сейчас выбегут прямо на засаду стрельцов.

Бабах. Грохот мушкетного выстрела разрывает тишину леса. Бабах. Трещат ветки кустов от ломящихся навстречу смерти душегубов. Пока тати занимались кроссом по пересечённой местности, пан Янек успел зарядить оба арбалета и достать из ножен саблю. Может, и правильно, так как больше зарядить не успеем. Две стрелы останавливают бег разбойников, но те уже совсем рядом. Решили идти напролом. Их осталось шесть человек.

Пётр выхватил из-за пояса кинжал и бросил его в грудь ближайшего. Шаг в сторону, захват руки за обшлаг кафтана высокого разбойничка и бросок через себя с колена, добивание костяшками пальцев в висок. Перекат под ноги последнему, удар сапогом в пах, разворот – и опять добить ударом в висок.

Так, теперь подняться и осмотреться. Пан Заброжский рубится на саблях с татем. Одного он уже свалил. Где же последний? Да вот же он, ползком пытается скользнуть в кусты. Шалишь. Этого нужно взять живым. Несколько быстрых шагов – и второй кинжал упирается пластуну в основание черепа.

– Стоять! Руки за голову и громко читай «Отче наш». – На удивление, сработало: разбойник закинул руки за голову и забормотал молитву.

– Как, ты Пётр Дмитриевич? – К княжичу, стягивающему за спиной руки единственного выжившего бандита, подбегают стрельцы во главе с Бородой.

– Нормально, вашими молитвами. Этого к костру, поспрошать его надо. – Пожарский садится еле живой от усталости, надпочечники прекратили выбрасывать адреналин, и сейчас начнётся отходняк.

Иван Пырьев сегодня был выставлен в авангард. К вечеру они надеялись добраться по владимирскому тракту до своротки на Балахну. Об этой своротке выведали позавчера на допросе у единственного оставшегося в живых из банды Медведя. Иван присутствовал при этом действе. Пленного подвели к костру, сняли с него портки, и княжич приказал двоим стрельцам, в том числе и Пырьеву, держать татя за локти, чтобы не дёргался и «получил полное удовольствие от пытки», как выразился непонятный отрок. Услышав эти слова, тать обмочился. Княжич же, не обращая внимания на визги мужика, раскалил в костре конец шомпола от пищали и поднёс малиново-светящуюся железку к самому носу разбойника, «чтобы лучше разглядел». Душегубец даже орать прекратил, так внимательно, скосив глаза, разглядывал.

– Я всё расскажу, – обливаясь потом и слезами, заскулил он, когда Пожарский потянулся раскалённым прутом к его причиндалам.

– А мы всё знать не хотим, – успокоил его княжич. – Да, ты всё и не знаешь. Вот ответь, сколько бусин из ладана было в дарах волхвов?

Стоящий рядом богомаз из спалённого монастыря подошёл поближе.

– То и я не знаю, княже. Скажешь ли? – Монашек, видно, принял вопрос за чистую монету.

Иван же, уже начавший привыкать к причудам Пожарского, только фыркнул в бороду.

– Шестьдесят бусин, сделанных из смеси ладана и смирны, – ответил за татя Пётр: как-то слышал это в Исаакиевском соборе на экскурсии и запомнил.

– Благодарствую, княже, – поклонился иконописец.

– Ладно, – повернулся к разбойнику Пожарский, – теперь твоя очередь. Сколько было в вашем полку народу?

– Так без малого восемь сотен, – не мешкая, ответил разбойник, косясь на остывающий прут.

– Ох, тяжело, – вздохнул княжич. – Про твой полк потом поговорим. Сколько было народу в вашей шайке?

– Так без малого два десятка, правда, Федьку вчерась Медведь топором зарубил.

– Мы пятнадцать убили. Ты шестнадцатый. Ещё кто-то остался? – снова пододвинул Пожарский шомпол к огню.

– Нет. Все были туточки.

– И Медведь?

– Он от стрелы, считай, одним из первых полёг, – неотрывно глядя на раскаляющийся конец прута, затараторил бывший стрелец.

– Где у вас лагерь?

– Тут, недалече, с версту будет, на полдень. – Тать мотнул головой, показывая направление.

– И в лагере никого нет? – Прут снова переместился к причиндалам.

– Только бабка Сидориха, и всё, вот те крест! – Пленный сделал попытку перекреститься, дёрнулся, но Иван держал его за правую руку крепко.

– Кто такая?

– Травница. Мы её в одной деревне от попа отбили. Сжечь он её хотел, говорил, что колдунья.

– Ясно. Казна где зарыта? Или скажешь, что не знаешь? – Прут вплотную приблизился к причинному месту, даже ногу задел.

Пленный выгнулся назад и заверещал: