Потом он оделся, тоже в лучшее, ненадёванное, сел к столу, стол был уже накрыт, и один позавтракал, а Параска и Нюська стояли смотрели. Потом Маркел встал из-за стола, Параска вынесла Николу, древний образ, ещё от дяди Трофима, и, помолившись, подала Маркелу. Маркел приложился к образу, облобызал. Вошли люди, подняли узлы и понесли. Впереди людей шёл Филька и приказывал.
И только они все сошли во двор, как появился Клюев. С ним были кремлёвские, стремянного полка стрельцы в белых кафтанах. Стрельцов было десять с десятником. И ещё было двое посольских, клюевских людей, эти стояли за стрельцами, и при них был кованый сундук. Маркел сразу же подумал, что это щелкаловский сундук, но Клюев ничего об этом не сказал, а сразу спросил:
– Ну, как? Собрался?
Маркел молча указал на своих людей с узлами. Клюев сказал, что это хорошо, и что им идти недалеко – на Москворецкую переправу, и их там давно уже ждут, поэтому надо поспешать.
И они все сразу же пошли. Параска с Нюськой стояли на крыльце и не махали руками – Маркел не любил, когда машут. Дело серьёзное, думал Маркел, вон сколько стрельцов пригнали! И сундуков за ним ещё ни разу не на́шивали. А что в сундуке? А где грамоты? А где двойные прогоны? А то посулят, как обычно, а после руками разведут, скажут: не обессудь, Маркел, да и зачем они тебе, и так живёшь на всём готовом у князя Семёна на подворье, и никакой службы не служишь, ходишь в приказ когда захочешь, сядешь за стол, зеваешь, раз в год съездишь на дело, поймаешь злодея, вернёшься и опять сидишь себе и рёбра чешешь. Вот о чём Маркелу тогда думалось, когда они шли по Кремлю, а после проходили через Фроловские ворота, а там через Красную площадь и вниз, к Москворецким Китайским воротам, и там же была и переправа, а при переправе пристань и ряды.
Они повернули к пристани. Торговли в рядах ещё почти что не было, но зато лодок на реке было уже достаточно. Клюев молча указал, куда сворачивать, и это получалось, что к реке, к самой воде. Они подошли туда. Народ перед ними расступался. Ну ещё бы, их же было вон сколько! И с Маркелом же тогда были стрельцы, и посольские шли с сундуком, а сундук был угловатый, кованый, поэтому они быстро прошли туда, куда им было надо, и остановились. Там у причала стояла посылка – большущая лодка, даже струг, мачта лежала ещё не поднятая, зато гребцы уже сидели по местам. Даже правильней – опять стрельцы, а не гребцы, потому что все были одеты по-стрелецки, но, правда, уже не в белых, а в простых красных кафтанах. Этих стрельцов-гребцов было с полтора десятка, все они как на подбор были плечистые, мордатые, смотрели нагло. Клюев поприветствовал этих стрельцов-молодцов всех одним разом и сказал, чтоб принимали. При этом клюевские люди выступили вперёд и поставили сундук на край причала. Ближайшие стрельцы-гребцы взяли сундук.
– Полегче заноси! – прикрикнул на них Клюев. – Печать не повредите!
А печать там была, конечно, красновосковая, государева, орлёная, на золотом шнуре, как и положено. Стрельцы с опаской понесли сундук к корме. Маркел посмотрел на Клюева. Клюев подал ему ключ. Ключ был большой, серебряный. Маркел зажал ключ в кулаке и уже хотел было спросить, щелкаловский ли это ключ…
Но Клюев уже повернулся к Маркеловым людям и велел им подавать узлы. Узлы сложили на корме, туда, где уже стоял сундук и лежали ещё какие-то мешки, наверное с провизией. Маркел сошёл вниз, на струг, прошёл мимо бердышей и сел рядом с сундуком. Стрельцы-гребцы стали отталкиваться от берега. Филька командовал, давал советы. Кремлёвские стрельцы, стоявшие на берегу, держались вольно, щурились на солнце. Струг быстро отчалил. Рулевой, сидящий на корме, его звали Мефодий, весело сказал:
– Гони, хромая!
Стрельцы-гребцы навалились на вёсла. Маркел повернулся к стоящим на пристани. Филька махал ему рукой. Дурень, домашешься, сердито подумал Маркел, когда много машешь, всё размашешь! Филька как будто услышал, перестал махать. Вот так правильно, подумал Маркел, но всё равно не нравилось ему всё это, слишком много начальных людей в это дело набилось, а когда начальных много, тогда толку мало. Подумав так, Маркел снял шапку и огладил волосы. Мефодий повернулся к Маркелу и сказал:
– А я тебя знаю. Ты у князя Семёна служишь.
– Ну и что? – спросил Маркел.
Мефодий помолчал, опять спросил:
– Куда собрался? В Нижний?
– Нет, дальше, – ответил Маркел.
– Тогда, что ли, в Казань?
– Не гадай, – сказал Маркел, – всё равно не угадаешь.
– Эх! – помолчав, сказал Мефодий. – А нас дальше Нижнего никогда не посылают. Вот как государь о нас печётся.
Маркел ничего не ответил, и на этом их разговор закончился. Мефодий сердито вздохнул, встал и прошёл вперёд, и приказал поднять мачту. Потом чтобы поставили парус. Ветер был попутный, свежий, стрельцы гребли справно. Синие шапки, зелёные сапоги, третий полк Василия Назарова, замоскворецкие, думал Маркел. А провожали их кремлёвские, белохребетники из первой сотни. Ну, те вообще из Кремля не выходят. И как это они на Москворецкую сподобились? Подумав так, Маркел усмехнулся и стал смотреть по сторонам, по берегам. Берега были очень знакомые, смотреть было скучно. Маркел заскучал.
И так он скучал ещё неделю. А что было делать? Ветер дул ровно, река текла быстро, как она всегда весной течёт. Гребли день и ночь. Утром дошли до Коломны, остановились, московские (назаровские) стрельцы сошли – все, кроме Мефодия, – а вместо них взошли городовые, коломенские, сели на вёсла, Мефодий скомандовал – и коломенские навалились. Вскоре Москва-река закончилась и началась Ока. По Оке они сперва дошли до Переславля, и там переславские сменили коломенских, потом была Рязань, Терехов монастырь, Добрынино, Касимов, Муром… И Маркел мало-помалу повеселел. Ачто?! Дороги оставалось всего пару дней, места были тихие, погоды ясные, и даже Мефодий уже казался Маркелу не таким говорливым, а вполне даже рассудительным хозяином, который уже, может, с самой Рязани рассказывал о своих непростых домашних делах – как у него умер зять, сестра осталась вдовой, и как Мефодий её сватал, и как нашёлся добрый человек, они венчались, но как слобода того нового зятя не приняла, да тот и сам этого не очень-то хотел, мне, говорил, зачем эта стрелецкая служба, что это ещё за кабала такая, а вот он сейчас продаст дом, заберёт Мефодьеву сестру, уедет в Тверь, у него там полно родни…
Ну и так далее.
– Ты представляешь, – говорил Мефодий, – как мне теперь там жить? Хоть ты сам всё бросай и езжай за этим змеем в Тверь! Но у меня семья! У меня ребятёнок! Ребятёнок спит и видит, как я стану старым и он вместо меня пойдёт служить! А тут вдруг такая незадача!
Маркел понимающе кивал. Так они доехали до Мурома. Муромские сменили касимовских, и когда они садились к вёслам, Маркел спросил, что у них в Муроме нового слышно. Муромские ответили, что ничего не слышно, вот только вчера добрые люди видели на том берегу Оки крымцев, и крымцы по ним даже стреляли, но ни в кого, слава богу, не попали, и сразу же скрылись куда-то.
– Это их передовой разъезд, – сказал Мефодий. – Они не стреляли, а пугали. А сейчас они к своим ушли. Может, придут ещё через неделю, уже всей ордой, и ещё постреляют, чтобы наших в поле выманить. Но это не наше дело! Нам надо в Нижний! У нас ещё два дня осталось.
Муромские сели по местам, Мефодий скомандовал, они стали грести.
Вскоре начало темнеть. Потом стало совсем темно. Потом взошла луна. Муромские гребли споро, муромские были свежие. А на низком правом берегу ничего видно не было, там всё было в кустах, кусты были очень густые. Мефодий встал и приказал принять к нашему берегу.
И тут вдруг засвистели стрелы! Мефодий закачался и упал. Маркел подхватил Мефодия и закричал стрелять. Муромские похватали пищали, открыли стрельбу. Но они стреляли наугад, конечно. Крымцы выскочили из кустов, или это так только показалось, и ускакали в степь. А Маркел приказал править к нашему берегу.
На нашем берегу, в низинке, чтобы от татар видно не было, муромские развели костёр, Мефодия положили на кошму, достали из него стрелу. Мефодий начал тяжело дышать. Ему дали воды. Мефодий выпил и затих, долго лежал молчал, крови из него почти что совсем ничего не вытекло. Маркел сидел возле Мефодия, после поднялся и начал ходить взад-вперёд, смотреть на правый берег. Ничего там видно не было.
