Аня провела рукой по шее, на пальцах остался след крови и мертвый жирный комар. Место укуса начнет чесаться завтра, но девочку это уже не беспокоило. Слишком много таких точек появилось на ее теле за последние несколько дней, чтобы переживать еще об одной.

Кроме подруг на даче жила еще Сашина бабушка – Наталья Николаевна. И не то чтобы жила – работала. Просыпалась часов в пять-шесть, и сразу на грядки – полоть, поливать, копать, сажать, и так до вечера.

Ане загородная жизнь была в новинку, приключения сулил каждый день. В первый она упала в обморок в дачном туалете, обклеенном сверху донизу обоями с крупными яркими маками. Тот стоял на солнцепеке и ближе к обеду раскалялся, как консервная банка.

Последнее, что Аня увидела сквозь разбегающиеся во все стороны черные точки в глазах, – потолок из пульсирующих, наползавших друг на друга красных лепестков, дальше – лишь чернота. Вытащил девочку сосед.

– Смотрю, симпатичная нога, думаю, надо с хозяйкой познакомиться, – со смехом рассказывал он Саше и бабушке. Мужчина заходил еще несколько раз, и история обрастала все новыми и новыми подробностями, пока однажды он не уехал с друзьями на рыбалку.

За пару недель Аня так и не смогла понять прелестей дачной жизни. Не научилась принимать душ на улице: воду для него набирали из открытой бочки, которая нагревалась днем до кипятка.

Или мыть ей же овощи с огорода, а по утрам наливать остывшую в умывальник и одновременно топить спрятавшихся в прохладе мелких жучков. Сгонять с раковины паука, которую тот бережно оплетал по ночам, словно сито, полупрозрачной серебристой нитью.

Наталья Николаевна наблюдала за Аней с жалостью и сочувствием. Она не понимала, кто так избаловал ребенка, что тот прыгал, словно цапля, через посадки картошки, стараясь не задеть и не поймать на одежду безобидных букашек.

Зато девочка научилась легко срывать ягоды и овощи, на огороде без нее трудно было обойтись. Во время работы Аня быстро и плавно перебирала цепкими, длинными, тонкими пальцами, словно играла на арфе сложную мелодию.

Саше повезло меньше, ее ладони напоминали короткий ковш, если сжать их и немного согнуть. Она стеснялась рук, доставшихся по наследству от матери, а той – от Натальи Николаевны. Девочка словно сознательно отгораживалась от повторения схематичной судьбы близких за чем-то новым – толстыми книжками, которыми были завалены все два этажа дачи.

Каждое утро Наталья Николаевна собирала их по всем комнатам и складывала в одну высокую стопку на журнальный столик. Чтение казалось бабушке блажью, бестолковым занятием, не приносящим никакой пользы.

– Опять читаете, – повторяла она, заходя по утрам к девочкам, сидящим с книгами по краям кровати, не расчесанным и не умытым, с отрешенным взглядом, погруженным в куда более реальный мир, чем этот. – Нет бы мне в огороде помочь, спина уже раскалывается, – и картинно потирала поясницу.

Саша даже не поднимала глаз, знала – у бабушки никогда ничего не болит. «Железный конь» – так называли ее знакомые за глаза.

Аня в такие моменты испытывала неловкость. Девочка понимала: Саша могла делать все, что заблагорассудится, но она для них – чужой человек, которого привезли сюда за компанию, только чтобы подруга не скучала.

Приходилось вставать и предлагать помощь, на что и внучка, и бабушка злились еще больше, ведь это был театр для двоих. Аня разрушала границу между вымыслом и реальностью, словно глупый ребенок, забежавший за кулисы кукольного представления и обнаруживший актеров за ширмой.

В очередную повинность предстояло собрать смородину за себя, и за Сашу, та снова отказалась. На кустах ягоды созрело очень много. Стоял день, солнце палило вовсю, но неудобно жаловаться на жару старушке, которая с шести утра без перерыва возилась в огороде.

Девочка потела и рвала ягоду быстрее, чтобы поскорее заполнить ведерко доверху и снова вернуться в прохладу дома.

Во время работы они молчали. Аня не знала, о чем говорить, а Наталья Николаевна представляла на месте чужого ребенка родную внучку, и ей нравилась картина, которую рисовало воображение. Звуки речи могли все разрушить, поэтому старушка держала рот на замке.

Наталья Николаевна мечтала, как через несколько лет, когда у нее закончатся силы полоть картошку, ее заменит Сашенька. Сад останется таким же прекрасным, цветник – ярким, а огород – плодоносящим, как раньше, и труды бабушки будут не напрасны.

– Молодец, – похвалила девочку Наталья Николаевна, увидев полные доверху два ведра. – Теперь набери немного домой, ты ведь завтра уезжаешь, – и протянула девочке небольшой целлофановый пакетик.

В обед позвонила мать. Сказала, что заберет Аню завтра утром.

– Ты как там, жива еще? Ешь ягоды и фрукты, набирайся витаминов побольше, даже через не хочу. Другой возможности не будет.

Вечером Аня сложила несколько пустых пакетиков впрок и проверила, где на грядках осталось хоть что-то съедобное после очередной уборки урожая. Наталья Николаевна пообещала кабачки, баклажаны, огурцы и смородину.

В комнате девочка проверила каждый угол перед сном, чтобы мотыльки, случайно залетевшие в окна, успели вернуться в полумрак и шуршать, похлопывая мягкими крыльями, там.

Осталось только выспаться. Она старательно пыхтела и сопела, изображая сон, и вот наконец Саше надоело разговаривать самой с собой, та замолчала и через некоторое время заснула – дыхание стало медленным и ровным.

Аня открыла глаза. Спать не давала яркая луна, висевшая вровень с их окном, и громкий стрекот кузнечиков.

Казалось, небо пристально вглядывалось в комнату. Похожее она видела только на экскурсии в планетарии в пятом классе. Звезды висели так близко, достаточно лишь протянуть руку, чтобы коснуться каждой и собрать в ладонь, словно горсть ежевики.

По ночам девочки не выходили из дома – страшно. Заботливая бабушка поставила у двери на всякий случай гремевшее от малейшего касания металлическое ведро, которое девочки, сморщившись, выливали по очереди утром.

Несмотря на лунное сияние, тьма снаружи была настолько густой, что в ней исчезали все прежде знакомые предметы, тени вытягивались и все выглядело чужим, незнакомым.

Небо притягивало, казалось настолько близким, что одно неосторожное движение, и свод обрушится на голову, а звезды со звоном и грохотом разлетятся в разные стороны.

Проверять его на прочность было некому: все обитатели окружающих дач ложились спать не позже восьми, чтобы проснуться ранним утром и копать с таким остервенением, словно не могут найти спрятанное сотни лет назад сокровище.

В школе часто повторяли, что труд облагораживает человека. Исключительно благодаря ему тот встал на задние лапы и передумал оставаться обезьяной, но, похоже, что-то в этой схеме дало сбой. Потребность махать лопатой у людей сохранилась, но речь постепенно утрачивалась.

Девочка слышала со всех участков только мат. В другое время соседи молча работали в саду или ели под звуки радио, которые никто не имел права прерывать.

Аня ожидала от дачи тишины, но оказалось, что на природе слышимость гораздо выше, чем в городе: каждый шорох ежа в саду звучал ночью, как топот пробирающегося по лесу медведя.

Днем она слушала, как мужчина с участка у леса пьет и орет на жену, ребенок в даче напротив отказывается есть суп и закатывает истерику, а к «нелюдимым» парням в доме у дороги приехали девчонки, и теперь они только и делают, что слушают «Русское радио» и горланят песни с утра до ночи под расстроенную гитару.

Развлечений тоже было немного. В первые дни после приезда подруги часто гуляли, собирали цветы, веточки, высушивали их между книжных страниц, ставили в вазы и стаканы. Через несколько дней цветы исчезли. Наталья Николаевна навела порядок в комнате и выбросила лишний мусор. Больше букетов они не составляли.

Заснуть девочке не удалось, слишком сильно переживала. Как только начало светать, Аня тихонько спустилась вниз, взяла пакетики и пошла на грядки. Срывала все, что только может пригодиться: возвращаться на дачу снова она больше не планировала, хватит.