– На вот, держи, – сказал он, протягивая паспортную книжку.

Арсений кое-как сквозь темноту прочитал документ. Выходило, что теперь он уроженец села Дерябино Курской губернии, двадцати лет от роду, неженатый, православный, по роду занятий ремесленник, а зовут его отныне Василий Степанович Перебейнос.

– За такую фамилию душевное спасибо, – буркнул он, засовывая книжку во внутренний карман пиджака. – Денег-то дали?

Вместо ответа Прохор похлопал по карману и кивнул.

– Тогда на вокзал, – решительно сказал Арсений. – Только надо сообразить, куда билет брать.

– В Москву, – коротко откликнулся Прохор.

– Да? А почему именно в Москву?

– Есть к кому обратиться, – туманно сказал Прохор.

Ай да товарищи! Не подвели ведь…

В Москве Прохор с Арсением нашли тихую, далёкую от центра улочку в Китай-городе. Хозяин дома Иван Семёнович, очкастый старичок с интеллигентской бородкой, напоил чаем и внимательно выслушал рассказ о происшествии с полицейскими. С интересом расспросил Арсения-Василия, где тот научился убойной драке и понимает ли, что за расправу со шпиками, коли поймают, каторга обеспечена. А если раненый дал дуба, то и виселица маячит…

Спокойно и скупо отвечавший Арсений понимал, что это лишь присказка. И за простоватой внешностью старичка чувствовал цепкую настороженность бывалого человека, не привыкшего верить на слово.

Несколько дней они с Прохором отсыпались в маленькой определённой им квартире. Арсений скучал, Прохор нервничал. Но вот заявился Иван Семёнович с двумя бородатыми, хорошо одетыми людьми. Состоялась новая беседа, сильно смахивающая на допрос, после чего один из них сообщил: по наведённым справкам, раненый агент умер, Арсений как убийца установлен и объявлен в розыск.

– Жалеть нечего, одним тараканом меньше, – спокойно добавил другой. – Мы благодарны, что вы спасли от ареста нашего товарища, и готовы принять в свою организацию. А то, что прикончили шпика, – зачтём как приёмный экзамен. Подумайте…

Арсений согласился. Прежняя жизнь в одночасье кончилась, мосты сожжены, а чтобы жить дальше, надо чем-то заниматься и на кого-то опереться. Сводить счёты с властью в компании революционеров тоже занятие, – совсем даже не скучное. Уж по-любому веселее, чем залечь в тихом месте на дно, шугаясь каждого городового… Да и кто бы выпустил его с конспиративной квартиры в случае отказа?

Так Арсений вошёл в «Общество народников», – в общем-то, случайно. А вот в организацию вписался сразу, словно родился в ней. Среди товарищей он чувствовал себя своим. Как и они, для обычных людей он был чужаком. Обычные люди революционной горячкой не страдают, в царя не целятся и в полицейского ножом не суют. А вот те, кто ненавидят мир и власть, намертво спаяны сообща пролитой кровью и крепко держатся друг друга.

За годы между вступлением в партию и отъездом в Лондон произошло многое.

Поначалу Арсению доверяли главным образом техническую работу: отнести-принести письмо, доставить нужный груз, посторожить место встречи товарищей. Потом научили меткой стрельбе и обращению со взрывчаткой. А когда он собственноручно пристрелил следователя Антуфьева, засадившего в тюрьму трёх членов московской организации, с ним стали говорить на равных. Постепенно Арсений-Василий, несмотря на молодость, стал главным боевиком группы. Выделялся он силой, ловкостью, хорошей головой и абсолютным бесстрашием. Жизнь не баловала его, и он за неё не цеплялся. Как, впрочем, и другие товарищи.

Через некоторое время он перебрался в Санкт-Петербург. Желябов решил усилить столичную организацию, немало пострадавшую от энергичных действий полиции. Именно из Питера исполком партии рассылал распоряжения на места, именно здесь придумывались теракты, будоражившие всю Россию. Не где-нибудь, а на берегах Невы были вынесены приговоры и главе одесской жандармерии, и киевскому прокурору, и харьковскому губернатору. Вера Засулич ранила петербургского градоначальника Трепова, Степан Кравчинский заколол шефа жандармов генерал-адъютанта Мезенцова. Простых полицейских, путавшихся под ногами, убивали вообще без приговора.

Ко многим из нашумевших дел был причастен Арсений, ранг боевика переросший. Не отказываясь от силы, ловкости и жестокости товарища, однопартийцы всё чаще при планировании терактов использовали его цепкий хитрый ум, поручали организацию подпольных типографий и мастерских по изготовлению динамита. Работал виртуозно и чисто. Прокол вышел лишь однажды в Рязани, когда по наводке провокатора Арсения взяли жандармы. Однако выкрутился, совершив невероятно дерзкий побег. С тех пор стал ещё осторожнее и злее.

Когда «Земля и воля» – так теперь называлось бывшее «Общество народников» – раскололась и возникла новая организация «Народная воля», Арсений без колебаний примкнул к ней. Ни в какое светлое будущее России он не верил и даже не думал о нём. Ну что ему Россия? Место, где угораздило родиться, только и всего. Во всём прочем империя сама по себе, он сам по себе. А вот убивать ему нравилось. Это не какая-то агитация среди рабочих с призывом бастовать. Это опасно и весело.

Он уже бесповоротно вошёл во вкус террора. В сущности, он и жил террором. Ничем другим Арсений просто не интересовался. Разумеется, его привлекали женщины, и еду хорошую он уважал, и чтобы деньги в кармане хрустели, – куда ж без мелких приятностей? Однако главное было убивать.

– Не бойсь, не бойсь, – тихо и ласково приговаривал он, глядя в выпученные от страха глаза приговорённого чиновника или жандарма.

При этом Арсений испытывал сильнейшее удовольствие, почти сладострастие. Иной раз даже тянул с выстрелом или ударом, лишь бы насладиться предсмертным ужасом жертвы. «Народная воля», сделавшая ставку на революционную жестокость, была ему по душе. Тем более что время размениваться на мелкие жертвы прошло. Впереди у партии была крупная цель. Самая крупная. Невозможно крупная – император.

Когда фактический глава народовольцев Желябов отправил Арсения с другими товарищами в Лондон, тот сначала даже расстроился. Случится в России революция после казни Александра Второго или не случится, – это ещё бабушка надвое сказала. Сам Арсений в такое не верил, хотя вслух и не высказывался. Но человек, убивший царя, войдёт в историю, – вот в этом он не сомневался.

– Рысакову с Гриневицким, значит, доверяешь, а мне нет? – спросил он, исподлобья глядя на Желябова.

И тогда Андрей без обиняков объяснил, что простых бомбистов у партии достаточно, а вот людей, которые способны думать наперёд и организовывать работу в массах, шиш да маленько. И надо этих людей сберечь на будущее.

– В Лондоне тебя встретят и объяснят, что к чему, – многозначительно добавил он.

Арсений понял, что его берегут для какого-то специального дела, и желание спорить пропало.

…О том, что Англия – страна туманов его, конечно, предупреждали. Но действительность превзошла все ожидания. Непонятно даже, как пароход ухитрился найти причал и мягко пристать, – настолько густо висела в воздухе белёсая влага. Где-то на берегу, в толпе встречающих, его ждали. Было сыро и зябко. Арсений поплотней запахнул пальто. Им овладело странное и непонятное настроение. Туманный день, туманное будущее… Начиналась очередная новая жизнь.

Человек, встретивший Сергея в гостиной английского посольства, был черноволос, высок ростом и крепок. Лет с виду тридцать пять, пухлощёкое лицо приятно, яркие губы раздвинуты в радушной белозубой улыбке. Тёмно-серый костюм выгодно облегает фигуру, подчёркивая широкие плечи.

– Мистер Белозёров, я полагаю?

Полувопрос-полуутверждение был задан звучным баритоном на неплохом русском языке.

– Мистер Фитч? – спросил, в свою очередь, Сергей, делая шаг навстречу.

Англичанин улыбнулся ещё радушнее и протянул руку.

– Он самый, мистер Белозёров. Мистер Фалалеев, должно быть, вам обо мне рассказал.

– Да, конечно…

Накануне художник сообщил письмом, что предложение нарисовать портрет дочери посла принимает и готов приступить к работе немедленно. Письмо отвёз в посольство импресарио Сергея Фалалеев. Послание было вручено помощнику посла мистеру Фитчу. С ним же состоялись переговоры о цене будущей картины. Сошлись на семи тысячах рублей, причём, как сообщил потирающий руки Фалалеев, треть суммы полагалась авансом. В другое время Сергей обрадовался бы – таких денег за портрет он ещё никогда не запрашивал, – однако теперь ему, в общем, было не до денег. Во всяком случае, в предстоящей работе они уж точно были не главное.