– Черт, где это мы?
– В самолете, где же еще?
Андрей поднялся с кресла и с удивлением огляделся. Действительно, в самолете. Двигатели гудели во всю мощь, и как только он мог уснуть при таком шуме. Да еще в таком кресле! Бог ты мой, да разве же ЭТО можно назвать креслом?! Салон самолета, заполненный едва ли на треть, вместо привычных мягких самолетных кресел с высокими спинками был уставлен деревянными стульями с подлокотниками. На этих стульях в невообразимо неудобных позах спали пассажиры. В каждом ряду стулья были сзади сбиты по трое необтесанными и неошкуренными досками. Жесткие сиденья были покрыты коричневым дерматином, как в старых электричках. Дерматин этот местами был продран, и из дыр торчала грязная вата. Пол салона был устлан деревянными досками, окрашенными суриком. А вдоль прохода были проложены рельсы. В целом, если не считать рельсов, все это напоминало уменьшенный в масштабе актовый зал школы или какого-нибудь бедного сельского клуба из кино про ранние советские времена, а никак не салон самолета. Полный отстой!
– Что-то я совершенно не помню, как я в самолете очутился. Ни как из автобуса выходили, ни как в самолет садились, ничего.
– Андрей, это отдельная тема, с этим потом. Ты слышал, о чем я тебя спросил? Твой это зеленый чемодан с пальмами?
– Ну, мой. А в чем дело?
– А дело в том, что у тебя в чемодане человек сидит.
– Чего?!
– Точно тебе говорю. Человек сидит, вернее, ребенок. Кроме шуток. Пошел я в туалет в хвост самолета. Но так и не дошел. Там, в хвосте, наши чемоданы лежат, и вдруг из одного человеческий голос раздается, детский причем. Просит выпустить, говорит, что больше не может терпеть и сейчас описается. Позовите, говорит, немедленно Андрея Сорокина. Иди, выпускай. – Дмитрий хмыкнул.
– Неужели Анька? Убью заразу!
Сонливость как рукой сняло. Андрей почти пробежал в хвостовой отсек, добрался до своего чемодана и открыл замок. Так и есть! В чемодане, скрючившись в три погибели, сидела, нет, лежала Анька. Он со злостью вытащил ее из чемодана за воротник куртки.
– Андрюшенька, миленький, потом убивать будешь, дай сначала в туалет сбегать!
– Черт с тобой, беги! Но потом я с тобой разберусь.
Пока сестра была в туалете, Андрей осмотрел чемодан. Гантели в нем не было, поэтому он, наверно, и не заметил изменений в весе чемодана. Тощая сестрица была ненамного тяжелее гантели. Ладно, отсутствие гантели в конце концов можно пережить. Но в чемодане не было и половины тех вещей, которые он так старательно складывал вчера вечером. Во что же ему переодеваться? Нет, сейчас он все-таки этой гадине маленькой так надает по шее, что мало не покажется. И что, скажите на милость, теперь с ней делать? И родители, наверно, уже на ушах стоят: дочь пропала. Надо им позвонить, обрадовать. Андрей достал из кармана телефон и попытался позвонить, но связи не было.
Сестра, наконец, вышла из туалета. Вид у нее был ошарашенным.
– Там это, там это, – она тыкала пальцем на дверь туалета, но ничего более членораздельного у нее не выговаривалось.
– Не морочь мне голову!
Андрей дал ей увесистого щелбана по лбу и, взяв за шкирку, поволок в салон. Почти все пассажиры уже проснулись и с веселым интересом смотрели на них. Кто-то удивлялся, почему девчонку на регистрации не обнаружили. Разве чемоданы не просвечивают? Может быть, на внутренних рейсах и не просвечивают? Да нет, давно просвечивают.
Андрей озадаченно произнес:
– Хоть убей, не помню, чтобы я чемодан показывал. И вообще не помню, как я здесь оказался.
Тут все загалдели. Выяснилось, что посадки в самолет не помнит никто из пассажиров. Все помнили, как отъехали на автобусе, как встали в глобальную пробку перед Рассудовым. А потом как отрубило. Да, дела…
– Зато я помню. И даже знаю, почему вы не помните, – нахально встряла в разговор Анька.
– Лучше молчи, убью. Откуда тебе знать, когда ты в чемодане сидела. И кстати, ты знаешь, что в чемодане ты могла бы задохнуться без воздуха?
– Да знаю я, знаю. Я, чтобы не задохнуться, там несколько дырочек просверлила папиной дрелью.
Андрей аж застонал:
– Дырочек она просверлила! В чемодане за семьсот долларов! Испортила такую вещь! Возместишь, когда вырастешь! И когда ж это ты успела, интересно?
– Да не переживай ты так за свой чемодан, противно даже. Ничего я не испортила, я в незаметных местах просверлила. Ты ведь ничего не обнаружил. А сверлила я, когда ты утром бегал трусцой в парке.
– А залезла в чемодан когда?
– Когда ты ходил днем в "Евросеть" с тарифами разбираться. Тогда и залезла.
– А знаешь ли ты, дура стоеросовая, что если бы чемодан не в хвосте салона остался, а в багажном отделении был, ты бы от холода умерла?
– Не такая уж я и дура. Я про это читала, поэтому оделась потеплей и взяла с собой химическую грелку, у папы стащила. Я все продумала, вот только то, что мне в туалет захочется, как-то из виду упустила.
Здесь Дмитрию, наконец, удалось вклиниться между ними:
– Слушайте, ребята, вы потом как-нибудь разберетесь между собой. Есть более важные вещи. Кажется, девочка сказала, что она знает, почему мы не помним, как оказались в самолете.
– Чего ты ее слушаешь? Что она могла узнать из чемодана?
– А вот и узнала! По дороге автобус остановился довольно надолго, не знаю, где и зачем, и я услышала разговор двух мужиков, стоявших рядом с тем местом, где я в чемодане лежала. Один спрашивал, достаточно ли снотворного было в напитках, а другой ответил, что все в порядке, хватит часов на восемь. А потом, когда багажный отсек открыли и чемодан, в котором я была, вместе с другими чемоданами куда-то перевозили, я еще слышала, как кто-то сказал: "Осторожнее перекладывай, это ведь тебе не дрова, а живые люди". А другой ехидно так ответил: "Пока еще" и засмеялся.
Ничего себе! Поверили Аньке, не поверили, но все же парни приуныли.
– Ох, не нравится мне это. И самолет какой-то отстойный. Мы вообще летим или что? Эй, кто у окна сидит, гляньте в иллюминатор!
Однако в иллюминаторах, которых почему-то на весь салон было всего четыре, по два на каждой стороне, ничего не было видно. Ночь и белый туман, какой всегда бывает, когда летишь в облачности. Учитывая, что по расписанию вылет самолета был в полдевятого вечера, они должны были находиться в полете уже около шести часов. В общем гуле голосов можно было расслышать:
– Куда это мы так долго летим? На Дальний Восток? Это что, и есть тот необычный перелет, какой обещался в рекламе? Да уж, необычный, дальше некуда. И есть уже хочется. И где вообще стюардессы? Блин, тут даже кнопок для вызова стюардесс в этих стульях нету!
Кто-то прошел в переднюю часть салона и попытался открыть дверь в служебное отделение, но она оказалась крепко запертой.
– Эй, еда скоро? Есть хотим! – завопили парни хором и затопали ногами по полу так сильно, что Анька испугалась, что деревянный пол проломится, и они выпадут из самолета наружу.
Как будто бы в ответ на это из динамика раздался скрипучий, какой-то даже металлический голос:
– Уважаемые пассажиры! Вас приветствует командир корабля Иван Петрович Сидоров. Наш полет проходит на высоте 10 тысяч метров. Температура за бортом минус пятьдесят градусов. Вскоре вы испытаете состояние невесомости, после чего вам будут предложены обед и напитки. Пока же просим вас оставаться на своих местах и пристегнуться. Мы входим в зону турбулентности. Следите за нашими объявлениями.
Все пристегнулись торчащими по бокам стульев поясами, качество которых также было ниже всякой критики. Немного успокоились насчет обмана, но возбудились в ожидании невесомости.
Анька уселась в свободное кресло между Дмитрием и Андреем и тоже пристегнулась. Андрей щелкнул ее по лбу, теперь уже совсем несильно, не то что после чемодана.
– Ну вот, дурында, слышала, невесомость скоро, а ты – обман, обман. Видимо, это специально так самолет оборудован, чтобы места для полета в невесомости было больше. Смотри, насколько потолок тут выше, чем в обычных самолетах. И вообще, это чартерный рейс, тут на всем экономят, даже на креслах. Может, и усыпили нас для того, чтобы к состоянию невесомости все были бодрыми и выспавшимися. Сейчас ведь почти три ночи.