На стене висит заключенная в рамку фотография Эйдена и Кэмерон, снятая несколько лет назад. Они находятся на импровизированной деревянной сцене, где дети, отдыхающие в лагере, ставят пьесы, а волонтеры устраивают хоровое пение и другие развлечения. Они стоят плечом к плечу, удерживая перед собой большую пустую картинную раму, используемую в театральных постановках. Кэмерон смотрит в объектив, Эйден смотрит на нее, и они оба широко улыбаются, словно фотограф поймал их в разгар веселья.

Я чувствую потерю Эйдена сильнее, чем прежде, и ненавижу себя за то, что ревную его. Ревную к тому, что он был здесь с Кэмерон, а я нет. К тому, что он любил ее и делал счастливой. К тому, что он подарил ей кольцо, которое она не хочет снимать, и к которому прикасается всякий раз, когда расстроена. Потому что он причина ее слез.

В последний раз бросив взгляд на фотографию, поворачиваюсь и выхожу из кабинета, понимая, что если останусь еще хоть на секунду, я сорву рамку и разобью ее о стену, словно тот молодой глупый задира, которым родители Кэмерон всегда меня считали.

_______________

- Итак, расскажите, как вы познакомились и влюбились друг в друга.

Сидящая рядом Кэмерон, услышав вопрос Стратфорда, тут же начинает кашлять, подавившись, и я легонько похлопываю ее по спине, пока она тянется за водой и выпивает почти половину содержимого стакана.

Пока Кэмерон проводила свой день, избегая меня, я провел его, изучая лагерь, чтобы убедиться, что смогу ответить на любой вопрос Стратфорда без запинки и неловкой паузы, которую Кэм придется за меня заполнять. Но, к сожалению, это оказалось пустой тратой времени, поскольку после подачи первого блюда Стратфорд принялся задавать вопросы, относящиеся вовсе не к лагерю, а к нашей с Кэм личной жизни.

До этого момента вопросы были довольно простыми. Он хотел знать о наших с Кэмерон семьях и о том, как мы жили, пока росли, но учитывая ту одержимость, с какой Стратфорд давал деньги только счастливым семейным парам, можно было догадаться, что за вопросы он станет задавать дальше. Сет явно не шутил, назвав Стратфорда эксцентричным чуваком. Ну, какого нормального бизнесмена будет больше заботить личная жизнь людей, которым он собирается дать денег, чем то, насколько процветает их дело?

За весь ужин Кэмерон ни разу не взглянула в мою сторону, но не отшатнулась, когда я между сменой блюд придвинулся ближе к ней и положил руку на спинку ее стула, а вот теперь смотрела на меня с паническим выражением на лице.

Подарив успокаивающую улыбку, я принимаюсь легонько потирать ей спину, давая понять, что смогу справиться с этим вопросом.

- Как вы уже слышали, мы знаем друг друга почти всю нашу жизнь, – удерживая с Кэмерон зрительный контакт, начинаю рассказывать я. – Когда мне исполнилось десять, а ей – семь, мы стали лучшими друзьями. Она была моей опорой, единственным, кому я рассказывал все без утайки, и самым главным человеком в моей жизни.

Я вижу, как шея Кэмерон дергается, когда она нервно глотает, однако взгляд ее прекрасных зеленых глаз все еще прикован ко мне, и неожиданно Стратфорд словно бы исчезает из комнаты. Я будто остался с Кэм наедине и открываю ей свое сердце, говоря то, что должен был сказать еще много лет назад, но так и не набрался смелости. Она, вероятно, считает, что я сейчас притворяюсь ради Стратфорда, ну, и пусть. Мне, наконец, представился шанс признаться в своих чувствах, выпустить их наружу, дать им пожить хоть несколько минут, чтобы затем окончательно похоронить, и сосредоточиться на том, чтобы быть Кэм просто другом, без прошлого, отягощающего мое сознание.

- Я  с кристальной ясностью помню момент, когда понял, что влюблен в нее. Кэмерон исполнилось четырнадцать. В тот день я работал на конюшне, и, когда она вошла туда, я просто перестал дышать. Впервые с тех пор как мы встретились, я действительно увидел ее. И от ее красоты, не только внешней, но и внутренней, у меня перехватило дыхание. Но я был старше ее на несколько лет и слишком труслив, чтобы признаться в своих чувствах. Я боялся, что она не испытывает ко мне того же и ужасался от перспективы потерять ее дружбу, – добавляю я чуть тише, ощущая прежнюю тревогу, что Кэмерон увидит правду в моих словах, и я потеряю ее снова даже прежде, чем успел вернуть.

- Только за неделю до начала ординатуры я, наконец, осознал, что устал скрывать от нее свои чувства. Я спросил Кэмерон, может ли она дать мне причину, почему я не должен уезжать, а затем с замиранием сердца ждал, что она скажет, чтобы я остался, потому что любит меня. Но этого не произошло.

Глаза Кэмерон блестят от слез, но она не смаргивает их, и я смотрю, как они заполняют ее зеленые омуты, и продолжаю рассказывать нашу историю так, как хотел бы, небеса мне свидетели, чтобы она произошла на самом деле.

- Она знала, что я всегда стремился стать врачом и помогать людям по всему миру. Кэмерон из тех, кто не станет препятствовать своему другу в осуществлении его мечты, поэтому она сказала, что я должен ехать. Сказала, что это все, чего я когда-либо желал, и мне обязательно нужно поехать.

Тело Кэмерон клонится ко мне, пока мы не сближаемся настолько, что я могу различить золотые крапинки в радужной оболочке ее глаз. Мне приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не сократить оставшееся расстояние и не поцеловать ее, желая заставить поверить словам, которые произношу; что я отчаянно мечтаю, чтобы все у нас было именно так, как я рассказываю.

Из-за ее близости мысли путаются даже больше, чем я предполагал; воспоминания о прошлом, о моих чувствах совсем не проясняют ситуацию, напротив только ухудшают, но я ушел уже слишком далеко по тропинке своей памяти, чтобы теперь остановиться.

- Но прежде чем мое сердце разбилось на кусочки, Кэмерон сказала, что будет ждать меня столько, сколько потребуется. И так она застряла со мной на весь срок ординатуры, а потом еще на три года, пока я работал во «Врачах без границ». Она простила меня за то, что я оставил ее, за то, что не был здесь, когда она нуждалась во мне больше всего. Простила за боль, что я ей причинил, за ошибки, которые совершил, и она знает, что я отдал бы что угодно, лишь бы вернуть все обратно, – шепотом произношу я, поднимаю руку и смахиваю челку со лба Кэмерон. – Все, что угодно.

Я обнимаю ладонью ее щеку и ласкаю пальцами кожу, а потом наклоняю голову вперед, чтобы наши лбы соприкоснулись, и, сохраняя низкий тон голоса, говорю только для Кэмерон.

- Я и раньше не заслуживал иметь ее в своей жизни, не заслуживаю и теперь. Но нет ничего на свете, чего бы я ни сделал ради нее. Я пойду на все, чтобы доказать, что всегда любил ее и всегда буду любить.