– Воды мало, – сообщил Максимов Веронике. – Сходи во двор, набери.

Вероника с опаской покосилась на окно, за которым царила слегка разбавленная лунным блеском темнота, вспомнила о страшном горбуне, но, взглянув на пересохшие губы госпожи, взяла вместительный керамический кувшин и вышла.

Уже на лестнице обругала себя за то, что не захватила свечу. Вне жилых помещений света не было вообще, и идти приходилось на ощупь. Хотела было вернуться, но поняла, что второй раз уже не заставит себя покинуть комнату, где она чувствовала себя в относительной безопасности. Поэтому, шаря свободной рукой по стенам, а второй прижимая к себе кувшин, продолжила путь.

Вот и первый этаж. В тишине слышалось дзеньканье капель – под какую-то прореху была подставлена бадья из луженой немецкой жести. Вероника пересекла гулкую прихожую, сопоставимую по величине с любым дворцовым залом, с усилием приоткрыла входную дверь и выскользнула наружу.

Во дворе было немногим светлее. Луна, как назло, скрылась за облаком, и ее сияние едва просачивалось через дымчатую пелену. Чертыхаясь и в то же время осеняя себя крестным знамением, Вероника приблизилась к колодцу. Поставила кувшин на каменные плиты, стала искать ведро. Оно стояло на краю колодезной чаши, но впотьмах Вероника его не заметила, нечаянно толкнула, и оно с грохотом полетело в отверстый зев колодца. В замкнутом пространстве заметалось эхо, во дворе загудело, как на звоннице, где грянули разом все колокола.

– Чтоб те лопнуть! – проныла Вероника и принялась тянуть цепь, дополнив какофонию новыми нотами.

На шум и гром из замка вышла девушка лет восемнадцати. Обернувшись, Вероника увидела смутные очертания ее фигуры в чем-то похожем на просторный балахон. Сию же минуту в глаза ударил свет – девушка подняла над головой спиртовую лампу. Вероника изобразила на лице виноватую улыбку, стала скороговоркой объяснять, что не замыслила ничего дурного.

Девушка подошла к ней. Движения ее были такими сторожкими, что казалось, будто она готовится к схватке с ядовитой гадиной, однако взгляд ее был устремлен не столько на Веронику, сколько на колодец. Остановившись в двух шагах от чаши, она стала что-то недовольно выговаривать на непонятном языке. На знатную особу она не походила, Вероника решила, что это, скорее всего, кто-то из прислуги графа. Поэтому перестала извиняться и отмахнулась, как от назойливой мухи:

– Да ну тебя! Ничего я такого не сделала. – И продолжила вытягивать цепь с болтающимся на конце наполненным ведром.

Вытянула, перехватила ведро за дужку, поставила на край чаши. Пододвинула ногой кувшин, чтобы сподручнее было перелить в него воду. Незнакомка в балахоне сорвалась на визг, тревожно замахала руками. Пламя в ее коптилке заколыхалось и запрыгало.

– Да что ты полошишься? – недоумевала Вероника. – Воды жалко, что ли?

Наклонила ведро. Оттуда свесился серебристый язык, нырнул в горлышко кувшина, звучно ударился о дно. В стороны полетели мелкие брызги. Девушка ойкнула, взвилась как ужаленная. Спирт из лампы выплеснулся и обжег ей руку.

– Экая ты! – пожурила ее Вероника. – И чего так перепугалась? Дай-ка холодненьким полью…

И прежде чем пострадавшая успела среагировать, Вероника плеснула ей из кувшина на обожженную кисть.

Нечеловеческий вопль огласил не только двор, но и все окрестные дебри. Девушка в балахоне повела себя так, словно ее руку окатили расплавленным оловом: выронила лампу (та каким-то чудом не опрокинулась, упала на донце и продолжала гореть), затанцевала, как от нестерпимой боли, стала неистово тереть тыльную сторону ладони о свой балахон.

Вероника стояла дура дурой, не понимала ничего. Заглянула в кувшин – может, с водой что не так? Сунула туда пальцы, обмакнула, поднесла к глазам, понюхала, полизала. Вода как вода, ключевая, вкусная.

Незнакомка меж тем блажила как заведенная. Вероника поставила кувшин, схватила ее за руку:

– Да что там у тебя? Покажи!

Взглянула и обмерла. На запястье и выше, вплоть до верхних пальцевых фаланг, расползались багровые волдыри.

– Это что? – пролепетала Вероника. – Это ты спиртусом так?

Пострадавшая не отвечала, только всхлипывала. Вероника посмотрела ей в лицо, и стало совсем нехорошо. Девушка плакала, обильные слезы катились из ее глаз и оставляли на щеках красные полосы.

Для впечатлительной Вероники это было уже слишком. Позабыв про кувшин, она подобрала подол и что было духу помчалась к двери.

Ворвалась в замок и понеслась через зал-прихожую, скользя на отполированном полу. В темноте совалась то в один угол, то в другой, тщетно ища лестничный пролет. Внезапно слева мелькнул колеблющийся огонек. Вероника устремилась к нему как к спасительному маяку и увидела спускавшегося по ступенькам старика, который нес витой канделябр с тремя свечами.

– Помогите! – вырвалось у Вероники.

Она даже не задумалась над тем, у кого просит помощи и в чем, собственно, эта помощь должна заключаться.

– Сударыня… – с легким удивлением проскрипел старик на почти правильном русском. – Вы дрожите… Вас кто-то обидел?

Вероника уже собиралась пасть к его ногам, но вовремя обратила внимание на руку, сжимавшую канделябр. Эта рука, покрытая старческими морщинами и выпуклыми нитями вен, была синей! Да-да, совершенно синей, еще и с фиолетовым оттенком. Такого же цвета было и лицо, окаймленное щетинистыми бакенбардами. И хоть глаза старика глядели по-доброму, сочувственно, Веронику сковал животный ужас. Припомнились рассказы барина о том, что где-то в просторах Вселенной живут разумные создания. Может быть, они похожи на земных людей, а может, и нет. Барин говорил, что кожа у них, к примеру, зеленая или синяя…

Вероника тонко взвыла, оттолкнула старика и сломя голову побежала по крутой лестнице наверх.

Она влетела в комнату в тот момент, когда Максимов заканчивал переодевание – сменил дорожный костюм на домашний кашемировый шлафрок.

– Принесла? – осведомился он, не глядя на служанку.

– Лексей Петрович! – залопотала Вероника. – Там такое… такое… У ней вода кожу прожигает, а он… он с Луны прибыл!

Максимов уставился на нее как на душевнобольную.

– У кого прожигает? Кто с Луны?..

Насилу Вероника смогла растолковать ему причины своей паники. Он не поверил ни единому слову. Озлился:

– Что ты городишь? Еще и синих человечков приплела…

Вероника оскорбилась:

– Не верите – сами гляньте!

Максимов степенно, как пожилой дородный купец, запахнул полы шлафрока, затянул потуже пояс в виде шнура с голубыми метелками. Поразмыслив, опустил в правый карман револьвер. Лаконично бросил:

– От барыни ни на шаг.

Покинув комнату, он решил обследовать этаж, на котором находился. Замок, несомненно, таил в себе множество загадок и, не исключено, опасностей. Максимов хоть и не поверил бредням Вероники, но вознамерился все-таки произвести осмотр близлежащих помещений, а заодно отыскать графа Ингераса и спросить, когда тот займется Анитой.

Он прошел по коридору шагов десять и увидел приоткрытую дверь. Оттуда вкусно пахло жареным мясом и какими-то восточными пряностями. Максимов заглянул – там была кухня. Возле большого стола, спиной к нему, возилась, что-то разделывая, повариха в белом фартуке.

Максимов кашлянул. Она обернулась на звук.

– Скажите… – начал он по-французски, но далее этого единственного слова дело не пошло.

Взгляд наткнулся на лицо и руки поварихи. Все они были сплошь покрыты черными волосами, настолько длинными и густыми, что Максимову подумалось, будто перед ним не человек, а самка обезьяны. Это полуживотное разглядывало негаданного посетителя с чрезвычайным интересом, а потом сделало шаг навстречу.

Максимов проглотил заготовленные реплики, отступил назад и захлопнул дверь. Быстро вернулся к своей комнате. Признаться, он испытывал некоторое замешательство после увиденного и с большой охотой вернулся бы к Аните, но очень не хотелось представать перед Вероникой слабохарактерным слюнтяем. Постояв немного, он убедил себя в том, что ничего сверхъестественного не случилось. Граф Ингерас – оригинал, каких поискать, это заметно было сразу. Почему бы ему не привезти с Востока или из Африки какого-нибудь смышленого гоминида и не выдрессировать его, точнее, ее, ибо выпуклая грудь говорила о безусловной принадлежности существа к женскому полу?