© Руж А., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Засушливое в том году выдалось лето. С конца мая, когда сошли весенние воды, установился пекельный зной, и поджаривал он Трансильванию уже третий месяц. За все это время на землю пролилось два чахлых дождичка, которым не под силу было смочить растрескавшуюся почву – влага ушла сквозь щели на глубину, нимало не задержавшись. Всходы на огородах и полях безнадежно повяли, листья на яблонях и грушах обвисли и мотылялись на обжигающем ветру.

Изнывал и лес. Обезвоженная трава хрустко шуршала, ручьи и болота пересохли, зверье попряталось в дебри, подальше от солнечных лучей.

Двое крестьян шли через большую поляну, торопясь поскорее очутиться под спасительной сенью деревьев. Из одежды на обоих были только домотканые портки, голая кожа лоснилась от пота.

– По такой жаре одно хорошо – ни комаров нет, ни мошки, – сказал один из крестьян, проводя по губам распухшим языком. – Растелешись в свое удовольствие и ходи.

– По мне, лучше мошка, чем эдакая парилка, – отозвался второй.

Вокруг пояса у него была обмотана конопляная веревка, какой обычно перевязывают охапки хвороста. Но крестьяне пришли в лес не за топливом. У одного через плечо был перекинут сыромятный ремень, на котором висел допотопный фитильный мушкет, а второй держал в руке обрез – старую драгунскую фузею со спиленным стволом.

– Никого мы тут не сыщем, Мирча, – вздохнул тот, что был с мушкетом. – Всякая тварь нынче в холодок тянется. Это в чащобу надо лезть, а уж вечер скоро, да и воды у нас с гулькин нос.

Он вынул из широченного кармана портков деревянную флягу, взболтнул, и она отозвалась жалким плеском.

Дошли до края поляны и в изнеможении опустились на жухлый пырей, привалившись спинами к стволу дуба-великана. Мирча взял из рук спутника флягу, глотнул.

– Ничего, Никола, – молвил ободряюще. – Без добычи не вернемся. Я кабаний след видел.

– Где?

Мирча махнул рукой на запад:

– Вон туда он побег. По копытам судя, здоровенный! Такого завалим – на целый месяц пропитание будет.

Никола сощурился на катившееся к закату солнце, которое вот-вот должно было коснуться видневшихся на горизонте Карпатских вершин.

– Там речка, водопой, – вел дальше Мирча. – Она с гор течет, чай, не пересохла. Возле нее и зверье обретается. Настреляем вдоволь, заодно водицей на обратную дорогу запасемся.

Никола боязливо поджал плечи.

– Не пойду я туда. Тем более на ночь глядя… Там стригой живет. Тот, что из честных христиан кровь выпивает…

Мирча расхохотался.

– Бабьих сказок наслушался? Нет никакого стригоя. Графский замок стоял, да и тот, бают, развалился…

– А вот и нет! И замок целехонький, и хозяин его объявился. Я сам видел. Черный, как смерть. Лица нет, лоб белый, зенки пламенем полыхают… Как есть чертов прислужник!

– Слыхал я про него. Говорят, наследник Депешей… из дальних краев прикатил на семейное гнездышко глянуть. Побудет малость и уедет. Что ему у нас делать? А про пламень и все прочее – не верю. Старухи с перепугу напридумывали.

Уверенная речь приятеля слегка успокоила Николу. Но идти к «замку стригоя» он все ж таки побаивался.

– А ежели он нас увидит? Осерчает… Как-никак в его лесах животину бьем.

– К замку мы не пойдем, это далеко. Я и не знаю, где он. Дед мой знал, да не рассказывал. А в случае чего ружьишки в кусты покидаем, скажем, что за валежником пришли, заплутали…

Мирча пружинисто поднялся, подхватил свой обрез, флягу вернул товарищу.

– Вставай! А то и впрямь солнце зайдет.

Он углубился в заросли, Никола, кряхтя, последовал за ним. Предупредил:

– Осторожнее… Тут Мавкина елань поблизу. В ней столько народу по дурости перетопло. Раз ступишь, и уже не отпустит.

Мирча, не оглядываясь, отмахнулся.

– Усохла твоя елань! По ней теперь, как по большаку, ходить можно.

И точно – шли по гибельным местам, а под ногами не чавкало, только чуть проседал рыхлый ссохшийся торф, прошитый корнями болотных растений.

Лес становился все гуще, кроны переплетались, заслоняя небо. Но воздух был настолько раскален, что и этот шелестящий купол не давал прохлады. Изнуренный усталостью и жарой, Никола жалел уже, что поддался на уговоры напарника. Хотел окликнуть его, ушедшего шагов на десять вперед, но тот вдруг и сам остановился как вкопанный. Поднял раскрытую ладонь в упреждающем жесте. Никола подошел к нему и встал рядом, потянул с плеча мушкет.

– Кто там? – спросил еле слышно. – Люди?

– Нет. Косолапый!

Поодаль, где стелилась бурая гладь пересохшей топи, ворочался большущий зверь с косматой шерстью. Что-то вынюхивал, совал переднюю лапу в торф.

– Вот и добыча! – шепнул Мирча с азартом. – Заходи справа, а я слева…

Они стали подкрадываться к медведю, но тот учуял их, беспокойно вскинул круглую, как котел, голову, завертел ею, зарычал.

– Пали! – крикнул Мирча и первым выстрелил из своего обреза.

Пуля оторвала медведю кончик уха. Владыка леса неистово взревел и попятился. Никола возился со своим мушкетом, высекал искру. Пока высек, пока приладился – медведь успел развернуться и дать деру. Грянувший с опозданием выстрел подстегнул его. Мирча, бранясь, перезарядил свой обрез, бахнул еще раз, но пуля до цели не долетела – медведь был уже далеко, а скоро его и след простыл.

– Ах ты ж, кикимора тебя задери! – Никола от души шмякнул мушкет оземь. – Какая охота с таким ружьем? Палку взять, и то надежнее будет.

Мирча к неудачам относился проще.

– Ушел и ушел, его счастье. А чего это он там копошился? Ну-ка…

Они подошли к тому месту, где минуту назад возился топтыгин, и увидели торчащую из земли человеческую руку.

– Свят-свят-свят! – побледнел Никола. – Это кто же?..

Рука была темная, будто вываляна в саже, пальцы скрючены. Мирча принялся подкапывать сыпучий торф прикладом обреза.

– Пойдем отсюда, а? – предложил Никола дрожащим голосом. – Не к добру этот мертвяк…

– Чего испугался? Сам же говорил: в этой елани, пока она с водой была, столько народу потонуло… Поглядим, вдруг при нем что ценное найдется. Тогда и за кабаном идти незачем.

Довод подействовал, и Никола, преодолев оторопь, решился помочь спутнику. Вдвоем они выкопали вокруг мертвеца яму, выбрали из нее лишний грунт. Теперь утопленника можно было рассмотреть во всех подробностях. Был он совсем наг, ни единой тряпицы на теле, но самым диковинным оказалось не это. Жесткие курчавые волосы, вывороченные губы, приплюснутый нос, глянцевая чернота кожи…

– Мурин! – воскликнул Никола. – Такие в Африке живут…

– Это какая нечистая его в наши болота занесла? Не по грибы же за тридевять земель пустился. И где его одежа? Даже исподнего нету.

– Ограбили, – предположил Никола и пугливо заозирался. – Слыхал? В соседнем жудеце разбойные люди объявились. В двух деревнях скот угнали, пастуху голову отрезали, а еще один хутор сожгли начисто. А тут негус богатый… в одиночку странствует. Напали, раздели, пожитки отобрали, а самого – в болото.

– До соседнего жудеца двое суток ходу. Не стали бы они к нам соваться, у нас в деревнях одни нищие. Да и этот, – Мирча кивнул на труп, который лежал в яме, вытянув вверх закоченелую руку, – на богатого не похож. Гляди, тощий какой, кожа да кости.

Никола встал возле ямы на колени, вперился в покойника. Последний и вправду был невообразимо худ: ввалившиеся щеки, выпирающие ребра.

– Мирча… – голос Николы сделался сиплым, – а ведь ты верно подметил: кожа да кости… Выпили его!

– Как это выпили? Что ты мелешь, дурень?

– Ты слепой? У него жилы отворены и крови нет. Стригой всю до капли высосал! Говорил я тебе, не надо сюда ходить…

Мирча с сомнением пригляделся к маленьким продолговатым ранкам на локтевых сгибах мертвеца.