«Многоуважаемый Александр Осипович! Трое подданных Российской империи находятся в замке графа Ингераса на территории Трансильвании. Обстоятельства нашего пребывания здесь заставляют предположить, что мы не столько гости графа, сколько его узники, однако нет оснований утверждать это с полной ответственностью. Просим ваше превосходительство изыскать возможность связаться с нами через какое-либо официальное лицо». Ниже следовали подписи Аниты и Максимова с указанием титулов и точного адреса в России.

Максимов заклеил послание в конверт и надписал имя получателя в двух вариантах: кириллицей и латиницей. Готовое письмо положил в карман своего пиджака.

– Постараюсь передать это с кем-нибудь из местных. Надеюсь, польстятся на деньги…

Ближе к утру Аниту охватило волнение. План, казавшийся таким простым, вдруг стал вызывать у нее сомнения. Это все потому, что она очень беспокоилась за Алекса.

– А вдруг этому Квазимодо вздумается поднять сиденье и он тебя обнаружит?

– Тогда я его застрелю, – сказал Максимов и показал заполненный патронами «Патерсон».

Лишнего он с собой не брал: только оружие, кошелек с деньгами, письмо, ломоть хлеба и фляжку с вином, изрядно разведенным водой. Последнее было сделано по инициативе Аниты. Объяснила она так: «Пьяным не будешь, от жажды не умрешь, но и от скуки тоже».

Перед тем как рассвело, Максимов прокрался к сараю, пристроенному с южной стороны замка, отпер ворота хитрым ключом, залез в карету и спрятался под скамейку. Он тоже знал этот тип карет и не сомневался, что места под сиденьями хватит для одного человека. Правда, внутри этого вместилища, рассчитанного, конечно же, не на пассажиров, скопилось немалое количество пыли, и самой сложной задачей оказалось – не расчихаться и не раскашляться.

Максимов пролежал так два или три часа, прежде чем наконец изволил явиться горбун. В карету он не заглянул, но Максимов почувствовал, как пол плавно качнулся, а вскоре послышался цокот копыт. Карету поводило туда-сюда – это Йонуц впрягал в нее лошадей, и вот она тронулась в путь по присыпанной снегом тропе.

Максимов сгорал от нетерпения. Он положил себе выждать не менее часа, но уже минут через пять после отъезда его терпение лопнуло. Он приподнял сиденье над собой, осмотрелся. В карете не было никого, Йонуц сидел на козлах, и его можно было не опасаться. Максимов выбрался из своего убежища и прильнул к оконцу.

К его вящему разочарованию, зрелище было однообразное. Заснеженные деревья, над ними хмурое бессолнечное небо – и все. В довершение ко всему началась пурга, видимость оказалась ниже средней, весь обзор застилала мельтешащая белесая пелена. Карета петляла меж елей, берез и дубов, то скатывалась в низины, то взбиралась на пригорки. Максимов тщетно выискивал глазами какие-нибудь ориентиры, которые позволили бы запомнить местность, – их не было. И когда карета после трехчасового пути подъехала к жилым домам, он вынужден был признаться самому себе, что без помощи Йонуца обратной дороги не найдет. Это означало, что придется снова залезать в ларь. Но прежде требовалось осмотреться.

Когда карета остановилась, Максимов поднял сиденье, готовый в любой момент прыгнуть в свой коробок, как дрессированный заяц в цилиндр иллюзиониста. Однако Йонуцу не пришло в голову открыть дверцу (да и зачем бы он стал это делать?). Повозка мягко колыхнулась – это горбун спрыгнул с козел. Затем послышалось поскрипывание снега под ногами, и все стихло. Максимов беззвучно опустил сиденье, выглянул в окно и испытал еще одно разочарование. Они приехали в ту самую деревушку, где минувшей осенью встретились с графом Ингерасом. А Максимов рассчитывал, что мудреные заказы Аниты заставят Йонуца отправиться в город…

Что ж, полагалось довольствоваться тем, что есть. Он, не теряя времени, вышел из кареты и бегло огляделся. Рядом находилась низенькая постройка с вывеской, говорившей о том, что здесь располагается мелочная лавка. Максимов хмыкнул. Если Йонуц полагает, что в этом убогом магазинчике можно купить настоящие французские духи и бельгийскую пудру, то он сильно заблуждается.

Йонуца, кстати, видно не было – очевидно, он вошел в лавку и толковал с продавцом. Максимов прикинул: разговор займет не более четверти часа. Других лавок в деревне нет, то есть велика вероятность, что горбун, выйдя отсюда, сразу уедет. Домой или в другой населенный пункт – большой вопрос. Так или иначе, нельзя исключать, что иной возможности передать письмо для Дюгамеля не представится. Отсюда вывод: зевать некогда, времени в обрез.

Улица была пустынна – захолустная деревенька и так не отличалась многолюдьем, а тут еще метельная погода загнала людей в дома. Всюду топились печи, над крышами ветер трепал охвостья дыма, пахло жженым деревом. Максимов увидел возле ближайшего двора запорошенную поленницу, а подле нее – тяжелый колун. В голову пришла блестящая идея. Подхватив колун, он подошел к карете сзади и с силой саданул по колесной оси. Раз, другой… Третьего удара не понадобилось – ось треснула, и карета просела. За воем метели никто ничего не услышал, даже лошади стояли смирно, лишь чуть прядали ушами.

Теперь Йонуц застрянет в деревне не на один час. Пока найдет мастера, пока тот починит ось… За это время можно успеть сделать все дела.

Вернув колун на место и подняв ворот, чтобы крупные хлопья снега не залепляли уши, Максимов пошел по улочке к знакомому трактиру.

Жуликоватый румын (так с недавних пор стали гордо именовать себя и валахи, и молдаване, и прочие жители дунайских княжеств) изумился, увидев перед собой русского, который съехал от него с полумертвой женой в конце прошлого года. Еще большее изумление вызвало у него известие о том, что и жена выжила, и обитает супружеская пара не так далеко отсюда – в замке графа Ингераса.

– А что ты варежку раззявил? – спросил Максимов. – Ты же видел, как мы уезжали с графом. Он пригласил нас в гости.

– Гашпадин ражве не жнай, что гошти графа Рэу никогда не приехай обратно? – выпалил румын и умолк, испугавшись, не сболтнул ли лишнего.

– Как это «не приехай обратно»? Они что, все остаются в замке?

– Мой не жнай… Гашпадин не должен больше шпрашивай…

Максимов вынул из кармана револьвер, приставил дуло ко лбу трактирщика и положил палец на спусковой крючок.

– А ну-ка, милейший, давай поподробнее! И смотри у меня, я шутить не люблю.

Это подействовало, румын разговорился. Он рассказал, что замок в глубине леса был возведен много веков назад по заказу тогдашних господарей Валахии. То были люди из знаменитого рода Дракулешти, которые, в особенности Влад Цепеш, как гласят легенды, не гнушались отведать человеческой крови. Надо ли говорить, что местные обыватели обходили замок за десятки верст, а лес, в коем он стоял, приобрел дурную славу. Постепенно все селения вокруг опустели, и лес разросся.

Шли годы, менялись правители. Род Дракулешти уже два столетия как сошел с политической арены, его представители рассеялись по свету. Сооружение, получившее в народе название «замок Кровавого Влада», долгое время стояло заброшенным. Но в позапрошлом году откуда-то прибыл человек, назвавшийся графом Ингерасом. Он объявил себя потомком древнего рода и законным владельцем замка. Ему никто не перечил – по словам трактирщика, не нашлось еще такого дурня, который посягнул бы на проклятый замок. Граф поселился там, кое-что обновил и с тех пор живет, изредка выезжая за пределы своих владений.

Уж лучше бы не выезжал! За ним тянется шлейф самых диких сплетен. Будто собрал он у себя под крышей чудищ непотребных и чинит с ними деяния богомерзкие. Будто сотворяет в своем вертепе обряды колдовские и чает призвать на землю приспешников диавольских, дабы все племя людское обречь на вечные муки…

– Постой, постой! – прервал Максимов разошедшегося румына. – А на деле что-нибудь дурное за графом замечали?

– Э! – Трактирщик с укоризной поцокал языком. – Жря гашпадин не верит… Прошлым летом Мирча ш Николой в леш ходити дров набрать. Жаплутали мало, к болоту вышли. А там иж торфа рука торчит. Лето палкое было, шушь, болото вышохло. Копнули, а там – мурин…