Он говорил медленно, делая перед каждой фразой большие паузы. Так поднимается в гору смертельно уставший путник: шаг, второй, остановка, шаг, другой, снова отдых. С каждым последующим шагом не силы - жизнь уходит, так и лейтенант говорил, экономя силы, словно боясь не успеть сказать что-то очень важное.
- Там же мой дневник, можешь почитать. Хронолифт вроде вашего компьютера, только... с большим числом функций.... Но ты разберёшься.
- Ты лучше скажи, как тебя домой отправить, там наверняка помочь смогут, - снова перебил его я.
- Не стоит, я всё равно перехода не выдержу, да и ты здесь навсегда застрянешь. "Хронолифт не вынесет двоих," - неожиданно перефразировал он О'Генри и криво усмехнулся. Впрочем, ухмылка тут же сменилась гримасой боли. Сделав несколько частых и неглубоких вдохов, он продолжил:
- Когда вернёшься в своё время, похорони меня и сделай надпись: "Звягинцев Глеб Егорович - Воен. Кор. Погиб 1.09.42г."
- Военкор пишется одним словом без точек.
- А ты напиши с точками.... Это вроде условного сигнала для наших будет.... Сделай всё точно. Очень не хочется без вести пропадать... Тебя как зовут?
- Павел. Павел Стародубцев.
- Слушай Павел, сделай, как прошу... зря что ли я тебя сюда выдернул?.. Тело моё спрячь, место запомни, чтобы легче найти было... Хотя, это уже вмешательство... правда, девятого уровня... даже ближе к десятке... может получиться.... - Лейтенант явно стал заговариваться. Но вдруг на мгновение взгляд его вновь стал ясным, и он едва слышно прошептал, глядя мне прямо в глаза: - Потом нажмёшь на экране кнопку "возврат", стрелочка такая, против часовой.... И вернёшься в ту же секунду, откуда прибыл... И не задерживайся тут, не твоё это время... Оно чужих не любит...
Последнюю фразу я едва расслышал. Лейтенант расслабленно замер, глаза его закрылись, сердце, толкнув последнюю порцию крови, остановилось. Всё... На моих глазах впервые в моей жизни умер человек. В том, что он умер, я нисколько не сомневался, хоть и не доктор. И вот тут меня наконец накрыло. Накрыло дикой смесью страха, адреналина и какого-то детского любопытства.
Я стоял посреди леса в сентябре сорок второго, за моей спиной догорала полуторка, передо мной труп лейтенанта Красной армии, прибывшего из фиг знает какого времени, в руках машина времени и полное отсутствие мыслей по поводу того, что тут вообще происходит. С мыслями в тот момент вообще беда случилась. Их в башке было только две. Они бились друг о друга, как кости в стаканчике, смешивались и вновь разлетались, создавая в пустом пространстве невообразимый гул, шум и хаос:
- Блин, блин, блин!
- Что за хрень?
- Блин, что за хрень!
- Что за хрень, блин?
- Хрень, хрень, хрень!!!
И так далее и тому подобное. Я тупо топтался на одном месте, беспрестанно озираясь, словно пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, способное вернуть меня к нормальному состоянию.
Наконец взгляд упёрся в хронолифт, по-прежнему сжимаемый моей левой рукой. Вещь хоть и чужая, но всяко более близкая и понятная, чем горящая полуторка и мёртвый лейтенант. Насчёт "понятная", я, конечно, загнул, но в руки взять себя удалось, и броуновское движение букв и слогов в голове сложилось в первую за последнее время внятную мысль:
- Надо покурить.
Вообще-то я не курю, бросил лет пять назад, но сейчас покурить было действительно нужно. Я машинально похлопал себя по карманам, понимая всю бессмысленность этого движения, и повернулся к лейтенанту.
- Извини, друг, но мне реально надо.
Увы, лейтенант оказался некурящим, однако я не терял надежды. Во время войны даже у не курящих всегда был с собой запас курева. Во-первых, выдавали всем без разбору, во-вторых, папиросы или махорка всегда могли пригодиться просто для поддержания беседы или в качестве конвертируемой валюты.
Недалеко от грузовика подобрал вещмешок, на дне которого, как и предполагал, нашёл новую пачку папирос: небольшая коробка из дешёвого светло-коричневого картона с красной буквой "М" и одной из московских высоток на корпусе. Ниже надпись: "метро" Круглая печать фабрики "Ява" и призыв внизу пачки: "Будь бдителен, сохраняй военную и государственную тайну". То, что надо. Трясущимися руками смял мундштук, чтобы частички табака не летели в рот, и, подняв с земли тлеющую головёшку, прикурил и тут же зашёлся резким лающим кашлем: табачок оказался на редкость крепким. По горлу словно наждаком прошлись. Из глаз сами собой брызнули слёзы. Ни дать ни взять барышня кисейная. Однако после двух-трёх затяжек организм смирился, вспомнив былое, и я смог наконец-то сосредоточиться на процессе.
То ли монотонность: вдох, выдох, то ли обыденность самой процедуры привели к тому, что руки мои потихоньку перестали дрожать, я кое-как успокоился и начал рассуждать более или менее здраво. Если верить тому, что успел сказать лейтенант, и если всё это не сон, то я в сентябре 1942 года. Мне двадцать четыре и родился я в 1986 году, то есть рожусь, ну, в смысле на свет появлюсь ровно через сорок четыре года. Бред, конечно, но как-то так получается. А попал я сюда благодаря вот этому вот прибору. И убраться отсюда, соответственно, я смогу только с ним. Впрочем, с прибором будем разбираться позже. Сейчас нужно куда-то спрятать лейтенанта, да и самому на время где-то схорониться. А то не ровен час наши появятся, возьмут, да и расстреляют меня в этаком-то прикиде как террориста. Хотя нет, их здесь сейчас называют диверсантами. Ну не велика разница. Я осмотрелся: ага, вот она, недалеко в скальном выступе виднелась та самая пещера или грот, кому как больше нравится. Оттащил лейтенанта в грот, пристроил у дальней стены. Возле догорающей полуторки нашёл сапёрную лопатку, с тёмно-зелёным черенком и вырезанными инициалами хозяина "ДВ". Судя по состоянию машины, бомба угодила аккурат в кузов. Чудо, что лейтенант был ещё жив какое-то время. А вот хозяину лопатки и водителю по совместительству повезло меньше. Он так и остался сидеть в кабине. Пламя пощадило его лицо, и теперь он смотрел в небо взглядом полным злости и одновременно удивления. По-хорошему, надо было бы его похоронить где-нибудь, да знак приметный оставить, но времени у меня на это сейчас просто не было.
