Это сражение стало крупнейшим успехом русского оружия в начавшейся войне. Немецкая 8-ая армия отступила, открыв дорогу 1-ой русской армии вглубь территории Восточной Пруссии.

В первые дни войны немцы были ошеломлены подготовкой и выучкой русской армии, части которой уже в первом бою показали превосходные боевые качества: упорно оборонялись и отлично стреляли, а, переходя в контратаки, храбро и стремительно вели штыковые бои.

Сказалась эффективная боевая подготовка войск, проводимая Ранненкампфом в мирное время ещё в бытность его командующим войсками вверенного ему Виленского военного округа. К тому же проведённая перед войной военная реформа 1907–1910 годов, наконец, дала о себе знать.

Многократно увеличенные перед войной военные расходы позволили России даже в мирное время иметь армию в два миллиона человек.

А в 1912 году принятый новый Устав полевой службы оказался самым совершенным уставом своего времени. Он мотивировал рядовых и командиров на проявление личной инициативы. Да и вся военная Доктрина Российской империи была наступательной.

И теперь, во многом благодаря этому, потеряв сначала в обороне, а затем в контрнаступлении десять тысяч убитыми, при почти девяти тысячах убитыми и шести тысячах пленными у немцев, 1-ая русская армия всё же оттеснила противника за линию Велау – Летцен.

Поначалу Ренненкампф отдал приказ на преследование отступающего противника. Однако, вследствие больших потерь, отставания тылов, чрезвычайной усталости личного состава армии, несколько дней усиленными маршами по 25–30 километров передвигавшейся без отдыха, Ренненкампф временно отменил свой приказ.

А командующий Северо-Западным фронтом генерал от кавалерии Яков Григорьевич Жилинский неверно оценил ситуацию, в открытом радио-эфире приказав 1-ой армии вообще остановиться.

Командование фронтом не имело ни разведданных о противнике, ни данных о состоянии собственных тылов. К тому же оно не принимало во внимание соображения командующих армиями.

Поэтому весь план операции, без сосредоточения всех сил, без проведения разведки боем, без организации тыла на деле превратился в череду, в том числе и неудачных, импровизаций.

В этот период командование Северо-Западным фронтом, обнаружив перед своей наступающей 1-ой армией быстрое отступление немецких войск, решило, что противник уже отходит за Вислу, и, сочтя операцию выполненной, изменила для Ренненкампфа первоначальные задачи.

Поэтому бедствие населения восточной Пруссии, спасавшегося от русской армии, было недолгим. До полумиллиона человек устремились к Кенигсбергу, пытаясь укрыться за стенами его крепостей. А более десяти тысяч беженцев отправились на лодках по водам Балтийского моря к Данцигу.

Русские солдаты по красивым шоссе входили в богатые и ухоженные, обезлюдевшие прусские городки и сёла, безмолвие в которых нарушалось лишь мычанием не доеных коров.

Они с изумлением смотрели на уютные немецкие сёла с булыжными мостовыми, на крестьянские усадьбы с черепичными крышами, и на обилие кругом растущих фруктовых деревьев с висящими на них никем нетронутыми плодами.

– «Вашсокбродь! – обратился, всегда находившийся вестовым при командире роты, рядовой из Нижегородской губернии Михаил Ерёмин к капитану А. А. Успенскому – А зачем этим немцам нужно было с нами воевать-то, раз у них и так всё есть!?» – показывая ему на накрытый стол с обильной и ещё неостывшей едой.

Но вошедший в дом капитан, сняв фуражку и машинально отирая лоб, будто бы не слыша вопроса подчинённого и, наверно, думая о чём-то своём, вслух сказал, а потом и неожиданно приказал:

– «Да-а, странно это! Они словно вышли на пять минут?! Будто думают или знают, что мы здесь ненадолго?! Они, наверно, бежали в ближайший лес, или вообще сидят в каком-нибудь потайном подвале, и ждут, когда мы уйдём?! Ну, ладно! Сообщи всем мой приказ, что за мародёрство будет суровое наказание, вплоть до расстрела!».

– «Есть, вашсокбродь! – взял под козырёк вестовой – разрешите исполнять-с?!».

И действительно, такой приказ был не напрасен, ибо непонимание увиденных картин русскими солдатами-крестьянами, обычная человеческая зависть и просто жадность, перемешанная с местью и ощущением собственной силы и правды, иногда приводили русских солдат к мародёрству.

– «Странно! А ведь немецкие власти требовали эвакуации своего населения. Я ведь сам видел ещё в приграничном Илове развешанное распоряжение его жителям покинуть город к двум часам дня, не увозя с собой никакого имущества!» – делился в собравшейся офицерской компании командир 16-ой роты 106-го Уфимского пехотного полка капитан Александр Арефьевич Успенский.

– «Да! Недаром вон дороги забиты беженцами! Мы наступали от Фридлянда, так из-за обилия повозок не могли проехать. Пришлось их разворачивать обратно и отправлять по домам» – не поняв подоплеки, ответил ему командир 15-ой роты капитан Лонгин Францевич Гедвилло.

– «И чего там только не было! И большие, и пароконные фурмáнки, и другие доверху нагруженные всяким скарбом подводы, и даже ручные тачки с вещами! А шли женщины с детьми и стариками, скот гнали! В общем, загородили нам дороги!» – добавил командир 14-ой роты штабс-капитан Сергей Сергеевич Сазонов.

– «Так они же боятся нас, потому и уходят! Наши бы тоже ушли!» – неожиданно, но робко вмешался в разговор самый молодой подпоручик – совсем недавно выпущенный из Виленского пехотного юнкерского училища – Иван Мартынович Раевский, пытаясь вернуть разговор к теме, заданной его командиром капитаном А.А. Успенским.

Тот с благодарностью взглянул на подчинённого и продолжил свою мысль:

– «Я, господа, имел ввиду, что здесь всё как-то странно! Как будто жители не эвакуировались, а отошли по надобности?! Что-то здесь не так!».

Тут-то собравшиеся офицеры и поняли проявившийся нюанс.

А первым откликнулся всегда хорошо ориентировавшийся в подобных щекотливых ситуациях, уже чуть захмелевший, но всегда державший нос по ветру, случайно зашедший на огонёк их полковой адъютант, штабс-капитан Борис Зиновьевич Цихоцкий.

– «Да, господа! Ведь среди возвращённых жителей Пруссии нашлись шпионы и диверсанты! И нам пришлось некоторые семьи уже по-настоящему выгонять из их домов! – вдруг вспомнил он – Да, и я, господа, прекрасно это помню! – продолжил осведомлённый адъютант – Да что там? Вот этот приказ как раз у меня здесь, в кармане – полез он в нагрудный карман, доставая изрядно измятый листок, и громко зачитывая:

– «Ввиду явно враждебного к нам отношения немецкого и еврейского населения, удалять всех жителей мужского пола рабочего возраста вслед за отступающим неприятелем, тщательно осматривая госпитали, больницы, поручая это дело офицерам, объявлять военнопленными всех находящихся там здоровых и отправлять их немедленно в тыл. Излишек собранных или обнаруженных в складах запасов выводить в Россию, имущество частных лиц, проявивших враждебные действия против нас уничтожать немедленно».

– «Так что, штабс-капитан, и вам, видимо, пришлось изрядно потрудиться!?» – со скрытой иронией обратился к штабс-капитану Цихоцкому капитан Успенский.

Но тот промолчал, недобро сверкнув своими серыми очами. Некоторые офицеры что-то тихо пробубнили, другие же молча и понимающе переглянулись.

– «Ну, всё, господа офицеры, пора и честь знать! Расходимся по вверенным нам подразделениям!» – закончил стихийный пикник старший по званию – командир их 4-го батальона подполковник П.И. Красиков, и офицеры разошлись спать, ведь завтра их ждали новые испытания.

Теперь основные силы 1-ой армии Ренненкампфа были направлены не навстречу 2-ой армии Самсонова, а на отсечение Кенигсберга, где по предположению командующего фронтом укрылась часть 8-ой армии, и на преследование «отступавших к Висле» немцев.

В то же время и командующий 2-ой армией А.В. Самсонов, в свою очередь, решил перехватить «отступавших к Висле» немцев.