Мороз обжёг щёки, а ещё я вдруг поняла, что за полтора-два столетия запах на планете сильно изменился. Что-то горелое или жжёное вперемешку с резкой нотой… Солярка? Оказывается, даже в деревне не очень-то легко дышать.

Боюсь представить, что же тогда ждёт нас в больших городах или около заводов.

– У них тут всегда так? – попыталась заткнуть нос рукавицей, потому что к странному аромату одежды уже почти притерпелась, пока техники настраивали аппаратуру для прыжка в прошлое. И сразу же дошло, конечно, что в целях маскировки под местную обязательно нужно научиться вдыхать полной грудью «свежий воздух».

– Привыкнешь. И это ещё не самое страшное.

– А что же самое?

– Да для всех оно разное выходит. Лично меня напрягает их скорость. Когда это в цифрах, не так ужасно, но на практике едешь часа два или даже три, а потом бац – и ясно, что толком никуда не уехал… Вот тогда на своей шкуре начинаешь ощущать, насколько мы ускорились по сравнению с ними. И ещё бумаги… Всё от руки или печатная машинка, жуть. Невозможно же привыкнуть, – Каринский покачал головой.

– Ясно. Ну, сейчас нам сильно далеко не надо, мы почти на месте.

Всё, что нужно, это подойти к полевой почте и незаметно подбросить конверт в момент, когда кругом суматоха и фронтовую корреспонденцию только разбирают – район недавно освободили и сейчас вовсю налаживается работа.

Сотрудницы почты замечают меня, но им некогда, и мне легко удаётся отвести их слегка обеспокоенные взгляды, почти не затрачивая энергию на еле заметные касания к чужому сознанию – что я делаю? Зачем подошла туда, где не положено быть? Ничего-ничего, все заняты своим делом, не обращаем внимания… Работает безотказно, но сердце норовит прямо выпрыгнуть, и я ухожу слишком быстро, почти убегаю.

Каринский, издалека наблюдавший процесс, тепло жмёт руку и поздравляет с почином:

– Первая зарубка в твоём послужном списке созданных и тут же разрушенных миров. Не так плохо для начала!

Я стараюсь унять сердцебиение и вернуть способность членораздельно разговаривать вместо невнятного мычания, и мы идём дальше.

Одноэтажный дом семьи Миши Горбова рядом, рукой подать. Сразу видно, что добротное раньше было хозяйство, даже наличники на окнах красивые. Отец на войну ушёл, как и у почти всего села – без мужиков пока.

И так по схеме активации получается, что если пацану и его матери фальшивое «извещение по форме № 4» прямо сейчас вручить, то эта недолгая потеря, буквально до следующего же настоящего отцовского письма, крепко обожжёт детское сердце. Обещает он сам себе, что всегда и во всём будет лучше других. Чтобы папка гордился им. И не просто слово даст и забудет потом, а зубами в него вцепится.

А потом начнёт мальчик Миша планомерно карабкаться по лестнице успеха и признания, пока не станет слишком поздно для всех. И вот тогда уже не стать этому бедному миру таким, как наш.

Ладно, это я рано радуюсь, а пока надо решать конкретные вопросы: последний и самый важный контрольный этап, и всё, вот тогда уже по домам.

– Рассказывай, что думаешь, – Каринский прислонился к довольно шаткому невысокому забору и внимательно посмотрел на меня.

Простое ожидание результатов моего хирургически точного вмешательства в жизнь этой конкретной семьи оказалось не таким уж приятным. И даже понимание, что мы всё делаем правильно, не спасало.

– Что-то тошно мне от мысли, что сейчас будет.

– Нормальная реакция, все через это проходят, – Каринский покивал с сочувствием и почему-то отвёл глаза, – всегда думай о том, зачем мы это делаем. И особо не принимай на свой счёт.

– Смотри, почтальон, – сердце неприятно сжалось от неизбежности следующей сцены.

Через камеру-шпион на заборе дома Мишы Горбова мы отлично видели, как его мать ринулась к маленькой женщине с увесистой сумкой со странной смесью надежды и страха, и как мгновенно потухли её глаза при виде каменного лица почтальона, доставшего страшный конверт со штемпелями.

Миша ожидал от почты совсем не этого и с ужасом смотрел сейчас на мать, не в силах поверить, что то, чего они так боялись и о чём старались не говорить, всё-таки случилось. Отец не вернётся.

А уже позже увидели, как он сидит на крыльце, размазывая слёзы, и что-то шепчет себе под нос.

Всё получилось, как надо. Активация прошла настолько гладко, что даже дух захватывало, глядя на показатели, бодро полезшие в зелёную зону. И да, можно было возвращаться.

Каринский с плохо скрываемой гордостью наблюдал, как я аккуратно убираю камеры и прочее оборудование, будто мой успех – его личная заслуга, даже обидно немного.

Впрочем, мне не терпелось поскорее снять всю эту одежду из прошлого, так что еле дождалась, когда можно было наконец запустить протокол возврата в наше время.

Разбор полётов провели сразу же.

Свежий и отпочковавшийся от оригинальной реальности мир после активации развился строго по плану. Его отличие он нашего получилось настолько приличным, что при захлопывании вероятностной петли выброс энергии на несколько порядков превысил затраты на нашу операцию. Идеально.

Каринский был в восторге, как и все присутствующие техники смены, а когда мне ещё и похлопали, глядя на итоговые цифры, боюсь, я раздула собственное самомнение уже до размеров заметного слона.

Пока медицинские боксы, успокаивающе жужжа, проверяли наше состояние, Гена Каринский болтал со мной прямо из соседнего отсека:

– Мы совсем мало там проторчали, но я всё равно настоятельно советую тебе взять положенные пару дней отдыха. Всех новичков тянет на трудовые подвиги и не хочется зря терять драгоценное время, но так ты просто перестаёшь жить в настоящем, понимаешь? Плохая привычка. Другие миры будут занимать большую часть твоего личного времени, так что не упускай ни единого шанса пожить здесь и сейчас.

Мне и правда теперь ужасно хотелось повторить успех.

– Так со всеми бывает?

– Только с теми, кто хорош. Но другие этим и не занимаются.

Мама не скрывала своего восхищения – ещё бы, настоящий герой, первое задание по активации альтернативного мира, и сразу в десятку. Мне даже не нужно было рассказывать, как всё прошло, а она уже знала в мельчайших подробностях: и отзыв куратора, и конечный выхлоп.

Впрочем, этого следовало ожидать: папа же не из последних людей по энергетике в Управлении и не отказал себе в удовольствии оперативно отследить, как у меня дела. А как только наверх доложили, тут же мамочке похвастался. Захотелось обидеться, как будто я маленькая девочка на детском утреннике, но это было бы ещё глупее, так что я не стала предъявлять претензии, а просто позволила маме себя расцеловать.

За ужином отец сказал много высокопарных слов, суть которых сводилась к «не завали важную работу, раз тебе её доверили». К счастью, в разгар душеспасительной лекции позвонил брат и сообщил, что прилетит завтра утром.

– Что, надоело в Айове? – вопрос отца прозвучал даже грубо, но брат ответил спокойно.

– Просто хотел пообщаться с сестрой. Что, уже нельзя приехать?

– Не надо выворачивать мои слова, – отец нахмурился, а мама сделала ему страшное лицо, отвернувшись от проекции видео-связи.

– Мам, я всё вижу, – Саша пожал плечами, – и ты зря стараешься. Так я приеду?

– Конечно, сынок, – мама послала ему воздушный поцелуй и отключилась, набросившись на отца. – Ну и зачем ты так с ним? Хочешь, чтобы он передумал?

– Уже и спросить нельзя! – они всегда немножко ругались, когда речь шла о брате.

Утро субботы все провели, как на иголках.

Мать, вопреки всякой логике, заказала доставку органических продуктов и развела кипучую деятельность по приготовлению вручную «домашней еды», как будто Саша не работал в колхозе и не рвал при малейшем желании овощи-фрукты прямиком с мест их произрастания.

Отец не выдержал сумасшедшей активности на кухне и предпочёл ретироваться на открытую террасу над нашей квартирой, куда и я попозже сбежала. Вид на Москву у нас шикарный – живём на верхнем этаже высотки для работающих в пределах города, что очень удобно, всегда можно вызвать роболёт прямо на крышу, если торопишься.