Федор сел в кровати, понимая, что сопротивление бесполезно, но одну робкую попытку все же себе позволил:

– Танюш, а может, обойдемся?

– Ну конечно! – Пока он спал, жена уже собралась и в черном свитере и брюках была сама непреклонность. – Сам же плов попросишь, а зиры нет!

– Чего нет?

– Ты знаешь что. Не вдавайся в подробности, а делай что говорят.

– А ты уже совсем поправилась?

– Абсолютно.

– А может, лучше полежать? А? Строгий постельный режим, Танечка, творит настоящие чудеса.

Вместо ответа жена многозначительно постучала по циферблату своих часиков.

– Ладно, ладно, – Федор спустил ноги с кровати, – только тогда давай, раз уж все равно на рынок едем, печенки купим. Сделаешь сегодня паштет?

Татьяна кивнула и вдруг поморщилась, прижала руки ко рту и выбежала из комнаты.

Быстро натянув брюки, Федор последовал за ней, но дверь туалета захлопнулась перед самым его носом. Подождав минутку, он постучал:

– Таня, у тебя все хорошо?

– Господи, зачем ты только про печенку вспомнил, – простонала она, – снова накатило.

– Извини.

– Не стой над душой, ради бога!

Федор отправился на кухню приготовить крепкий сладкий чай, который в семье считался лучшим средством от пищевого отравления. Наверное, Таня напрасно вчера поужинала, вот симптомы и вернулись. Он ополоснул заварочный чайник и взмолился, чтобы это действительно оказалось так, просто отравление, а не настоящая болезнь, называть которую он даже мысленно боялся.

В хлебнице обнаружился вчерашний батон, и Федор решил приготовить белые сухари, вспомнив, что жена делала такие для него и дочери Ленки, когда им случалось отравиться. Правда, произошло это раз или два за всю жизнь, потому что Таня строго следила за их питанием.

Только он поставил противень в духовку и отрегулировал газ, как вошла Таня.

– Черт знает что, – буркнула она, – минуту назад тошнило, а теперь дико хочу есть, прости уж за натурализм.

Федор показал на духовку, сквозь стекло которой виднелись бледные ломтики батона. Татьяна поморщилась:

– Да нет, я хочу жареных баклажанов. До дрожи просто. Такие, знаешь, аппетитные кружочки со сметаной и чесночком, ох…

– Тань, это сейчас тебе нельзя.

– И не сезон, как назло. Вот где их сейчас купишь?

– Ты не фантазируй, а пойди полежи, – заботливо предложил Федор.

– Да ну тебя!

– Правда, полежи. В таком состоянии мы все равно никуда не поедем.

– Поздравляю, добился своего, – фыркнула жена.

Федор не стал спорить, а молча принес тазик и поставил возле дивана, на котором устроилась жена. Потом застелил кровать, зная, как раздражает Таню неубранная постель, привел себя в порядок, проверил сухари в духовке и опустился в кресло со свежим томиком «Нового мира» и чашкой кофе, решив из солидарности не завтракать.

– Ну вот что ты расселся? – сварливо поинтересовалась жена.

– А что, Танечка?

– Ничего, Федя, просто ты дико меня бесишь!

– Да что я не так сделал?

– Просто бесишь самим фактом своего существования.

– Могла бы уже привыкнуть за двадцать-то лет.

– Сегодня как-то по-особенному. И баклажанов хочется, сил нет. Слушай, Федь, а попроси у Марины Петровны, наверняка у нее завалялась баночка, я знаю, она в этом году много закатывала.

Федор покрутил пальцем у виска:

– Тань, ты понимаешь, чего хочешь? Чтобы прокурор города побирался у своих подчиненных? Выцыганивал еду? Я уж молчу, что тебе еще неделю минимум нельзя такое.

– А ты скажи, что я ей за это торт испеку.

Он отмахнулся, но Татьяна не унималась:

– Хорошо, хорошо! Передай, что скажу рецепт своего яблочного пирога, за него она тебе душу продаст.

– Не нужна мне ее душа.

Татьяна рывком села на диване:

– Раз в жизни попросила человека что-то для меня сделать, так нет! Ты у нас пуп земли и центр вселенной, а мои желания ничего не значат.

Федор хотел поспорить, что никакой он не пуп, но вдруг сообразил, что жена действительно очень мало о чем просила его за все годы совместной жизни, по крайней мере для себя, и поплелся в коридор звонить Марине Петровне Мурзаевой, тем более что из-за вчерашнего юбилея появился благовидный предлог.

– Как там моя протеже, справляется? – спросил он, услышав в трубке хрипловатое «алло».

– Путает пока еще понятия устройства на работу и хождения в народ, – фыркнула собеседница, – интеллигенция, что ты хочешь.

– Марина Петровна, я в вас верю! Из меня специалиста воспитали – и этот бриллиант отшлифуете.

– Эх, Федюнчик, там обтесывать и обтесывать, до шлифовки дело неизвестно когда еще дойдет, и дойдет ли вообще.

– Вот как?

– Высокомерие под маской скромности, все как я люблю, ты знаешь. Светоч разума и моральной чистоты явился в наш дремучий коллектив, и совершенно непонятно, почему мы все не пали ниц.

– Действительно… Марина Петровна… – Федор хотел аккуратно перейти к теме баклажанов, но Мурзаеву было уже не остановить.

– Инспектор Лосев в юбке просто, за каждым углом маньяки мерещатся.

– Серьезно? Появились такие данные?

– Ну да, конечно, все психопаты района бросили свои важные дела и побежали маньячить, специально, чтобы нашей девочке было на чем развернуться, а то на пьяных драках не так заметны ее нечеловеческий ум и проницательность.

– Вы уж простите, Марина Петровна…

– Да сделаю из нее человека, не бзди! Но будешь должен.

А можно к долгу еще кое-что приписать?.. Положив трубку, Федор сглотнул, но тут из кухни потянуло горелым хлебом, пришлось спасать остатки сухарей. С лязгом и грохотом он вытащил противень. Лежащие по краям кусочки батона слегка обуглились, зато центральные оказались самое оно.

Снимая сухари в тарелку, Федор неосторожно обжег палец, выругался, схватился за мочку уха, чтобы оттянуть жар, и не сразу заметил, как подошла Татьяна и остановилась на пороге кухни.

– Давай признаем, Федя, что готовка – это не твое.

Он молча запихнул противень в раковину.

– Так что? – продолжила Татьяна. – Марина Петровна даст баклажаны? Что она сказала?

– Сказала, что ты беременна. Но баклажаны даст.

С самого утра все шло вкривь и вкось. Собираясь на работу, Евгений чуть не прожег утюгом сорочку, каша убежала, залив плиту, а последняя луковица ударила в нос трупной вонью, как только он ее разрезал.

Мясо без лука – это дикость, но выхода не было, и Евгений пожарил бефстроганов с одной только морковкой, просто положил побольше перца в надежде, что мама ничего не заметит.

Похоже, он становится рассеянным, а это недопустимо. Сегодня забыл про лук, а завтра что? Напьется и не придет ночевать? Надо помнить, что поражения армий начинаются с незастегнутой пуговицы, «враг вступает в город, пленных не щадя, потому что в кузнице не было гвоздя».

Несмотря на отповедь, которую он дал сам себе, в душе все равно остался неприятный осадок.

Сегодня у него четыре пары и отработка, значит, маму будет кормить Варя, единственный тимуровец страны, существующий не только в воображении пионерских работников. Хозяйственный ребенок заметит, что в блюде не хватает ключевого ингредиента, и, само собой, обратит на это мамино внимание. И тут не поймешь, радоваться или огорчаться такому рвению.

Переехав на новое место, Евгений не спешил знакомиться с соседями, и прошло много времени, прежде чем он стал узнавать их в лицо и здороваться. Бегала мимо какая-то девчонка с бантами и ранцем за спиной, звонко кричала ему «здрасьте!», он улыбался в ответ, и все.

Так бы и продолжалось, но полтора года назад он, остановившись возле своей двери, услышал тихий плач и поднялся посмотреть, что случилось.

Варя, тогда он еще не знал, как ее зовут, сидела на ступеньке и плакала, утирая слезы капроновым бантом. Оказалось, что замок заело, а бабушка на дежурстве до утра, и по всему выходит, что придется ночевать на лестнице.

Евгений попытался открыть, но ключ категорически отказывался входить в замочную скважину. Пришлось вести рыдающую девочку к себе домой, поить чаем и звонить бабушке в больницу.