Он был прав в одном. Она действительно чувствовала себя больной. Голова у нее шла кругом, а притемненная интимная атмосфера клуба стала вдруг страшно ее пугать. Музыка, что ли, стала такой громкой? Раньше она казалась ей приглушенной, а сейчас от музыки у нее стучало в висках.

– А как же Алике? – с сарказмом поинтересовалась Грейси. – Не будет ли она несколько разочарована тем, что ее Тарзан не завершит вечер в постели с ней?

– Возьмите сумку, – проговорил Морган сквозь сжатые зубы, не обращая внимания на ее замечание и больно впиваясь пальцами в мякоть ее руки. – И улыбайтесь, когда будете прощаться со своими подругами.

Улыбка была больше похожа на гримасу, и, когда Джеки спросила, не случилось ли чего, она слабым голосом ответила, что у нее разболелась голова.

Ее не волновало, какие подозрения может вызвать ее поведение, ей было все равно – пусть хоть вся контора, весь Нью-Йорк перемывают ей косточки в понедельник, когда она явится на работу. Из того, что сказала Алике, было ясно, что сплетни уже идут. Сейчас ей хотелось одного – бежать отсюда со всех ног.

Морган все еще не отпускал ее руку, когда она забирала свое пальто в раздевалке. На улице было холодно. Морозный ветер покалывал ей щеки и путал волосы на лице.

– А теперь, – сказал он со зловещим спокойствием, – мы обсудим это наедине. Машина моя запаркована на той стороне улицы. – Он не разжимал руку, открывая дверцу машины, и ждал, когда она усядется.

– Куда мы едем? – тупо спросила Грейси. Как только она это сказала, то поняла, что задала глупый вопрос, так как знала, что они едут на ее квартиру. Она узнала неоновые вывески, когда они приближались к Линкольновскому центру.

Морган ничего не ответит. Мало того, он не проронил ни слова в течение всей короткой поездки и все время сидел угрюмый с плотно сжатыми губами. Когда машина остановилась перед домом, он выключил зажигание и повернулся к ней.

– Итак, вы видели меня вместе с Алике, – сказал он коротко, – и со своим необыкновенным даром логического мышления решили, что дважды два – это четыре.

– Вы не правы. Я знаю, что у вас с ней все кончено. – Земля слухами полнится, подумала она с горечью. Нет, совсем не это беспокоит меня. Я испытываю боль и горечь от того, что сказала Алике, она только подтвердила все мои опасения.

– Тогда в чем же дело?

Он поглядел на нее с удивленным выражением на лице. Очевидно, он не видел, как Алике проследовала за ней в туалет, а у Грейси не было намерения просвещать его в отношении содержания их беседы, если это можно было назвать беседой.

– Я просто почувствовала себя неважно – вот и все. Я, должно быть, выпила больше, чем могла. Я просто хочу лечь спать. Одна. Без удовольствия быть в вашей компании. – Она повернула ручку двери, настраиваясь уйти от него и не выдавать своих чувств.

– Не торопитесь, Грейси.

В его голосе слышались угрожающие нотки, но это нимало ее не, беспокоило. Он причинил ей боль, и он не мог сделать ничего больше, что ухудшило бы ее и без того плохое самочувствие. Конечно, думала она горестно, она откладывала встречу с неминуемой судьбой до тех пор, пока судьба сама не сделала первый шаг. Поэтому мне некого винить, кроме себя самой. Но от этого ее гнев не становился меньше.

– Если вы хотите что-нибудь еще сказать, тогда поторапливайтесь. Я просто должна идти к себе и остаться одна. – В ее тоне слышались нотки многострадального терпения, и казалось, что в любой момент она взглянет на часы и зевнет. Она видела, что это ему было не по нраву. Его глаза сузились и бешено сверкали, казалось, он готов был ее задушить.

– Кто вы такая? Что вы думаете о себе? – хрипло пробормотал он. – Или вы думаете, что, раз мы спим вместе, вы имеете право обращаться со мной как деспотичная собственница?

– Я никогда так не поступала Его обвинение причинило ей боль, потому что она специально избегала всего того, что могло показаться стремлением к обладанию им. Она согласилась на связь с ним на его условиях, потому что любила его.

Он никогда не даст вам никаких обещаний, вспомнила она слова Алике. Она была права. Не на это ли он намекает сейчас?

– А что вы делаете сейчас? Грейси цинично рассмеялась.

– Никто для вас ничего не значит, не так ли? – неожиданно для себя спросила она, желая услышать раз и навсегда ответ из его собственных уст. – Вы хотите, чтобы отношения строились по вашему вкусу, хотите брать от них то, что вам нужно, а на все остальное вы плевать хотели!

– Задумайтесь на минуту над тем, что вы говорите. – Голос Моргана становился все более сердитым. – Вы ведете себя, как будто вы моя жена! Я должен огорчить вас, но вы не моя жена и не можете заявлять на меня свои права.

– Я это понимаю, – отпарировала она. Ей показалось, что ее голос доносится до нее из далекого далека, уносимый на гребне мучительной ярости, от которой ей хотелось побольнее ударить его. – А кто-нибудь когда-нибудь заявлял на вас права? И заявит ли в будущем?

– Нет.

Они гневно смотрели друг на друга в полумраке машины. Его серые глаза были похожи на кремень.

– В то, что я могу предложить, не входят обязательства, – сказал он грубо. – Я видел, как погиб мой отец от любви. О, все выглядело в радужном свете поначалу. Разве не всегда так бывает? А потом матери надоел он, надоела его работа. Я видел, что делает с человеком любовь. К тому времени, когда мать бросила его, он ушел в себя, сломался. Я извлек из этого для себя урок.

Так вот оно что, подумала Грейси, содрогаясь от отчаяния, превосходившего по своей глубине все мыслимые горести, какие она только могла себе вообразить. Он изъяснился с абсолютной четкостью – она значила для него не больше, чем объект для сексуального наслаждения. Заставить его сказать это было все равно что услышать горькую правду, которую знает весь свет.

– Я понимаю, – прошептала Грейси. Это было все, что она нашлась сказать. Чувства, переполнявшие ее, не находили слов. Значит, Алике была права. И не только Алике. Права была и она сама. Она жила в царстве иллюзий, надеясь вопреки здравому смыслу, что когда-нибудь он полюбит ее так же, как любит она его. Она была дурой, но еще не поздно перестать быть ею.

– Вы приняли меня таким, как я есть, – сказал он хмуро, сжимая своими сильными руками руль машины. – Я никогда не обещал того, чего дать не мог.

– Правильно, – холодно прошептала Грейси, чувствуя, как слезы подкатываются к ее глазам.

– А вы думали, что вы не такая, как остальные? Думали? – Морган свирепо посмотрел на нее. Неужели он ожидал ответа на свой вопрос? Могла ли она на него ответить? – Я никогда не принуждал вас ни к чему. Решение зависело от вас, вы сами сделали свой выбор.

– И сейчас я сама делаю свой следующий выбор: я прекращаю работу у вас, выбирая точные слова, холодно сказала Грейси. – С этого момента считайте меня уволившейся и ищите себе новую секретаршу и новую любовницу.

Слова слетели с языка прежде, чем она успела подумать, что она говорит. Морган встретил ее заявление молча. Он резко отвернулся в сторону и стал смотреть в окно.

– Если вы этого хотите, тогда действуйте, увольняйтесь. Работу лучше этой вам не найти.

– Как знать! – Она никогда не признает это, но он был прав. Морган поощрял ее стремление выполнять все более и более ответственные поручения, и работу на таком уровне она нигде не найдет.

– Вы с вашими разговорами об обязательствах… – начал он угрюмо. – Все женщины на одно лицо. А я, дурак, думал, что вы не такая, как все. Мне казалось, что мы с вами настроены на одну волну.

Сожалею, что разочаровала вас, едко сказала про себя Грейси.

– До свидания, Морган. – Она открыла дверцу и вышла из машины, от холодного ветра у нее перехватило дыхание.

Она пошла по направлению к дому, стиснув до боли зубы, чтобы удержать слезы, порывавшиеся брызнуть из глаз. Она услышала, как Морган открыл дверцу, и ускорила шаги.

– Катитесь к черту, Грейси! – протрубил он. – Можете убираться, мне все равно! Вы мне не нужны!