Но тут появилась своя полиция:

– Стой! Не стреляй в них.

Откуда-то сбоку выскочил Власов. Растерянной, но моментами твердой походкой он приближался к Цапфу с поднятыми вверх руками.

– Стой, Ты кто?

– Тот, кто опоздал. – Георгий глубоко вдохнул. – И поплатился за это.

Георгий остановился, между ним и Андроном оставалось не больше 10 метров. Цапф не стал поворачивать на него ружье, но держал в поле видимости.

Васинько воспользовался моментом и рванул что есть мочи. Андрон был готов сделать выстрел, но его остановил громкий голос Георгия:

– Не стреляй! Пусть бегут. Оба! Их жизнь не настолько важна, чтобы ты сел в тюрьму.

Глеб скрылся за ближайшим поворотом и продолжил бежать. Страх перевесил влечение. Впрочем, как и всегда.

– Не слушай, он блаженный. – Тешился у поломанного входа в магазин Мкад. Его спичка затухла, а сирена перестала надрывно кричать.

– А ты уйди, не бери грех на душу. – Обратился к нему Власов. – На тебе итак есть висяки. Помоги мне сейчас.

Москвич понимал, что еврей может выстрелить, а еще он видел, что ружье было наставлено на него. И если Цапф повернет дуло в сторону, то ему не жить.

– Перестань, это же еврей. О чем можно говорить с евреем. Ты с ним еще и торгуешься? Бросай это.

– Да, торгуюсь, потому что ты не умеешь, я даю тебе слово, что мы закончим это дело, если ты сейчас же уйдешь.

Москвич снова достал спичку.

– Он не выстрелит, потому что еврей. А все они трусы. От первого до последнего.

Цапф не выдержал. Пуля вылетела из ствола и десятками маленьких дробинок рассекла воздух в метре от Москвича.

– Понял!? – Заорал Андрон.

Вдалеке послышались сирены полицейских автомобилей. Наверняка ее вызвал кто-то из соседей. Звуки приближались. Через пару минут здесь будет все совсем иначе.

– Прости, но… Ты же не хочешь оставить Аню одну?

– Заткнись!!! – Проорал Мкад.

Он упал на землю. Забился в истерике. Москвича словно что-то надломило и заставило прижаться к остывшему асфальту. Кулаки пытались рассечь твердое покрытие, но сами рассекались в кровь об него. По сбитой скуле пробежала слеза.

– Ааааа…

Москвич ничего не пытался, да и не хотел сказать. Колосс, которому ударили по тонким ножкам. Андрон удивился тому, как лишь одно женское имя произнесенное вслух, способно уничтожить человека. Мысль, что не насилие решает проблему, а психология, нашла свое подтверждение.

– Иди к ней, ты ей нужен. – Георгий опустил руки и оглянулся на Цапфа, как бы спрашивая разрешения подойти к другу. Но не рискнул. – Иди, иди. Она ждет тебя, своего старшего брата. Своего единственного брата. Он сейчас далеко, но скоро будет близко.

Власов стоял на расстоянии и проговаривал слова как молитву, надеясь, что они подействуют на могучую татуированную тушу, полную злости и отчаяния.

Георгий сам на несколько минут будто выпал из реальности. Не оставалось гнева, ненависти, упрямства и боли в душе. Только свобода. Такого с ним не случалось давно. Необычное состояние спокойствия, даже несмотря на опасность ситуации. Спасти друга – вот что сейчас главное.

Москвич, словно заколдованный, встал, отряхнулся. Он потупился, смотрел вниз, на свои ноги. Шатающимися движениями подобрал обе канистры с бензином и побрел к своему УАЗу. Завелся тот быстро, без всяких проблем. В дальнем конце улицы уже виднелись три полицейские машины, когда одинокий, скромный выкидыш российского автопрома скрылся за поворотом.

Андрон с Георгием видели машину под светом полной луны, наблюдали, как та уходит куда-то вбок. Ни желания, ни возможности остановить Москвича у них не было. Первый поражался жертвенности второго, второй же удивлялся своему поступку и совершенно не боялся первого.

К месту происшествия подъехала "Газель" и из нее выскочили люди в масках. За ней еще две легковушки. Власов так и не обернулся, чтобы увидеть лицо Андрона. Прежде чем его оглушил подоспевший ОМОНовец, Георгий только успел услышать до боли знакомый голос давно забытого друга:

– Жора!

Далее мир перед ним резко окрасился в черный цвет, а голос эхом отдалился.

Глава 2

Темнота в глазах сменилась больной резью и сильным головокружением. Власов будто потерял ориентацию в пространстве. Каждое его движение с болью отдавалось в голове.

Представьте, что вы оказались на глубине 10 метров под водой. На вашу голову беспощадно давят эти 10 метров тяжелой океанической жидкости. Организму становится как минимум непривычно, а как максимум – неприятно. Точно такое же чувство посещало сейчас Георгия.

– Просыпайся! Хватит спать.

К Жоре подошел высокий сержант и открыл дверь камеры. Власов не вполне мог слышать чьи-то голоса. Словно в бреду, они с трудом доходили до разума и отдавались эхом в самых дальних его уголках.

Георгий чувствовал теплоту на затылке. Кровь. Местами запекшаяся, местами все еще свежая, она редкими каплями стекала по голове и высыхала на воротнике футболки.

Резко заболел локоть. Сержант ударил его туда дубинкой. Власов почти неслышно вскрикнул.

– Пойдем, тебя ждут, нацик.

Гоша с трудом поднялся, ноги его совершенно не держали. Единственное, что он полноценно ощущал, так это ноющую боль в локте и на затылке. Эти ребята не прочь лишний раз поиздеваться над такими людьми, как он.

Сержант вел его прямо по пустынному коридору. Свет здесь не горел и только так сквозь пелену тумана в голове Власов определил, что наступило утро нового дня. Коридор ответвлялся на мелкие комнаты – кабинеты, где сидели такие же незначительные служащие. Но одно из таких помещений представляло интерес. Туда-то сержант и вел Власова.

Внутри отличий практически не наблюдалось. Такая же массивная железная дверь. Грохочущая и писклявая, она ныла и стонала при каждом прикосновении, будто требовала более уважительного к себе отношения. Стены отталкивали от себя вредностью и уродливостью. Их одежда – сползающая многолетняя краска, двигалась вниз, неравномерными шагами раздевая бетон. Стол посреди комнаты и два стула. Вот и вся мебель.

– Сядь. – Тихо приказал угрюмый сержант. – Руки.

Георгий вытянул вперед обе конечности. Сержант пристегнул их к столу наручниками. Сам же открыл дверь и уже на выходе также тихо произнес:

– Жди.

У Власова было немного времени привыкнуть к подобной обстановке. Он уже не раз бывал в таких ситуациях. Сидел на допросах, говорил монотонные и совершенно неразборчивые вещи, на которые с каждой минутой хотели наплевать все больше. Если ему понадобится и сейчас сказать какую-то глупую чушь, он сделает это. Даже стараться не придется.

Георгий почти полностью пришел в себя. Оставалась только ноющая боль. Разум очистился, восприятие отфильтровалось. Теперь он видит мир, слышит, чувствует его. Но по-прежнему не понимает. Ему не хватало чего-то. О нем Георгий и думал здесь, сидя прикованным к столу наручниками. Он знал, что если найдет в себе это "что-то", то его жизнь навсегда поменяется, а его пристрастия и желания станут пылью.

На волне своих рассуждений он задумался: а правильно ли он вчера поступил? Власов поймал себя на жалости к самому себе. Нет, он готов отдать себя в жертву ради спасения других. Они вряд ли поменяются, а вот он вполне может. И все же Георгий сожалел.

Сокрушался, что пришел позже и не помог уничтожить неправильное. Сокрушался, что поставил себя на один уровень с каким-то жалким евреем. Сокрушался, что находится сейчас из-за него в обезьяннике и тратит свою жизнь на сидение за решеткой и пустые разговоры с такими же пустыми блюстителями порядка. Для себя Георгий решил. Его жертвенность – глупость и отсутствие здравого смысла.

Он опоздал скорее намеренно, чем нет. Потому что думал, что сможет уйти, не заплатив по счетам. Теперь стало окончательно ясно – он слабак и обречен жить всю жизнь пешкой.

Было одно время, когда он в пору своей юности подрабатывал промоутером. Раздавал всякие листовки на улицах, ходил с серьезным лицом и отсчитывал время, когда же сможет наконец пойти домой. Помимо всего прочего, Георгий понял одну вещь о людях.