Власов с Васинько принялись помогать избитому, но тот с твердой решимостью отклонил их помощь. К утру ему будет лучше.

Лицо, за исключением скулы, осталось нетронутым, только вот отбитые почки с печенью долго будут напоминать о себе, вдобавок каждые минут десять Москвич харкал кровью и его жутко рвало. Пришлось попросить ведро.

– Как думаешь, когда выпустят?

Власов жевал известку и смотрел в желтую стену. Атмосфера тут не из приятных, но пересидеть ночь точно можно.

– Утром, не позже. Москвичу вызовут скорую, а мы домой.

Васинько посмотрел на блюющего в ведро Мкада, потом перевел взгляд на Гошу и не дрогнув ни одной мышцей лица, сказал:

– С Днем рождения тебя.

– Присо… Единяю....сь. – в перерывах между позывами произнес Москвич.

Власову ничего не оставалось, кроме как еле слышимо сказать "спасибо". Сегодняшний день оказался хорошим, но отнюдь не для всех.

Пока Глеб с Жорой спали, Москвич всю ночь провел в обнимку с предоставленным ему ведром. Он чувствовал себя так, словно внутри у него находилась манная каша. Режущая боль в животе соседствовала с пульсацией сердца и головы. Казалось, что еще немного, и внутри него что-то натужно лопнет и он умрет от многочисленных внутренних кровотечений. Дышать было трудно, а говорить еще тяжелее. Саднили и ныли два сломанных зуба. Их осколки оставались во рту и царапали щеку, отчего Москвичу становилось еще тяжелее. Только под самое утро он сумел умиротворенно закрыть глаза и уснуть прямо на ведре.

Глава 5

– Выходите, утро.

Люди в камере неспешно проснулись и протерли глаза. Перед ними стоял лейтенант и с недовольным лицом смотрел на них. По его взгляду задержанным начинало казаться, что он готов их убить прямо сейчас.

– Пора вас отпускать, не повесишь ничего. – Призадумался он, цыкнул и сокрушенно закончил. – А жаль.

В камере напротив уже никого не оставалось. По-видимому, рыбаков отпустили раньше. Может даже за пару минут. А раз так, то становилось опаснее выходить за пределы участка. Их могли элементарно выловить.

Георгий, грязный и сонный, вышел из здания первым. На улице безжалостно палило солнце. Москвичу вызвали скорую. Она приехала на удивление быстро и забрала того с собой.

Сам Москвич сопротивлялся, но Власов с Васинько его уговорили.

– Слушай, надо нашим все объяснить, почему в ментовку попали. Если старшие не поймут, то будет неприятно нам, сам знаешь. – Думал обреченно Георгий, сделав акцент на последнем слове.

Глеб почесал голову и взглянул на небо. Солнце поднималось с востока и заливало город своим оранжевым прохладным светом.

– Давай так, ты езжай домой, а я в больницу к Москвичу, его все равно домой отправят, поэтому мы на базу к Братству поедем и там все решим.

Братством называлось движение неонацистов в городе К. Это было общество, в котором действовало сразу несколько лидеров и проводились крупные акции вредительства советскому прошлому: памятникам, домам и даже людям, которые одевались совсем не так, как подавляющее большинство. Не любили людей в клетчатой и кожаной одежде, старались навредить даже тем, кто носил старомодные очки.

С точки зрения братства любой человек делился на правильного и неправильного. К первой категории относили славян, в том числе и русских, и немцев. Вторая категория была гораздо более многочисленней. К ней относились все остальные.

Вопреки расхожему мнению, не все нацисты почитали Адольфа Гитлера. Кто-то считал его лишь подставным лицом, пешкой, которая в свое время оказалась в нужном месте и в нужное время. В этом вопросе деление оставалось нечетким.

Но абсолютно все участники Братства уважали Йозефа Геббельса как умелого составителя якобы самой действенной и правильной идеологии в истории человечества. Каждый считал нужным и даже обязательным детальное изучение его истории в рамках самообучения.

В братстве был даже своего рода экзамен, когда новые члены при вступлении должны были ответить на 10 вопросов по биографии Гитлера, Бормана и Геббельса. И такие акции проводились в том числе среди членов братства. Внезапно, без всякого предупреждения.

Довольно успешно проходил "тест на вшивость" и Власов. Идейно крепкий, он считал излишними и невозможными идеи воссоздания НСДАП в рамках города, пусть даже и областного центра. Какой бы подпольной партия не была, ей никогда не восстановить единый рейх – это абсурд.

Этого не понимали лидеры "партии", которых даже мало кто знал и видел в лицо. Скрытное управление и оттого делалось полумифическим. О том, кто же стоит за всем Братством, знали считанные единицы, но не распространяли ценную информацию. Опасность подстерегала на каждом шагу.

Власов хоть и являлся по меркам Братства старожилом, но в тайны его посвящать не считали нужным. Рано еще. Георгий не считался надежным в той степени, в которой требовалось. Все знал разве что Москвич, но молчал, в противном случае его действия расценили бы как предательство.

Васинько так и вовсе являлся подозрительным для более старших участников братства. Они не приветствовали его молчаливость и пространные мысли о том, стоит ли выполнять приказы старших членов братства или нет. На этой почве он конфликтовал с Мкадом.

Сам Москвич был одним из "старших", состоял в братстве уже 8 лет и получил свой особый статус год назад. Его главной задачей стал присмотр за более "свежими" братьями. Также он пропагандировал идеи в сознание отдельных людей, выполнял миссию нарушения общественного порядка и создания единого партийного начала.

Больше пятнадцати лет братство действует на территории области, за это время успело уйти или сесть в тюрьму почти половина ее изначального состава. Случалось и так, что люди разубеждались не только в возможности реконструировать нацистскую идеологию, но и в ней самой. Они предпочли пойти работать и создать семью. Самый обычный путь для самых обычных граждан, который действующие члены не одобряли совсем.

Системой это назвать было все же довольно сложно. Членство в братстве не давало никаких привилегий, а приносило лишь беды и постоянную опасность. Братство привлекало только тех, для кого жизнь без приключений, авантюр и проблем совершенно не складывалась.

К этим людям относился и Васинько. Георгий запомнил его скорее националистом, нежели фашистом и антисемитом. Для братства его взгляды представлялись умеренными и невыдающимися. Каждое его слово вносило крупицы сомнения в тех, кто искренне верил в то, чем занимается. Его опасность заключалось не в отталкивании идей, а в их рационализации и обоснованию, что никогда никем не поощрялось. Нужно выполнять приказы, а не обсуждать их.

Власов же наоборот, оставался свободен в своих действиях и словах. Его ненависть перевешивало голос разума. С ним что-то случилось и он перестал испытывать чувство любви. Ее заменила собой злость и всепоглощающая ненависть ко всему, что его окружает. Каждый человек с одним лишь намеком на неславянское происхождение рисковал быть уничтоженным в пух и прах. Пусть это будет даже не физическое, а моральное и психологическое давление.

Была в Братстве и своя система наказаний. Если ты не подчиняешься командам старшего, то избиваешься одним из них, либо же толпой. Если ты попадаешь в полицию, то тебе придется как минимум объяснить причины и принять последствия, а как максимум – снова быть избитым. Предательство каралось смертью…

Если верить слухам и домыслам, которыми был пропитан весь воздух и вся атмосфера Братства, то высшая мера наказания за предательство применялась за всю его историю лишь четырежды. Наиболее интересная деталь состояла в том, что один из этих ордеров на убийство выдавался Москвичу, как наиболее идеологически крепкому бойцу, следовательно, готовому исполнить любой приказ.

Сам Мкад, несмотря на свою разговорчивость и даже болтливость, никогда не распространялся об этом. Но даже слухов с лихвой хватило на всеобщий страх и уважение. Никто не перечил ему, не оскорблял. Все знали, что он может убить.