В разговор вклинился дядя Серёжа: «Агния Степановна, дорогая, мне не просто хочется вас отблагодарить за ваши добрые дела и заботы, мне хочется радостью своей поделиться с вами. Неужели вы будете равнодушны к моей радости?» – «Ох уж, Сергей Савельич! Ну, я не знаю… Вы так… – Агния Степановна пожестикулировала руками около своей головы, пытаясь выразить какую-то мысль, но, видимо, так и не сумев подобрать слова. – Ладно уж, уговорили».
«Ну вот и хорошо», – сказал дядя Серёжа. «Давайте так сделаем, – сказал Сергей Семёныч. – Отпразднуем эту радость в моей избе, а в вашей, Сергей Савельич, уже новой, когда вы её построите, будем праздновать новоселье. Я надеюсь, что его нам ждать долго не придётся. А сейчас вот о чём давайте подумаем». Сергей Семёныч стал что-то подсчитывать на пальцах. «Что вы считаете?» – поинтересовался дядя Серёжа. «На какой контингент стряпню готовить?» Дядя Серёжа пожал плечами. «В общем, вы, Таисия Ильинична, с моей Анной Ивановной сообразите что-нибудь к обеду, человек на пятнадцать-двадцать».
А я и не знал, что тётя Тая по отчеству Ильинична. Моя мама тоже – Ильинична. Выходит, они как бы сёстры, подумал я.
«Мало ли кто зайдёт поинтересоваться или поздравить, – продолжал Сергей Семёныч, – не обнищаем небось. Одевайтесь и идите к нам. Советуйтесь с Анной Ивановной, соображайте, стряпайте. Продукты – какие у вас найдутся, какие у нас, считаться не будем. Вот насчёт бодрящего… Это проблемнейшая проблема. В магазине ни водки, ни красного. В городе по талонам даже коньяк. Что бы вы хотели иметь на столе, Сергей Савельич?» – «Водку, конечно. Красное только алкоголики пьют». – «Ну, это вы зря… Почему только алкоголики?..» – «Не знаю, Сергей Семёныч. На мой вкус – лучше немного, но покрепче. Мне не надо до пьяна. Лишь бы радость во мне горела синим пламенем, как крепкий самогон. Раньше я любил на радостях стопочку коньячка… Да где его нынче возьмёшь? Да и цена у него стала слишком бессовестная». – «Ну, а если водки не сможем достать, на коньяк согласен?» – Дядя Серёжа не сразу, но решительно ответил: «Давай!»
Сергей Семёныч улыбнулся и повернулся к Агнии Степановне. Тётя Тая оделась и заправила кровать. Агния Степановна приготовилась слушать.
«Агния Степановна, дорогая, есть нынче обычай – на похороны отпускается в магазинах водка без талонов, но по справке. У вас есть какая-нибудь печать, чтобы заверить такую справку?» – «А кого вы хотите схоронить, Сергей Семёныч?» – испугалась Агния Степановна. «А вы не бойтесь. Ни Сергея Савельича, ни Васю оскорблять не будем. Давайте схороним моего кота».
Все засмеялись. Агния Степановна улыбнулась и продолжила слушать. «Никто к вам с ревизией не приедет и не придёт. Затеряется эта бумажка в магазине, как никому не нужная. Давайте сочиним…»
Агния Степановна нерешительно пожала плечами и поглядела куда-то в угол. Она бы никогда не додумалась до такой поганой затеи – спекулировать имеющейся у неё печатью. И вот…
«Агния Степановна, миленькая, никакого преступления в этом нет. Абсолютно никто от этого не пострадает. Мы ведь не для перепродажи, а для доброго дела… Ну какая разница? На свадьбу, на юбилей отпускается, а… Ну чем у Сергея Савельича меньше свадебной или юбилейной радости?» – «Так кому и какого содержания я должна дать справку?» – «А давайте так: справка дана Царапкину Василию Яковлевичу…» – «Какому такому Царапкину?» – «Ну кто в районном торге знает под какими фамилиями в деревне люди живут? Кота своего мы с Анной Ивановной зовём Яшкой. Ну, а кто его должен хоронить. Как не сын – кот Васька?» Мы опять рассмеялись. В общем справка была состряпана. Заверена была, конечно, не в дядиной Серёжиной избе, и с кем-то была отправлена в райторг и отоварена.
На пиру на том я сидел за столом рядом с мамой. Дядя Серёжа посылал за ней Ваську Зюкова на Газике, такого же пацана, как и я. Она ничего о случившемся не знала и Ваське строго было наказано не проболтаться. Она даже не знала, что её привезли на пир. Но она с первой минуты была уверена, что опять что-то случилось с Васькой. Оттого сразу по приезду не спускала с меня глаз и всё норовила прижаться поближе. Ростом своим я уже стал её перегонять, поэтому не прижимать меня к себе, а самой ко мне прижаться ей было удобней. От осознания этого в душе моей что-то поменялось – теперь не мне надо ждать от неё защиты, а самому пора её защищать. Но за столом мне пока не наливали и чокаться не приглашали. Маме же, конечно, не терпелось поскорее узнать в чём дело. А вдруг решили кому-то справить День рождения, а она без подарка. Да и зачем её привезли? Разве некому поздравить? Нет, тут что-то не то. И она несколько раз шёпотом меня спрашивала: «Что, Васька, тут за праздник? Зачем меня привезли?» – «Пируй а ты, – говорю, – да радуйся. Постепенно всё узнаешь».
А тётя Тая, уставляя стол яствами, улыбалась маме и просила сесть «вот на этот стул». Сама уселась рядом. Вот мы и сидели в одном ряду – дядя Серёжа, тётя Тая, мама и я. Рядом с дядей Серёжей, с торца стола, сидел Сергей Семёныч, напротив дяди Серёжи сидел Максим – прежний механик, нынешний дядин Серёжин заместитель. Это он ездил в райторг и привёз ящик водки. Рядом с ним сидел дядя Кузя – тракторист, уже старичок. Ему пора на пенсию. Это его Сергей Семёныч посылал за убитыми волками. Все пять с половиной волчьих туш он привёз и сгрузил в пожарном сарае. Лубянские псы, почуяв волчий запах, попрятались, опасаясь даже тявкнуть. Напротив мамы сидела Агния Степановна, а напротив меня, к моему удивлению, пришёл позже всех и уселся поп. Как я потом узнал, он был приглашён по просьбе дяди Серёжи. Поп красиво, с поклоном, поздоровался со всеми. Пожелал всем доброго здоровья, всего хорошего и душевного блага. Я, между прочим, не забыл его добрые слова в мою защиту, был ему за это благодарен и охотно его поприветствовал полупоклоном. Он, усаживаясь, мне подмигнул. Анна Ивановна пока не садилась. Ей осталось место рядом со мной, с торца стола – напротив Сергея Семёныча. Она продолжала хлопотать по кухне – кому-то соль понадобилась, кому-то нож. Наконец Сергей Семёныч встал с налитой стопкой.
«Ну, друзья дорогие, закуски запахом дурманят и медлить нету больше сил. Собрались мы, думаю, всем известно по какому поводу. У Сергея Савельича и у Васи нынче радость до небес, по поводу того, что Бог помог им справиться с волками и не покинуть раньше времени наше с вами общество. Я предлагаю выпить за нашего всемогущего хранителя и спасителя – Бога! Я, дорогие друзья, неверующий, но этот случай себе объяснить не в состоянии. Пусть это – сила, смелость и находчивость Сергея Савельича и Васи, пусть это – стечение обстоятельств, но это – исключительное стечение обстоятельств. Просто чудо какое-то!» Сергея Семёныч обвёл всех вопросительным взглядом и спросил, обращаясь к попу: «Я не богохульствую, Григорий Перфирьевич?» – «Напротив, я приветствую ваш тост, – ответил поп. – Я только посоветовал бы всем встать, перекреститься, кто желает, конечно, и выпить молча. Бог любит хвалу и просьбу скромных». Все встали. Я, не зная как мне быть (у меня ведь не было стопки с водкой), побоялся нарушить обычай старших, тоже встал, слегка потупился. Все перекрестились, кроме дяди Серёжи и Сергея Семёныча, молча чокнулись, выпили, сели и стали налегать на закуски. Ну, а закусывать было чем! На столе дымилось жаркое, две хорошо подрумяненные курицы, посыпанные зеленью укропа и петрушки, какой-то салат, густо покрытый сметаной и тоже посыпанный зеленью, солёные огурцы, квашенная, пластовая, крупно нарезанная капуста, при виде которой у меня всегда бегут слюнки, и даже солёные рыжики. Это уж достоинство кухни Анны Ивановны. Кроме хлеба были ещё какие-то замысловатые пресные крендельки. Это, что называется, на любителя. В общем из-за такого стола голодным не выйдешь. Мама тоже отхлебнула маленько из своей стопки, сунула в рот рыжик, приобняла меня и заявила сем свою претензию: «А ведь я ничего не поняла. Что случилось? Какие волки?» – «Клавдия, милая, – прервала её тётя Тая, – что-то вчера страшное случилось, мне до сих пор толком не говорят. Я уж терплю – всё ведь потом расскажут. Потерпи». – «Ох, как я испугалась, когда они вчера вечером зашли ко мне после побоища! – сказала Агния Степановна. – На Сергее Савельиче ватная фуфайка вся рваная, с одним рукавом, штаны – в клочья, в руках окровавленный топор…»
