– Ближе всего будет пойти через пустырь, конечно, – продолжила уже начатый разговор Катюха. – Но лучше бы пойти от того конца дома, – она тыкнула на противоположную «ногу» буквы П, которую образовывала панелька. – Так мы обогнем и гаражи заодно. А через дачи идти – два шага. Я там точно помню прямую дорожку до пруда.
Таня внимательно слушала подругу, но что-то внутри нее упиралось рогами в землю:
– Обогнуть-то обогнем, а вот будет ли там дальше путь к воротам, не зна-а-аю.
Катя в такие моменты принимала наставнический тон:
– Я тебе говорю! Проще заблудиться в за гаражами, чем в чистом поле!
Таня недовольно промолчала, всем своим видом демонстрируя, что осталась при своем мнении, хотя про себя уже давно плюнула и согласилась с аргументами оппонента.
– Но надо выходить прям сейчас, – заявила она, уже предвидя возможные возражения Кати. Та на удивление легко согласилась:
– Ща, только Бублику корма насыплю!
– И мафон захвати! – Таня ценила дружбу с Катей в том числе за наличие у той двухкассетника (можно переписывать себе любую музыку!) на батарейках (можно взять с собой куда угодно!).
Спустя еще двадцать минут все Катины домашние дела были улажены. Она упаковала свой новенький оранжевый рюкзачок на тонких разноцветных лямочках – не чета Таниному, точнее папыТаниному – и подруги вышли из дома.
Приходилось проявить меры предосторожности: чтобы гадкий Мишка не заметил их маневров с гигантскими рюкзаками (и мафоном! за мафон он вообще готов порвать любого!) и не сдал родителям. Они перестали озираться и держаться тенька возле многоэтажки, только очутившись по другую сторону дома, на границе пустыря.
Иссушенная многодневной жаждой трава, шелушащийся ковыль, вонючие заросли амброзии раскинулись по сторонам пути, который предстояло пройти девчонкам. Они знали наперечет потайные тропки и дорожки этого несостоявшегося парка. Здесь, в жаркой тени сорных растений, было хорошо бродить вдали от всевидящего ока взрослых, устраивать бадминтонные турниры, когда ветер чуть утихнет, просто гонять мяч, в конце концов. Пустырь не был абсолютно запретной зоной, но по шкале безопасности находился у родителей не на почетном первом месте. Бог весть почему. Таня порадовалась и похвалила себя, что не забыла прихватить таблетки от аллергии. Полынь в некоторых местах высилась над их головами и образовывала пахучий коридор. Ее соцветия как раз созрели к последнему месяцу лета и свешивались бледно-зелеными гроздьями, норовя пощекотать и без того чешущийся нос. Приходилось поминутно отмахиваться от назойливых кустов и ускорять шаг, чтобы наконец выбраться на открытое пространство. Тропа, пару раз изгибаясь на манер танцора танго, делала ча-ча-ча и упиралась в ту самую дискотечную площадку.
Квадратный кусок земли, залитый асфальтом, уже потрескался и мало противился торжеству дикой растительности в образовавшихся трещинах. Девочки помнили эту танцплощадку наизусть и за каждым поворотом вытоптанной дорожки ожидали наконец увидеть жестяную раковину. Да только тропа вилась и вилась как проклятая. Полынь лезла в лицо и дурманила тошнотворным запахом. Реденькая тень не спасала от палящего – совсем уж даже не по-августовски – солнца. Во рту образовался комок горечи.
– Может, ну его? Повернем обратно? – не выдержала первой Таня. – И чего нам делать тут, точнее там? Больно жарко, – применила она последний аргумент, по-прежнему разговаривая со спиной бредущей впереди подруги.
– Давай сделаем привал, – наконец остановилась и обернулась та.
– Что? Прям здесь?
– Да. Доставай яблоки, включай мафон, – скомандовала Катюха.
– У меня только печеньки и варенье, – пожалобилась Таня.
Антенна поймала вездесущую «Европу-плюс», через помехи пробивалась бронебойная попса – девчонки уже давно знали это слово и потихоньку начинали вырабатывать скепсис к подобной музыке, но не могли отказать себе в удовольствии покривляться под заводной припев:
I'm a Barbie girl, in the Barbie world
Life in plastic, it's fantastic
Уроки английского не прошли даром – по меньшей мере половину слов они повторяли верно, без труда подражая писклявому голоску вокалистки.
Правда, энтузиазма на достойные артистов кривляния сейчас уже не хватало.
– Мы точно не могли заблудиться, – высказала мучавшую обеих догадку Таня, когда песня стихла. Звучало это неубедительно, и не только потому что одновременно она жевала иссушенным ртом молочную печеньку.
– Мы и не заблудились. Просто плохо помним это место, – заверила Катя. – Так или иначе обратно я не собираюсь. – Она внезапно насупилась и будто ушла в себя.
Таня заметила это, даже печеньку перестала жевать. Но не успела она влезть со своим любопытством, как Катя судорожным движением обхватила колени, опустила голову – послышались всхлипывания.
– Что такое, что случилось?
– Мама с папой поругались… – не поднимая носа послышалось из района коленей Кати.
– …?
– Это первый раз, когда они поругались, – тяжкий вздох. – Прямо за завтраком утром, – еще вздох. – Теперь непонятно, что будет.
Таня подвинулась к подруге и положила руку на ее плечо (видела, так делают герои мелодрам, когда пытаются утешить товарища, – она не была уверена, что это поможет, но попытаться стоило):
– Подумаешь! Мои родители, бывало, по нескольку раз на неделе ссорились, – сделала она попытку успокоить подругу. – И ничего, – уже менее оптимистично и уверенно добавила она.
Катю, впрочем, это вернуло на землю.
– И как дальше? – в ее глазах сквозь слезы засветилась надежда, будто Таня была как минимум супергероем в красных трусах, специализирующимся на спасении мира в отдельно взятой семье.
– Да никак, – пожала плечами Таня. Ей мало хотелось вдаваться в подробности. Даже от лучшей подруги она скрывала эту сторону своей внешне беззаботной жизни. – Папа приносил маме наутро цветы, она на него дулась еще потом, но недолго.
Катя продолжала растерянно смотреть на подругу, но слезы уже вытерла – только носом похлюпывала. Таня посчитала разговор исчерпанным и снова принялась за печенье.
Солнце продолжало висеть в зените, намертво прилипшее к бледной небесной клеенке. Дурман полыни будто бы уже не ощущался так явно – возможно, он вошел в легкие, впитался в кровь. Таня попыталась настроиться на всё норовящую убежать радиоволну, но трехаккордный мотив терялся за шипением, кряхтением и сопением помех. Так что она оставила в покое рычажок магнитофона: «И непонятно, сколько сейчас времени. У меня такое чувство, что мы шли целых полчаса, хотя тут идти-то пять минут!» «Ты что, не надела часы?» – возмутилась Катя. От грусти ее не осталось и следа. Катюха негодовала. Впору было поворачивать назад, но это предложение так и не прозвучало из уст ни одной из подруг. Вместо этого они, не сговариваясь, поднялись, стряхнули припечатавшиеся под коленями хрустящие колоски и двинулись дальше, прочь от дома.
Дорожка, будто с издевкой, вилась и змеилась. Насколько хватало взгляда – а хватало его до ближайшего изворота тропы, – вокруг была непролазная зелень. Под ногами скрипела мелкая пыль – то, что раньше было плодородной почвой, давно превратилось в пустыню. Корни сорных трав выползали наружу и норовили схватить за щиколотки. Солнце жгло макушки – казалось, проходя насквозь через жирную листву гигантских амброзий. Тропинка не сужалась, не расширялась, а всё длилась и длилась, раздражающая в своей неизменности.
Неизвестно, сколько еще прошло времени, когда Таня подала голос: «Дальше идти нету смысла». Она махнула рукой в сторону хвоста тропы. Набухшие гроздья полыни уныло прошелестели в ответ над головами девушек. И только тогда Таня вгляделась в лицо подруги, оно поразило ее: Катя была словно отлитая из матового пластика копия самой себя. Ее лицо обратилось вовнутрь, глаза не горели привычным светом разума. Она даже не подняла взгляда при звуке Таниного голоса. Таня, затаив дыхание, сделала шаг навстречу и пошевелила за плечо подругу. «Да? – полувопросительно-полувосклицательно очнулась Катя. – Нам нужно срочно что-то придумать!» И, не дожидаясь одобрения, уселась под очередным кустом.
