– Расскажите коротенько, что за человек этот матрос? – попросил Представитель.

– Языки понимает! – многозначительно прищурился первый помощник.

– Чьи языки? – опешил Представитель.

– Не наши языки. Буржуазные, – пояснил замполит. – Английский читает и ещё этот, ну, как его? Ну, где мы сейчас стоим?

– Канарский, что ли? – без улыбки уточнил Представитель.

Первый помощник задумался.

– Нет, не канарский, – наконец отозвался он, – я знаю, канарский – это другой. А этот, ну как его… Испанский! Во! Испанский! Но со словарём. Словарь у него имеется. Большущий такой!

– Так! – вздохнул Представитель и сочувственно похлопал Дублёра по коленке. – А замечания по поведению на берегу у него были?

– Были! – выкрикнул первый помощник. – Арестовывался полицией! Но не наказан, по причине хитрой невиновности.

– Разрешите мне, – вмешался Дублёр, понимая, что необходимы пояснения.

– Ничего особенного, обычное недоразумение. Нет, правда, недоразумение, я разбирался. Это в Уругвае было, в Монтевидео. Пошли на пляж несколькими группами. Пляж в заливе Ла-Плата, воды по колено, чтобы окунуться, нужно километр топать. Вот Ивашкин и потопал. Зашёл дальше всех, поплескался и назад побрёл. А навстречу ему какой-то местный тащится, тоже, видать, любитель большой воды. Ну, поравнялись они, Ивашкин возьми да и спроси, как, мол, называется этот пляж? Тот отвечает: «Рамирес». Шутник наш спрашивает: «А страна?» Тот машинально отвечает: «Уругвай». Ивашкин поблагодарил и дальше к берегу побрёл. А местный этот минуты две соображал, а потом как рванёт к пляжу! Выбрался, запыхавшись, и сразу к полицейским – вон человек бредёт к берегу со стороны океана и с акцентом спрашивает, в какую страну идёт? Ясно, шпион! Ивашкин ещё и на сушу не ступил, как ему наручники нацепили. Я с ним в полицейский участок ездил. Они, как разобрались, чуть со смеху не передохли.

– Кстати, о языкознании, – вспомнил Представитель, – а кто это во время швартовки объяснялся с буксиром? Весь порт, затаив дыхание, слушал. Даже собаки бегать перестали.

– Он! Он! Ивашкин! – закудахтал замполит.

– Извините, – опять перебил его Дублёр, – я как раз на мостике был, разрешите уж мне и про этот случай доложить.

Замполит недовольно покосился на него, но и тут спорить не стал.

И Дублёр рассказал, как было дело. Ивашкин, узнав, что предстоят рейсы с заходами в порты испано-язычных стран, записался на курсы. На занятия он ходил от случая к случаю и больших успехов не выказал, но преподаватель, ни разу не бывавший за границей, к моряку благоволил. К нему-то Ивашкин и обратился незадолго до выхода в море с несколько странной просьбой.

– Вот, – матрос вежливо кашлянул и протянул тонкую школьную тетрадь, – напишите мне, пожалуйста, испанские выражения.

– Какие именно? – преподаватель с готовностью раскрыл тетрадь.

– Ну, эти самые… ненормативные, – Ивашкин вспомнил нужное слово.

– Какие, какие?

– Ну, ругательства! – досадливо пояснил ученик. – Сами понимаете, могут пригодиться.

– Чушь какая-то, – покрутил головой учитель. – А впрочем, если вам нужно…

– Ещё как! – Ивашкин возвысил голос – Только чтобы позабористее.

– Тогда нужно посмотреть кое-какую литературу. Ладно, на следующее занятие принесу.

– Знаете, а ведь я вам благодарен! – признался он через неделю, вручая Ивашкину готовое пособие по испанским матюкам. – Много для себя нового узнал. Даже со специалистами повидался. Интересная тема, если копнуть. А теперь объясню вам, как строить эти выражения и разнообразить их, создавая новые конструкции.

Перед заходом в Лас-Пальмас заказали буксир. Но то ли лоцман давал непутёвые команды, то ли экипаж буксира был с утра пьян, а всё выходило как-то наперекосяк, и капитан уже собирался взять руководство швартовкой на себя. Тут Ивашкин, поставленный на левое крыло мостика, и попросил разрешения спуститься в каюту за конспектом с необходимыми испанскими выражениями.

– Думаешь, поможет? – спросил капитан, известный своим либерализмом. – Ну, принеси, хуже не будет, – и принялся наблюдать за тем, как буксир, вместо того чтобы прижимать нос, вдруг отвалил и стал описывать циркуляцию.

Лоцман ударил себя кулаком по темечку и заорал что-то в портативную рацию. На буксире внимательно выслушали и сгоряча воткнулись между судном и причалом. Лоцман сгорбился, и на глазах его показались слёзы.

– Полный назад! Право на борт! – скомандовал капитан и сокрушённо добавил. – Как бы нам этих придурков не раздавить!

В этот момент на мостике объявился запыхавшийся Ивашкин и вопросительно взглянул на капитана. Тот лишь махнул рукой и подал очередную команду, чтобы на этот раз отвести от причала корму. Ивашкин, принявший капитанский взмах за разрешение действовать, вышел на крыло мостика, схватил микрофон, открыл тетрадку и, что есть мочи, заголосил на всю бухту. Он, тщательно артикулируя, прочитал все имевшиеся выражения от первого до последнего, потом без передышки повторил чтение с конца в начало. Из трубы буксира донеслось громкое: «Пук!», и он с ходу застыл на месте, чего с плавсредствами не бывает.

Одновременно с буксиром столбняк поразил и его команду – отчаянные канарцы застыли в причудливых позах, вслушиваясь в родную брань, звучавшую столь необычно. Все слова и выражения были хорошо знакомы и повседневно употребляемы, однако иноземный акцент, диковинные ударения, а главное высочайшее воодушевление говорившего заставили моряков недалёкого плавания испытать неведомый доселе трепет. Оцепенение продолжалось всего пару минут, потом вторично раздалось «Пук!» Люди забегали по палубе, и буксир, наконец, начал делать то, чего от него как раз добивались. Островитяне работали грамотно, с огоньком, а Ивашкин через мощные судовые динамики продолжал подбадривать их, комбинируя причудливым образом бранные выражения и создавая удивительные по выразительности идиомы.

Когда носовые, кормовые, продольные и прижимные концы были заведены, капитан повернулся к Ивашкину и подмигнул. Лоцман, у которого камень упал с сердца, обнял Ивашкина и попросил показать тетрадку. А проглядев её, сделался задумчив и убыл с борта, даже не приняв традиционной рюмки. Примерно так изложил историю Дублёр.

– Шутник, значит, – без улыбки удостоверил Представитель, которому сущность Ивашкина, кажется, стала ясна. – Ну что же, юмор хорошему делу не помеха. Может, отпустим его под вашу ответственность? – повернулся он к первому помощнику.

– Под… Почему – мою? – перепугался замполит.

– А как же иначе? – удивился Представитель. – Кто занимается воспитанием экипажа? А воспитание – не только требовательность, но и доверие. Я, конечно, не могу давать вам советы, но на вашем месте мне было бы интересно посмотреть, как поведёт себя человек в одиночном, так сказать, увольнении?

– Оно, конечно, проверить… – с глубокой тоской согласился первый помощник, – а задница у меня окончательно не резиновая…

– Вы его хорошенько проинструктируйте, – продолжал Представитель, – не торопясь, обстоятельно, как вы это умеете, да и отпустите. Примерно через часик. И помните о доверии! Ну, а мне пора ехать, увидимся вечером, – и ушёл без рукопожатий.

– На него всё это свалить, если что? – подумал замполит. – Или на Дублёра?

Как бы дело ни обернулось, а спрос с первого помощника, – размышлял Представитель, спускаясь по трапу.

– Я тоже пойду, – поднялся Дублёр, а сам прикинул: «С меня взятки гладки, в случае чего – пусть они и отдуваются!»

Первый помощник отнёсся к инструктированию Ивашкина чрезвычайно серьёзно: битый час, в присущей ему образной манере, он живописал сложности международной обстановки и призывал бороться за высокие урожаи зерновых. Однако, наконец, стал иссякать и закончил напутствием: «Чтобы этого нельзя потому, вот! А то, если будет, значит получится. И потом, каждый должен, где окажется в достоинстве. Всё понял?»

– Понял, – подтвердил проснувшийся Ивашкин, – исполню в точности, можете быть спокойны.